4 *
Уж весна завершила цветенье.
Зелено разлилась по садам.
Постепенно уходят в забвенье
Первомайские: глупость и срам.
Лето ж жаркое выдалось, душное,
В пекле города клинит мозги.
Все, кто могут, — под дачными душами,
Если озера нет иль реки.
*
Плюс тридцать два в Москве не то же,
Что на лугу, да у реки!
Дуреет выхлопом прохожий,
У глаз — бессонные круги.
От разогретого асфальта,
С его бескрайностью полей,
Мечта одна: бежать с Арбата,
Вёрст за сто, где в тени ручей.
Блажен владелец старой дачи,
Там сосны скрыли неба высь!
Не той, в шесть соток, где ишачат,
А той, где б строфы родились!
С претензией на багородство,
Или богемность, наконец,
Такая дача — прелесть просто.
Её владелец — молодец!
Но, не всегда, бывают часто
Наследнички ни — в пап, ни — в мам,
И дача — брошена. Ужасно!
И тот час в груды скоплен хлам!
Затем сгнивает, потихоньку,
Без твёрдой воли и руки...
Такую вот, в глухой сторонке,
Отдали Галке старики.
Стеной жасмина отгорожен,
От всех соседей в стороне,
Когда-то, видимо, ухожен,
А ныне и дорожек нет.
Всё заросло цветеньем бурным:
С мансардой домик, душ, сарай.
Уход — оценкой: крайне дурно,
Поэту — первозданный рай!
Здесь перед домом, на лужайке,
Тонувшей, некогда, в цветах,
Беседка с каменной мозаикой —
В полу, и хмелем — на стенах.
Шпалеру ту, что покосилась,
Бинтами зелени укрыв,
Как прежде вальс кружить просила,
Присесть на лавке, отдохнуть.
Вливали радостную силу
Уединенье и покой.
В начале века, верно, жили
Аристократы, на такой!
Красивость старой русской дачи!
Вздох о чужих, коль нет своей,
Родится тут же, не иначе,
Вот где б пожить на склоне дней!
Но, испугался, не скрываю,
И стушивался в этот раз,
Когда трёхлетие справляя,
На свадьбу пригласили нас.
Я б отказался, вне сомненья,
Развратной пары сторонясь,
Но у жены — другое мненье,
Когда асфальт скисает в грязь!
5 *
Мы с подарком не мудрили:
Два комплекта простыней,
И вполне готовы были,
Взяв отгул на пару дней.
Что одеть в жару такую,
Чтоб нарядно и свежо?
Выделиться не рискуя,
И в жару — не тяжело?
Собиралась, примеряя,
Обстоятельно жена,
Всяк супруг видал и знает,
Пытки той хлебнув до дна:
Так, наверное, не очень!
Что молчишь! Ну, подскажи!
Шовчик здесь не так прострочен,
В этом — жарко, отложи!
Я вздыхал и отдувался,
Взгляд бросая на часы,
Но наряд не состоялся —
Лишь марлёвка, да трусы.
— Нет? Тогда поеду голой!
На тебя не угодить!
Град язвительных уколов,
И растёт желанье взвыть.
Крик затих. Угасла смута.
Сарафанчик на шнурках
Обрисовывает круто
Грудь, топорщась на сосках.
Ткань тонка, с кокетством дружит.
И на солнце манит взгляд.
Лёгкость трусиков из кружев.
Две детали — весь наряд!
Как везти жену родную
В дом, где муж — такой кобель!
Объясняться не рискнул я,
И открыл входную дверь.
А на улице, вгляделся —
Вижу вдруг и там и тут,
На супругу зря вскипелся —
Все, почти, в таком идут!
*
Я б отказался, вне сомненья,
Развратной пары сторонясь,
Но у моей — другое мненье,
Я ж не открыл про эту грязь!
Сжимался страхом и виною
Души беспомощный комок:
Вдруг приударят за женою,
А я и рассказать не смог,
Про хобби вольной в сексе пары,
Про опыт по замене жён,
Про кино-, фото — мемуары,
Которыми был сам сражён!
Авось — великое спасенье
В надежде на судьбины путь!
