Не так страшен черт, как его малюют.
Не верьте искренности женщин. Никогда. Потому что мы так же легко впадаем в искренность, как и начисто забываем, причем, тут же, не сходя с места, в чем только что исповедовались: ну, например, в свальном грехе...
Я была почти девчонкой, когда впервые почувствовала неодолимую тягу сначала к себе самой — вечером в зеркале ванной мелькнуло мое обнаженное тело, взятое в розоватый полумрак — и сразу после того, как, направив сильную струю воды на клитор, я получила свой первый оргазм, да: к мужчинам. Даже и сегодня я, раскинув ноги перед зеркалом и, не отрывая взгляда от собственных глаз, довожу себя до исступления, представляя тот самый оргазм. Выплеск лавы из жерла вулкана, и беспамятство после, когда я облизывала пальцы, влажные от пряной, истекшей из меня страсти.
Той же ночью я нарисовала образ того, кто возьмет меня (именно силой, грубо, хорошо бы, в камзоле и при шпаге), и обнаружила, что он старше меня. Лет на пятнадцать, может быть, даже тридцать. У него седина на висках, неглубокие морщины вдоль крыльев носа, и огромный смуглый член с крупной, цвета голубиного крыла, головкой...
... В конце того лета, в августе, прямо накануне моего дня рождения, я впервые почувствовала вкус и упругость члена во рту. Правда, не такого, о каком мечтала по ночам, но стыд, удовольствие и страх, испытанные тогда, стали для меня единственным коктейлем, за одну порцию которого я готова идти, ехать куда и к кому угодно.
Дело было в студии бального танца, мне тогда как раз пришло красное длинное платье, партнеру оно казалось слишком вульгарным, но мои родители и тренер настояли именно на таком фасоне: открытая спина, узкое в бедрах, небольшой разрез сзади... Зачем меня отдали на бальные танцы, дело родителей, я не сопротивлялась, хотя хотела быть скульптором: влекло человеческое тело, особенно, женское.
Я стояла в кулисах, сбоку на меня падал оранжевый отблеск софит. Тренер взялся ниоткуда, встал рядом со мной, долго молчал, затем все было быстро и просто. Он обхватил мои бедра левой рукой, правой схватил за волосы и дернул вниз. Боль, стыд, страх и надвигающееся потустороннее наслаждение мгновенно сковали меня, я сама открыла рот, втянула его член глубоко в себя, по губам, подбородку, на грудь потекло липкое, горячее, с привкусом, кажется, черники...
Однако, сколько бы затем не было опытов, связей, откровений и разочарований (о чем чуть позже), но начать я хочу с двух встреч, изменивших, потрясших меня, сотворивших из юной, уже познавшей вкус и прелесть секса, но все-таки девушки Женщину...
Это важно, потому что все предыдущее и последующее таинственным образом сходится именно в точке пересечения двух этих приключений. Как сходятся в ключ замка балки под куполом католической базилики
1.
Итак, мне было 19, совсем юная... У меня уже были мужчины, я освоила искусство глубокого проникновения, знала, как достичь желаемого и, главное, поняла: никогда мне не будет хватать кого-то одного — просто потому, что всякий раз некто обязан быть новым. Иначе незачем иметь такое тело, как у меня. Оно требовало новизны, как художнику необходимы новые пейзажи, новое освещение, новые формы и перспективы.
Он — работник налоговой инспекции, а я была бухгалтер в магазине. В конце 90-х даже поэты становились агентами по продаже недвижимости, так что я — у меня уже была фотовыставка в городской картинной галерее — еще хорошо устроилась...
Он пришёл нас проверять... Пока копался в документах, посматривал на меня, с интересом. Всякая женщина поймет этот взгляд: снизу вверх, с акцентом на бедрах и коленях, а затем — прямой в глаза, и эта улыбка, в которой запутались какие-то слова.
Мне он понравился, солидный для девятнадцатилетней Мессалины мужчина, лет на 5 старше, имя в моем кругу довольно редкое — Стас. Я его захотела сразу, даже пришла фраза, впрочем, банальная о том, что в объятьях такого самца я бы хотела расстаять... Возможно, все дело было в его деловом костюме — синий, в мелкую полоску, по спортивной фигуре, и хорошо повязанный темно-голубой галстук лаконичного рисунка.
