- Катенька, а ты любишь ходить босиком?
- Ну конечно, папочка, очень люблю. Разве вы не заметили?
Отец залюбовался дочерью. Какая стройная! Точеные голые ножки. Под платьем наверняка ничего нет.
-Доченька, - сказал отец, - иди-ка сюда. Как ты относишься к этой новой моде ходить без трусиков?
Девушка зарделась.
- Папа, мне стыдно обсуждать с вами эти вопросы.
- Однако, дочь! Скажи: да или нет?
Девушка, немного стыдясь, приподняла подол платья. Под ним действительно ничего не было.
- Довольны, папаня?
- Катя, а ты играешь со своей писюшкой?
Девушка решительно опустила платье. Нет, папка просто невыносим! Этому дай, тому дай! Теперь еще и ему.
- Однако… э… объясни.
- Что?
- Ну. Это самое, ты дрочишь?
Катя вздохнула. Опять разврат.
- Да, папенька. Более того, скажу вам: мне это очень нравится.
- Катя, а не покажешь ли ты мне, как это делаешь?
- Что? - прикинулась дурочкой Катя.
- Онанируешь.
- Фу, папа! Да вы пошляк!
- Пошляк не пошляк, а очень люблю наблюдать. Вот Ксанка с Сашкой постоянно этим занимаются.
Что верно, то верно. Санечка постоянно заголяла свою писю, теребя клитор. Оксана, ходя всегда в похабных шортиках, специально порвала внутренность карманов, дабы дрочить в любой момент. Для Кати это было слишком радикальным решением. Придя домой, она разувалась, бродила по квартире, напевая какие-то песенки, и только по-том, спустя полчаса или более, усаживалась в кресло перед зеркалом трюмо; не переставая напевать загадочно-психоделические песенки тысяча девятьсот восьмидесятых, расставляла ножки и начинала любоваться своей голой пиздой. За этим как-то и застал ее отец, вследствие чего и вышел этот диалог.
- Катенька… Ну подрочи.
- Ох, папка! Вы шалун!
- Катя, ну разве ты не хочешь?
Девушка задумалась. Последний раз она дрочила вчера. Никто на нее не смотрел.
- Ну ладно, папа. Так и быть. Подрочу уж. А вы, конечно, будете на меня смотреть?
- Да, моя онанисточка.
Катя призадумалась, сидя на табуретке и водя по полу обнаженными ногами. Похабная история, как ни крути. А, будь что будет!
- Но, папа, одно условие. Вы ведь маменьке ничего не расскажете?
- Нет, конечно, моя милая. У нас, к сожалению, не античность, когда было можно все. Только Возрождение, конец пятнадцатого века. А мама ничего не узнает.
- Правда? - девушка стала переступать босыми ножками туда-сюда, в письке уже зудело.
- Знаешь, мы даже хотели назвать тебя иначе. Например, Франческа, - отец задумался, словно пробуя это имя на вкус. - Так нет же, мать любит непонятные русские имена. Наверно, Катя, сие как-то повлияло на тебя - иначе ты бы не дрочила, не так ли?
Катерина была вынуждена согласиться с отцом. Возрождение там, или как - а пизденушка требовала своего. И требовала настойчиво.
- А скажи, милая, не ты ли позировала тому чуваку из Да Винчи?
- Что вы, папа! Честно говоря, был разговор… Он предлагал деньги. Пятнадцать флоринов.
- Пятнадцать флоринов?!
- Да, клянусь честью. Пятнадцать и не сантимом меньше.
- Буею, - сказал старый мастер и скинул тапки. - Короче, так. Впереди семнадцатый век - там эти голландцы наваляют так, что слабо не покажется. Чую, Рембрандт этот чой-то соорудит. Да хватит, достало. Лучше я буду пялиться в камин. Что меняется? Ничего не меняется.
Отец бурчал; его воркотня становилась все интимнее, а Кате хотелось все больше помастурбировать, уже без взгяда отца. Катя была возбуждена. Бесстыдно задрав платье (маменьки ведь не было), девушка по-быстрому подрочила. Оргазм не заставил себя ждать. Папа, согретый огнем камина, счастливо посапывал.