Сжал зубы, бросив опасенья:
Авось проскочим, как-нибудь!
*
Моя щебечет беззаботно,
С гостями обсуждает стол.
Я — напряжён ещё, конечно,
Но, уж прилично загружён.
А впрочем, зря всего боялся —
Отцы, братья, друзья, зятья,
Никто ничем не выделялся,
Видать, напуганным был зря.
Всё как у всех: потанцевали,
Доели праздничный пирог.
Деды, прощаясь отбывали,
Мы в сумерках варили грог.
Моя кокетничала вволю,
И я, уже почти дозрев,
Видал терассу. Под луною,
Две тени, словно барельеф.
Её смущала чем-то Галка,
Шепча на ушко свой рассказ,
А я — осиновою балкой,
Как без ушей, и как без глаз!
Народ слегка угомонился,
Но брошен клич идти к реке,
Никто в жару не уклонился,
И мы пошли рука в руке.
«Ты знаешь, Галка рассказала
Такое, что меня трясло!
Ну, из кино, про это знала,
А так — впервые, повезло!
Она призналась, по секрету,
Что все, кто в гости приглашён,
Её знавали прошлым летом,
И даже тесть не обошёл!
И были с ней родные братья!
Под масками, чтоб не смутить,
В их новой баньке, на полатях,
Ну надо ж ненасытной быть!
Уж так про это говорила,
Что мне желанье всё свело,
И любопытство, странной силой,
К мужчинам этим повлекло!
Заметив, Галка предложила
Взять ночью Вовку не обмен,
И, так спокойно сообщила,
Как будто муж мой — супермен!
Ну, я, конечно, отмолчалась,
А у самой застрял вопрос:
Ты б, согласился, если б сталось?
Из любопытства, не в серьёз?
Чтоб нам наутро, как приснилась,
Незабываемая ночь!
Окажем же друг другу милость!
Решайся! Все сомненья прочь!
Я взволновался новой правде:
Опять успела наплести!
Уймись ты, Галка, Бога ради!
Ну, сделал глупость! Отпусти!
— И как, коварная подруга,
Меня мечтает получить?
Здесь, прямо на глазах супруга?
В зубах к полатям притащить?
Всё, надоели эти сказки,
Нет, надо с ней поговорить!
Мне — целый вечер строит глазки,
Супругу хочет совратить!
Пойду, и всё скажу, пожалуй,
Уж пьяным слушать бред — не в мочь!
А ты: губищи раскатала,
Как блядь, хоть с кем-нибудь на ночь!
Дурак! Зачем жену обидел!
Напился, дурень, так молчи!
Вон, как переменилась в виде,
Блестя слезинками в ночи!
А может, ей во всём признаться,
Теперь, похоже, всё поймёт,
А если сексом заниматься
В зачёт моих измен пойдёт?!
— Я пробегусь, найду Галину,
И скоренько к тебе вернусь,
Не суперменом, но мужчиной,
А Вовка, твой — подлец и гнус!
— Ревнуешь, милый! Очень рада!
Но, если ты с ней побывал,
За верность мне твоя награда
В том, что жену блядвой назвал?!
Ступай же, если не пугает,
Что потеряюсь, невначай,
Ведь ночью всякое бывает,
Уж ты, на утро, не серчай!
— Ну, перестань! Я тут же, мигом!
Я только стерве пасть заткну!
Похоже. Новую интригу
Супруги на двоих плетут!
— Мне что, одной идти купаться?
— Я мигом! Встретимся в реке!
— И долго голой оставаться,
С колечком только на руке?
Затем молчком совсем разделась,
Досадуя, вошла по грудь.
Вздохнув, в речной волне присела:
— Я отплыву, вдруг, кто-нибудь!..
*
6
Галину не нашёл, конечно,
Зато супругу утерял.
Нескоро отыскал, за речкой,
Там, где костёрчик чуть мерцал.
Пять удальцов. Бутыль по кругу,
Шестая — мужняя жена.
И нет в лице её испугу,
Хотя совсем обнажена.
Её сгребает, то и дело,
Полапать, чья-нибудь рука
Меж стройных ног. Родное тело,...
Да с поцелуями соска!