Ну, и, наконец, сам факт проверки — проверяющий и проверяемая, двойственная ситуация, противоречивые ощущения: понятно, что за что-то чем-то и как-то придется заплатить. Нарушений в те времена не делал разве что только круглый идиот...
Я дала понять, что он мне нравится. Это легко: у меня очаровательно-искренняя улыбка, беззащитные плечи и очень красивые ноги. Достаточно изобразить девичью, нет, даже девчоночью наивность во взоре — и при этом слегка провести пальцами сначала по волосам, слегка тронув локон за ушком, а затем по бедрам, будто бы оправляякакие-то складки.
Он все схватил на лету, и, с милой улыбкой, вкрадчиво перечислив, какие именно неприятности я буду иметь по итогам проверки, предложил встретиться вечером у него на квартире...
Я шла на встречу и думала, что... Есть такая фраза: «ты знала, на что шла». Не правда. Никогда не знаешь, что ждёт впереди, какие открытия, ощущения и наслаждения ждут тебя. Впрочем, и разочарования тоже. И даже потрясения...
Стас приготовил для меня шампанское, шоколад: в те времена и это было шикарно. Шампанское подействовало быстро, я опьянела, целоваться он начал сразу после первого бокала, целовался умело, страстно, быстро выяснив, что нужно кончиком языка лизать мне шею и за ушком.
Голос его срывался на шепот, хрипловато-ломкий, с пошловатым, банальным, и оттого еще более похотливым рефреном: «Ты секси, я хочу тебя, хочу всю... « Стас сосал и покусывал нежно мои соски, я просила ещё и ещё... Он сорвал с меня трусики и вошёл в меня. Его член взломал не успевшую еще увлажниться киску, стенки влагалища обняли его, боясь выпустить, мне было больно, страшно и сладко почти как тогда, когда меня насиловали в первый, самый мой первый раз. Я стонала от наслаждения...
Вдруг его голос сорвался на крик:
— Дай! Дай, прошу тебя, я хочу, хочу твою маленькую попку...
Он с силой положил меня на живот, резко стал входить в меня, я испугалась, вскрикнула, он зажал мне рукой рот, я почувствовала его каменный член, разрывающий мою маленькую попку, в которой ещё не был никто, тут я была девственница... На белый, искусственной кожи, диван скатились капли крови...
Но он уже успел кончить. Отчего-то иной раз все заканчивается совсем не тогда и не так, как мечталось...
Его оргазм и моя кровь — в этом был элемент высокого импрессионизма. По крайней мере, мне тогда на ум пришел, почему-то, Ренуар: алое на мутновато белом с лиловым оттенком спадающего из-за бордовых штор вечера. Капли горячей спермы жгли мое истерзанное тело, а Стас... Он насладился. И мгновенно из шевалье со шпагой и при исполнении, превратился в испуганного пацана с соседней улицы.
Начались извинения, он, впрочем, был со мной любезен и даже ласков (редкость!). До сих пор вспоминаю, сколько нежности было, когда он вытирал салфеткой мою маленькую, идеальной формы, почти детскую попку...
У меня были трудно объяснимые в ту пору чувства. Боль с примесью несбывшегося счастья, манящего своей магией, обещанием достижения рая через тернии самого низкого грехопадения.
Вторая, возможно, не столько незабываемая, но знаковая встреча, состоялась, когда мне было далеко за 30. И я наивно предполагала, что в сексе мне нет равных и все двери мною уже открыты. Нет, я, конечно, вспоминала Стаса и алое на белом, но в отношениях с мужчинами я и хотела и боялась этого одновременно. Да и вообще, думала, что такое бывает только в порно, а со мной уже не может произойти никогда. Просто потому, что сама я никогда не предложу такого, не смотря на то, что знаю — не всегда спрос рождает предложение. Иногда все совсем наоборот.
В том апреле меня за каким-то чертом затащила в филармонию подруга Марина. Ей до смерти захотелось на презентацию какого-то там невероятного альбома.
Как сейчас помню: «Кулинарные рецепты наших бабушек».
