9
— Я думала — один, ну, двое,
А больше — просто не смогу!
Что будет тело — чуть живое,
Иль сдохну, на втором кругу!
— А я тебя предупреждала,
Что станешь царствовать в ночи!
— А под Володькой ты устала?
— Да так! Но киску подлечи!
Чудно, но я не помню боли,
Хотя теперь — там всё саднит!
— Отлюбишь вновь число любое!
Ты, девка, — просто динамит!
— Я Вовку знаю — не отлипнет,
Пока что не зачнёшь под ним,
Его заводят крики, всхлипы!
Ты как? Под вечер повторим?
— Не стоит: в теле сил — нисколько,
И знаешь, чешется, меж ног,
Ведь я попробовала только,
Да своего вернула долг!
— С тобой вернёмся к этой теме,
Теперь же — спать, в родимый дом,
И не забудь помазать кремом.
Ну, отлежишься, и потом...
Наш ствольный взвод тебя серьёзно,
Как видно, ночью, распахал!
И мой, потом, вломился грозно!
— И изнасиловал, нахал!
*
Мне утра небо, как с овчинку!
Башка гудит, а мыслей — нет.
Воспоминанье вечеринку
Суёт с издёвкой, нет да нет.
В полубредовом наважденье
Крутила память вновь и вновь
Кино про чести пораженье,
В желанье воскресить любовь.
Жена давно ушла из бани,
С подружкой новою своей,
А у меня перед глазами,
В ушах, всё, связанное с ней.
*
Мохнатым, раскалённым кругом
День прокатился. Как не жил!
Измучена жарой округа,
А я себя лишь потрошил.
А я забыл часы обеда,
Полуденный, беспечный сон,
Ни темени не знал, ни света,
Лишь трибунал творил закон.
10.
Обед был поздним, оказалось,
В дом собрались часам к семи,
Гостей ватага разбежалась,
Остались близкие семьи.
Да так и легче, коль не видеть,
Владевших суженной твоей,
Кто видел, в непотребном виде,
И будет помнить много дней
Позор напившегося мужа,
Из недотёп, и слабака,
Сидящего, по чресла, в луже.
На шее с биркой дурака.
*
К новой ночи воздух загустел.
Сердце стонет в боли и тревоге.
Милая, прости, что не посмел
Увести от брошенной дороги!
Что, в безумной жажде не узнав,
Опоенья грязной страсти зельем,
Не унес любимую, подняв
На руки, от дикого веселья!
Стыдно, сам не знаю, как я смог:
Подошёл и уложил супругу,
Первым был, под вздохи нежных слов,
И отдал любить другим, по кругу...
*
Страшусь увидеть взгляд супруги,
Укор за ночь черней ночей!
Уже ни красота округи,
Ни пекла спад не по душе.
Чудно, что за столом лишь жёны,
А где же бравые мужи,
Из тех, кто с пьяной, обнажённой,
Той ночью доблестно пожил?
Галина долго не ломалась,
За руку к бане подвела.
Жена по стонам узнавалась,
В оргазме бурном поплыла,
И не посмел сей стон нарушить,
Миг наслажденья погубить.
Побагровели щёки, уши,
Мелькнул вопрос: быть иль не быть.
А сводня, будто угадала,
И поспешила пояснить:
— Она сама так пожелала!
Уж так просила вновь любить,
Что сердце дрогнуло в волненье,
И я их в баню провела.
Твоя ж, забыв про утомленье,
По разу с каждым побыла!
В измученном желаньем теле,
Проснулась новая волна...
Бедняжке, страстной в этом деле,
Нужна мошонка не одна!
Я прежде тоже испытала,
И знаю этот сладкий грех:
Сама стыдливо лепетала,
Безумно жаждая утех!
Вновь за стеной любимой хрипы
Сменял протяжный томный вскрик —
Там сладко проникали рифы
В трюм корабля моей любви.
Не долго длится передышка,
И снова, радостная песнь.
Я оглушён, как взрыва вспышкой,
Смеркается несчастья день.
Так, просидев в тоске, без срока,
Примерно час, а может, два,
Любимой стоны слыша только,
Я, даже глаз не открывал.
Вновь, слышу рядом Галкин шёпот
Смириться с похотью жены,
Мол, прежнюю её — прохлопал,
И ей одни самцы важны.
Учись ласкать жену по кругу,
Коль без неё в душе беда,
И отдавать без боли другу,
Когда до боли голодна!
Пойми. Она не станет прежней,
И все мосточки сожжены,
Когда всю ночь то — зло, то — нежно
Спускали вглубь твоей жены!
Восторг утех любви по кругу
Вернёт жену под них рабой,
А память семерых, супругу
Как будто разведёт с тобой.
И станет страстное томленье
Отдаться множеству мужчин
Толкать на поиск продолженья,
Измен всё новых, без причин.
Супруге до смешного мало
Троих уже сегодня днём!