В глазах — томленья поволока,
И вся в желании дрожит,
И, понимая видно плохо,
Смеясь, тихонечко блажит:
— Со мной такого не бывало,
Чтоб захотелось сразу, вдруг.
С чужими прежде не бывала,
Из опыта — один супруг.
А тут такое накатило!
Так захотела — аж трясёт!
Чтоб прочим не обидно было,
Метайте жребий, кто возьмёт!
Ребята прыснули от смеха
Наивной женской болтовне,
Определённой, как утеха
На всех хозяина презент.
Я крадучись дошёл до круга,
Внутри которого — жена.
Во власти многих рук подруга
На негу ласк осуждена.
Вдруг на пути моём помеха —
Володька, бывший в темноте
Заслоном встав, с позывом смеха,
Заговорил о доброте:
— Ну ты жучила! В самом деле,
Такую от меня таил!
Во, хороша лицом и телом!
Видал, как кровь в моём взбурлил!
То, что торчало — было нечто,
Да, впрочем, и зимой видал,
Такой воткнёт, и изувечит,
Но, сам привёз, ведь сам позвал!
А он продолжил, без смущенья,
Про то, что красен платой долг,
Про предвкушенья ощущенье,
И то, что голоден, как волк!
*
— Вот где стыд, дружок, и горе,
Вот, где истинная боль!
Ладно, выпью водки море,
Ты не друг, видать, мне боль!
— Да остынь, придумал, тоже!
Я же знаю, не тупой,
Чтоб таранить между ножек
«Птичий глаз» своей елдой!
Ты смотри, какое дело —
Карта жизни правит бал:
Зуд изводит бабе тело,
Просит, чтобы отъ... бал!
Напилась и стала шалой,
Голодна — хоть под коня!
Пусть ребята, для начала,
Разогреют под меня!
Брат и тесть мой, с сыновьями,
С возрастанием войдём.
Хочешь, первым, перед нами,
А за ней приедешь днём?
Не печалься. Всё устрою,
Ведь сама к нам приплылала!
Свежей водочкой напоим —
Всё забудет, с кем была!
Через сутки, будет утром
Сокрушаться, чисто блядь:
И чего я жалась, дура!
Как моя, ни — дать, ни — взять!
Может я бы и не вспомнил,
Но твоя сама пришла,
Мол, за твой должок исполнит,
Как бы ночь не тяжела...
Так что, Коля, хоть и жалко,
Но, такой — хочу должок!
Не надейся: вставлю палку,
Ей под самый корешок!
Не греши: ещё не повод
Для разрыва секса ночь!
Вон, мой тесть, лелеет хобот,
Всё путём! Оттрахал дочь.
Что ты думаешь?! Рыдала,
От позора и стыда!
Но, ни — шума, ни — скандала —
Ни в полслова! Никогда!
После, через месячишку,
К ней, отец, разведав путь,
Часто парил в дочке, шишку,
А стеснения — ничуть!
Да и дочь ему призналась,
Что хотела блядонуть,
С ним, с отцом, как ей мечталось,
Иль, хотя бы, с кем-нибудь!
А твоя, скажи мне честно,
Между прочим, как пустяк,
Говорила ж: «Интересно,
Хоть разок нарушить брак!?
Только раз, из любопытства,
Полюбиться не с тобой,
Просто, чтобы убедиться —
Лучше всех — любимый мой!
Что приснилось, как с мужчиной,
Чуть похожим на отца... ,
Что хоть раз — необходимо
Знать другого молодца...»
Видел я, как очень скромно,
И униженно, она,
Галочку про мой огромный,
Слушала, заведена!
Если ты такой, правдила,
То признайся, что твоя,
Этим вечером ходила,
Клитор пальчиком давя!
Ведь полнит желанья сила,
Ей и губки и сосок!
Или, может, не просила,
Этой ночью, лишь разок!?
Думаешь, её «мочалка»,
Дырка мужниной рабы,
Так нужна? Нет, просто, жалко
Видеть то, как жили — вы!
Ты — и Галку пожалеешь,
И жену к груди прижмёшь,
Ей туфту, про верность мелешь,
А другому с ней: — не трожь!
А она, простая, любит!