Народу было битком, все происходило в фойе, потом был джазовый концерт, а перед небольшой толпой держал речь... Ну, я бы не сказала, что красавец — мне всегда нравились мужчины высокие, с тонкими губами и квадратными лицами. Такой тип отставного полковника, который умеет играть на гитаре, выдавливать из себя скупую мужественную слезу, а в ресторане непременно закажет «Ах, какая женщина!». Военные, дальнобойщики и чиновники среднего звена, кстати, самая неприхотливая, но потому-то и самая удобная (по платежеспособности) часть мужского сословия. И секс с ними — это как гаммы на фортепиано: сыграешь с закрытыми глазами, и финал один и тот же, зато гарантированный финал.
Этот же там, перед толпой, в которой меня выделить было проблематично, был похож на еврея или грека: сутулый, смуглый, и жестикулировал, как испанец на рынке. Мы встретились глазами, и...
Он был старше меня, лет на 10. Тело оттенка какао с молоком. Нас швырнуло друг к другу, толпа рассеялась. Просто перестала существовать, я почувствовала сквозь все эти спины, головы, пиджаки и платья его жгучий взгляд, и поняла, что этот мужчина хочет меня... И что я хочу его.
Он хотел знать обо мне всё. Он хотел знать меня всю. Как ваятель, которому мало овладеть глиной — важно проникнуть в ее душу, которая спит в складках нежной розовой кожи, именно так Сезанн писал свои яблоки — изнутри, с косточек, наслаивая на форму цвет, тени, и еще раз, и еще...
Я подошла к нему первая. Я всегда делаю первый шаг сама: это мой стиль — я знаю себе цену. Он сразу, не выбирая выражений и без околичностей, пригласил меня к себе.
О, этот жгучий, полный желания, взгляд. Он стал целовать меня, его язык проник мне в рот, я пила его слюну и сосала кончик его языка так, словно это сосок девственницы. Не отрываясь от моих губ, он закрыл дверь на ключ, пути назад не было, он сорвал — да, сорвал: как в киношной дешевой сцене — сорвал с меня одежду. На миг мне показалось, что оборвалась последняя ниточка связывавшая меня с прошлым. Одним движением он снял с меня трусики, и тут случилось то, о чем я втайне мечтала с юности.
Он открыл мой бутон пальцами, и, сначала нежно, плавно, затем все напористее, впился губами в этот розовый бугорок, в эту звёздочку. Меня накрыла волна удовольствия, доселе невиданного: языком он творил чудеса, я впервые испытала чувство полета: хотелось вырваться и убежать, но гигантская волна, цунами наслаждения швырнула меня лобком к его рту, я судорожно вцепилась в его затылок, ногти сами вошли в его кожу, низ живота заволокло сладкой истомой, снизу поднимался и нарастал девятый вал подлинного, истинного, тысячу раз придуманного оргазма.
После уже ничего не могло быть, потому что эта волна наслаждения казалась финальной точкой, портом приписки. Но это было не всё...
Он хотел мою маленькую, сладкую попку, этот запретный... ну, или уже немного порченный, но вполне себе съедобный запретный плод...
Он ласкал ее языком, проникая все глубже, слюни увлажнили вход, он раскрылся: я чувствовала, как запульсировала моя маточка и затвердел клитор. Потом пальчиком он стал входить всё глубже, глубже, я почти готова была завизжать от похоти, но он встал на колени, приподнял меня. Заставил пошире опереться на колени, и стал мягко, но неуклонно, старательно вводить свой упругий, большой член в мою маленькую беленькую попку.
И она впустила его!... Я почувствовала горячую струю спермы.
И больше ничего не помню. О, если на свете бывает неповторимое наслаждение — то я его испытала. Вот тогда впервые, безотносительно к нему самому, у меня сложился образ моего любимого мужчины. Это... Этот образ. И в погоне за ним и за наслаждением, которое я получаю, наслаждаясь им как источником, я готова облечь в этот образ любую форму. Потому что всякий раз из этой формы будет смотреть на меня взгляд того не то грека, не то еврея, имени которого я не хочу раскрывать, и который простился со мною утром, напоив сваренным в медной джезве вкуснейшим в моей жизни кофе.