И то, что с нею ночью стало,
Ни ты, ни я — в ней не свернём!
Там, у реки, ещё вначале,
Под звёздным небом, на траве,
Ей матку спермой накачали,
А это «клинит» в голове!
Поверишь? Злого не желаю,
Уж так сложилось, так срослось!
Все ощущенья помню, знаю,
И мне сей путь пройти пришлось!
В ней ощущенье; матка — мячик
Внутри. Всё чешется, зудит,
Так, что одно в мозгу маячит:
Кто эту пытку прекратит!
Сильней стыда или смущенья
Стремленье утолить сполна
Весь мир затмившее томленье,
Нахлынувшее, как волна.
Так будет повторяться снова,
С тобой, а бросишь — без тебя,
Чтоб ощутить в себе любого,
Из крепких пенисом ребят.
Что пожалели, и воткнули,
И разложили на скамье.
По кругу бабу крутанули,
Пока она горит в огне,
Не осуждай свою супругу.
Теперь она совсем не та,
Оставь её на сутки другу,
И не пеняй на ворота
На месте узенькой калитки,
Пробившей девственный забор,
Теперь свой груз везут телеги,
Проигран будет с блядством спор!
А, коль любовью окрутили
Так, что готов махнуть рукой
На всех, кто с ней сегодня были,
И снова будут в день другой,
То должен знать: она остынет,
Поест, немного отдохнёт,
И, вновь припрёт, и вновь нахлынет
Безумной похотью пихнёт
Под футболиста, тракториста,
Соседа, слесаря, иль пса,
Пока дурашка не смирится,
Отдавшись всем, вплоть до отца!
Поверь, ей лучшая награда —
Твоя любовь в кругу других!
Поверь, и я так Вовке рада,
Что мир — минута на двоих!
Ты, не стыдись, в том жизни проза!
Поверь, тебя супруга ждёт!
Вот брат мой кончит — нет вопроса!
Он очерёдь тебе займёт!
Нет, попрошу у нашей примы
Тебе без очереди дать!
Ну, хочешь спариться с любимой,
И кончить в новенькую блядь?
Пока совсем не растянули,
Мой Вовка и его отец,
Хотя, той ночью, ей впихнули
И в десять дюймов «огурец»!
Ну, я пошла. Там — пересменок,
Решил любить — не уходи,
А то — лишишься сладких «пенок»,
Ведь только «прорубь» впереди!
Вновь тишина на поле срама.
Открыто банное окно.
Галине не понятна драма,
Ведь в ней все мысли про одно...
Вдруг, средь смешливости мужицкой,
Расслышал слабое: «пускай»,
И снова скрипы половицы,
И самки возглас «Ах!» иль «Ай!»
Вернулась. Значимость хозяйки.
Взгляд превосходства, свысока.
Крива усмешка без утайки,
Жест: в повелении — рука.
— Идём, она тебя просила
Не мешкать, и прийти скорей,
Пока Володька с новой силой
Не побывал сегодня в ней!
— Всем — перекур! Муж всунет дуло!
С усмешкой, после, для меня:
— Супруга к бляди в круг воткнула.
Любитесь, хоть в теченье дня!
Сквозь строй ухмылок и усмешек
Взошёл к жене, на эшафот,
К измученной ...
бардовой, нежной,
И словно пламень взглядом шлёт:
«Прости, — мне шепчет дорогая —
Я не сдержалась, не смогла,
Во мне волна растёт такая,
Чтоб всем и каждому дала!
Я не могу остановиться,
Всё время хочется ещё,
До безразличья, с кем сшибиться,
И здесь желанье не при чём!
Мне, видно, с чаем что-то дали,
Я только чашку допила,
И мысли так защекотали,
Что, как безумная была!
Ведь я сама их попросила,
Чтоб облегченье испытать,
Но необузданная сила
Изнеможеньем, просит дать.
И всё по кругу. Снова, снова,
Мне надо, надо испытать
Миг извержения мужского!
Прости. Твоя супруга — блядь.
Не уходи! Средь этой своры
С тобой лишь буду по любви!
Ведь вновь подпоют, сделав хворой,
Чтоб мерзость закрепить в крови!
Так говорят: на третьи сутки
И добродетельную мать
Введёт в сознанье проститутки
Столь многочисленная рать!
В ней постоянное желанье
И стыд и совесть победит,
Безумьем так сметёт сознанье,
Что с сыновьями переспит!
Осталось мне уже немного,
Часам лишь сутки отзвонить,
И зарастет назад дорога,
Порвётся в мир любимых нить!
Всё! Не могу, возьми, любимый!
Со мною можешь делать всё!
Мне ощутить необходимо,
Как часть тебя меня возьмёт!
Вдруг, в тело сладкой и развратной,
Случайно провалил ладонь.
Жена вздохнула ставшись ватной,
И Сам пролился, будто конь!