Лишь мечтая, что, хоть раз!..
В жизни кто-то приголубит,
Уважение воздаст.
Скажет море комплиментов,
То, что мужу — повезло.
Ради этого момента
Ей и надо, всем на зло!
Эгоист ты, видно, Коля,
Тихо пользуешь жену,
Всё в запретах, да неволе,
Подари ж ей ночь! Одну!
Что, слабо тебе с супругой
Жизнь построить на любви,
Без вины друг перед другом,
Без запрета быть с другим?!
Чтоб с возвышенным желаньем
Милая была верна,
Из супруга обожанья,
Ложью не осквернена!
Ты — долгов наделал с Галкой,
Ты — за сладость предавал!
И тебе жену не жалко
Было, что другую знал!
Ты пойми: чтоб подытожить
Ложь меж вами, прежних дней,
Должен я с твоею то же
Сделать, что и ты — с моей!
А твоя умнее мужа!
Эту правду поняла,
И, махнув водяры, тут же
Галку с просьбой обняла.
Галка дарит ей прощенье,
Но в обмен на ночь в любви.
В чём тут дружбы ущемленье?
Коля, совесть не гневи!
Я могу тебе, по дружбе,
Право первенства отдать,
А вот хуже или лучше
Для жены — тебе гадать!
Я от ужаса немею.
Что ответить? Первым быть?
Опустив глаза краснею:
— Как потом мне с нею жить!
Не простит, когда очнётся,
Разлюбимая моя.
— Вовка, сердце не сожмётся,
Наш союз вот так, к нолям?!
— На-ка, выпей! Думай трезво!
... Охренел по столько пить!
На халяву, ты, брат, резвый!
Ну, как теперь с тобою быть?!
Что тебе ответить, Коля,
Если ты, такой чурбан,
Не сечёшь: средь женской доли
Есть один на всех изъян!
Все тихонечко мечтают,
Чтоб с чужим, на стороне!
Годы молодости тают,
Впечатлений новых нет.
Так, однажды, начинают
Втихаря с другим блудить,
Я же, лучше, полагаю,
До беды не доводить.
Выбрать день, и, подконтрольно,
Ночь супруге подарить,
Чтобы после, в жизни поле,
С верным другом говорить.
Без утайки и секретов,
Как положено, в любви,
Подари ж, любимой, это!
Сам к другому позови!
Разве ты — скупец и скряга?
Иль с невольницей живёшь?
Для любимой, ты, парняга,
Сердце с болью не сожмёшь?
Ты ж для милой — на край света!
Так супругу выручай!
Будь мужчиной без завета,
Громко в голос, отвечай!
Пусть любимая узнает
Наяву, каков муж есть!
Святость чувства сохраняя,
Чтоб сберечь супруги честь!
Встали, пьяные супруги.
Возбужденье — через край
А не божеские слуги
Страсть рисуют, будто рай.
И сомлевшему, изрядно.
Говорит Володька вдруг:
— Для жены, столь телом ладной,
Ты подаришь ночь, супруг?!
Чтобы ей не знать измены,
И неверности стыда,
Ей, с вагиной, полной спермы,
Всё простишь? Ответь ей!
— Да!
— Ты, законная супруга,
Семя то, что друг отдал,
Ты простишь, и боль и скверну,
Милому? Ответь нам!
— Да!
— Для услады безграничной,
И без времени труда,
Муж, жену в число публичных,
Отдаёшь, ответь нам?!
— Да!
— Каждому, кто возжелает,
Без числа себя отдать,
Как мужчина пожелает,
Обещай, супруга!
— Да!
Оба трудно и нетрезво,
Мы с женою обнялись,
В перевозбуждение чресла
В вечной сладости слились.
*
7
С позорной участью смиряясь,
Вновь вижу лишь её одну.
Не думалось, не представлялось,
Не верилось, что я шагну,
Приняв участие в разврате
Не чьей-нибудь, жены, своей!
И стану первым в многих ряде,
Излившихся, со страстью, в ней!
Но я не мог ...
не быть с супругой,
Сгорая в страсти от любви,
Знал, что потом отдам по кругу,
Но грязи не было в крови.
Ведь знал, что рано или поздно
Предъявлен будет Вовкой счёт,
Нахально и неблагородно
Возьмёт любимую в зачёт
Жены, своей, видавшей виды,
По блядски бритой наголо,
И только горько от обиды,
Что обведён был так легко!
Шагнул, и обнялся с подругой,
И закружилась голова,
И растворилась вся округа,
Дела забылись и слова...
Она стонала в каждом слоге,
Прося меня «ещё, ещё!»
Дружок поник, пролившись снова.
Не зная, буду ли прощён,
Скатился, уступая лоно
Разгорячённой и родной,
И награждён протяжным стоном
Сменивший, овладев женой.
Она в безумии металась,
Их именем моим звала,
И семя каждого вбиралось,
И страсть безудержной была.
А я смотрел, уйти не смея,
Оставив здесь свою любовь,
От горя плача, цепенея,
И, ко стыду, желая вновь.
К заре она совсем сомлела,
С трудом пройдя повторный круг.
В кисель расслабленное тело
Заполучил мой враг иль друг.
Деревенелый, до предела,
Все десять дюймов черенок,
Не толще, чем у племенного,
Любимой ткнулся между ног.
Он наживлялся еле-еле,
Под стоны на две трети вполз.
Переворот на белом теле,
И под супругой «дикий лось».
Друзья её сажали, с силой
Давя на плечи, нанизав,
Пока всего не поглотила,
Рубахой потной рот зажав.
А то б под утро пробудили
Деревни, спящие окрест,
Рыданья боли при насилье
Проникновенья — женский крест.
Потом у них пошло свободно,
Так, будто ежедневно. Шок.
Тесть зятю пособлял охотно,
Приподымая, как мешок,
Полубесчувственное тело,
Он многократно отпускал,
Растянутую до предела,
На раскалённый, как металл.
Вагиной с сиськами, не более,
Была для них моя жена,
И лишь для вскриков страсти с болями
Душа единственной нужна.
Тот тесть поигрывал с Татьяной,
Ласкал, то — клитор, то — соски.
То, вдруг, покрутит, то — оттянет,
То — между пальцев защемит.
Вот, так и ездила родная:
Тихонько ахая, скуля,
Скользя от края и до края,
По монстру, как простая бля.
И я готов был провалиться
От этих хлюпов между ног,
Почти бесчувственной блудницы,
Которой уберечь не смог.
И был стыдом клеймен сурово,
И был глазами обвинён,
Пока дружок раз восемь, снова,
Поскольку пенисом силён.
Когда же, я конца дождался,
Самец рычал, что было сил,
Минуты две опорожнялся,
И, всё, что можно, затопил.
Её с пытальщика подняли,
И уложили на песок,
И даже одевать не стали
Ни сарафан, ни босоног.
*
8
Заря сулила новый жар
И всё привычно возвращалось
К улыбкам всех неверных пар,
И новых клятв не обещалось.
Теперь я всех узнал легко:
Два Галкиных, и Вовкин братья,
Отец Володькин близ него,
И парень, наш, с работы. Здрасте!
Эх, только б он не разболтал!
Иначе после — хоть уволься!
Его, признаться, мало знал,
А если б знал, какая польза?
С женой на ручках поднялись
До самой Вовкиной усадьбы,
Очнулась, слезы пролились.
Стыдимся. Ласково сказать бы!
Одежду братья принесли,
А я не мог отлипнуть глазом:
По бёдрам с живота ползли
Подтёки — белая зараза.
Она, не глядя на меня,
Рассеяна в своём позоре,
Унижена при свете дня,
Забавой в ночь, ценою в горе.
В дому ещё совсем темно.
Мужей неверных жёны спали.
В душе и пусто и срамно:
С единственной чужими стали!
Галина, верно рассчитав,
Моей давно согрела баню,
Сготовила отвар из трав,
Приказ дала: несите, Таню!
А мне всё чуда, так ждалось!
А я всё верил в силу чувства.
Не уходилось. Не спалось.
И, лишь от глупой грусти — пусто.
Курилось долго у крыльца,
Пока супруга подмывалась,
Да слушал бабьи голоса —
Что было ночью обсуждалось.