В моей душе вскипело море
Желанья мести по вине,
И укрепила мысль о горе,
Отраве, спрятанной в вине!
Взревел, восставший в яром гневе —
Оторопели, сникнув враз.
— Вон, говнюки! — Со свистом в небе.
С ладонью кочерга срослась.
— Вон, от супруги, сучье племя!
Вон, блядодетельская тварь!
Или прибью, уж дайте время,
Иль покалечу инвентарь!
Глядели все на отдаленье,
Как одевал свою жену
В полупрозрачное творенье,
Не поминая ей вину.
Своя, конечно же, не тянет,
Хотя в нагрузку кочерга!
Нет, мой цветочек не увянет!
И не дождутся ни фига!
А впереди была дорога,
К которой вышел сквозь туман,
А за спиной — граница строгой,
Вчерашней жизни без ума.
11.
От удара стало тело ватным
Свет померк, кромешный шум в ушах.
Бил поленом, кто-то, аккуратный,
Притаившись в рослых камышах.
...
— Ты прости, что мы тебе вкололи.
Нервы, честь и совесть пощадив.
Трое суток сна, но не неволи,
Отдыха, и только, подарив.
— Где жена, и почему я дома?
Дайте встать!
— Ты только не дури!
Батя свёз её в бордель укромный.
Третьи сутки. Утром — забери.
Там за ним должок в три сотни баксов,
А она просилась на любовь,
Он её и сдал по твёрдой таксе,
Чтобы отработала за кровь.
Ты ему влупил ногой в наследство
Он на день лишился этих сил,
И твоей, виновнице последствий,
Фазер сатисфекшен наложил.
Ей пол сотни мужиков-страдальцев
В двое суток — плюнуть, это факт,
Если навострилась отдаваться
Без разбору, даже если брат.
Мы его нарочно пригласили,
Чтобы посговорчивей была.
Как сестричка с братом голосила!
И под ним два раза приплыла!
— Сам вези, пока не покалечил,
А с отцом я после разберусь!
— Не спеши, ещё рабочий вечер,
С бывшею твоей к утру вернусь.
Да, браток, теперь она другая,
Любопытство создало порок:
Попросила, мужиков без края,
И сбылось, да вот, тебе не в прок.
Я, в бессилье изменить судьбину,
Вдруг повесил голову на грудь.
От стыда, что мощную дубину
И теперь ей правит кто-нибудь.
Зло, жестоко треплет, приминает
Беззащитной проститутки плоть,
И ему не надобна иная —
Чьей-то, мужней, сладостней впороть!
Но представить ужас всей картины
Я не смог бы даже в страшном сне —
Надо, чтобы сердце стало льдиной,
Вот цена ошибки по весне!
* * *
Измождённой и усталой
Введена была жена.
Взглядом мужа не искала,
Вся почти обнажена.
Платья лёгкое творенье
Больно било наготой,
И являло откровенье
Жизни грязной и шальной:
Груди в пятнышках засосов,
Зацелована губа,
Вытекает сперма косо
От побритого лобка.
Гнёт усталости качает.
Безразличье глаз, лица,
И, в распухшести, не чает
Пасть малиновость сосца.
Той, которую вернули,
Даже шага не ступить,
За порог, ко мне толкнули,
Проявив, привычно, прыть.
Сорвалась тот час машина,
Лишь оставив о себе,
В память, чёрный след от шины,
И помятость на траве.
Оглядел жену до ванной.
Не скулил, но, горевал.
Как чужая! Богом данной,
Нежных мест не узнавал!
Безобразная бабища
Не узнавши, говорит,
Подобрав подол повыше:
Я готовая, бери!»
Между ног её зияло
Темно-красное дупло,
Булькало и истекало
Белым, вроде, мне назло,
Не по нежным лепесточкам,
А свисавшим лопухам,
Сигаретным уголёчкам,
Где натыкал гнусный хам.
Клитор, взнузданный навечно,
Возбуждением томим,
Застегнувшимся колечком,
Нержавеечным, над ним.
Он, распухший от ожогов,
И прокола для оков,
Мог бы мне поведать много,
Да слеза туманит вновь.
Платью порваны бретельки,
Но держали флёра снасть
Их садистские проделки,
Не давали ткани пасть.
Разглядел — в глазах стемнело:
Поддержали ткань на ней,
Две английские булавки,
Приколов к соскам грудей.
А она, не узнавала,
Очумением полна,
Села. Цены называла,
Ноги тупо развела.
Тут в глазах моих стемнело,
Всё слезами заплылось,
Но, кусая губы нервно,
Разделял любовь и злость.
На руках отнёс и в ванну,
И из ванны, на постель,
И в душе борделя рану
Тронуть рвался, но не смел.
Мной же преданной на скверну,
На неверной жизни путь,
Вымывал чужую сперму,
Не сказав, хоть что-нибудь.