Я ехала от него в такси, и вспоминала, как после того, как пришла в себя, благодарно обняла губами его упругий, смуглый член и стала ласкать... Подсасывая губами, облизывая кончиком языка тонкую кожу под крупной и плотной, как невызревший абрикос, головкой... Он отвердел снова — и это был урок для меня — и всё глубже и глубже стал входить мне в рот. Я умела делать минет — в этот раз я решилась сделать глубокий, и мне понравилось, задыхаясь, ощущать глоткой биение живого абрикоса. Он сходил с ума от наслаждения, он кричал... да, да, дааа... Сперма хлынула на язык. Потекла по гортани. Бананово-медовый вкус, вкус манго, вкус плода моей страсти, пьянящий, горячий напиток.
Я выпила его до дна. И опьянела. Сегодня я пьянею от спермы всякий раз, стоит только вообразить тот самый минет с тем самым мужчиной.
Пожалуй, то была одна из самых ярких ночей в моей жизни. Возможно, именно этот мужчина изменил меня. Возможно, именно тогда я почувствовала, что становлюсь другой.
Я стала настоящей. Такой, какую всегда видела в зеркале. Такой, какою хотела стать: свободной и познавшей. Легкой, властной и — да, ненасытной.
Я стала Женщиной.
2.
Впрочем, стать кем-то за один присест не получится. Если ты не гений, да и гении часто кончают плохо.
На пути к себе, по дороге в рай, я сознательно искала случая быть с мужчинами, имеющими опыт. Положение. Популярность. Это естественно. Собственно, именно поэтому я, дважды побывав замужем, пришла к тому выводу, что одиночество — единственный способ стать самой собой. Не подстраиваясь под запах вонючих сигарет и утреннего перегара...
Чтобы доказать себе, что я не ошибаюсь, я решилась на самое обычное: я решила сняться. Прямо на улице. Как Мессалина.
А самое подходящее место для такого рода мероприятия, конечно, Венеция... Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.
Вернемся к моей приятельнице, Марине, которая растворилась в той самой толпе, исчезла, оставив меня один на один с автором «Кулинарных рецептов... «Мне и сегодня кажется, что она это сделала не случайно. Женщины иной раз склонны передавать своих бывших, так сказать, в добрые руки... с тем, чтобы они иногда снова оказывались под собственной рукой.
После потрясения, обыкновенно, хочется, чтобы кто-то разделил с тобой радость открытия. Оценил. Позавидовал белой женской завистью — и, главное, понял.
Прошло несколько месяцев после той самой презентации. Август обнимал уставший город вечерним тоскливым жаром.
Ресторан... не помню, какое-то итальянское название, как всегда неуместное в городе с «хрущевскими» пятиэтажками... Но выразительное. Что-то такое «... ин каза». Поет, естественно, Андреа Бочелли: это для придания интеллектуальности, итальянскости, что ли, в наших палестинах, где скорее услышишь узбекское наречие, а по мне — так просто послушать язык: я уже довольно сносно понимаю...
Мы сидели с Мариной рядом и говорили о мужчинах... Ну, как всегда, знаете: у кого какие возможности, какие они все тупые и невежественные, как их нужно приманивать и раскручивать... жить-то как-то надо милым добрым одиноким и так далее...
Потом наш разговор перешёл — точнее, его повернула я — — в другое русло... Закатные лучи солнца пробежали по ее руке, на миг вспыхнули волоски легкого пуха на ее идеально белой коже, мне захотелось слизнуть этот отблеск. Так, неосознанно. Или провести по нему пальцами, чтобы запомнить фактуру, ощутить прохладу и мраморность живой плоти...
Мы заговорили о женщинах. Потому что, рассуждая о мужчинах, вдруг свернули на достоинства Наполеона, у которого был маленький член, а потом перешли к его сестре Полине, прославленной в облике Венеры самим Кановой: и было за что. Полина Бонапарт была мне и Марине прямо-таки сестра по духу и по неодолимой страсти к наслаждениям.
Женское тело мы обсуждали, сначала, академически: от Полины перешли к Мазаччо, к экстазу святой Терезы, потом к Венере Джорджоне, потом...
Я говорила о Терезе и ангеле, который готов пронзить ее грудь стрелою, как вдруг подняла глаза и увидела, что взгляд у Марины переменился. Совсем другие, ранее не знакомые мне чувства вдруг вспыхнули во мне... Я смотрела на её красивые руки, ощутила её дыхание... Она почувствовала это... Наши глаза встретились... Я коснулась её руки и волна моих чувств накрыла её...
Я первая перегнулась через стол и поцеловала ее в губы. Она ответила, сначала только одним легким движением, затем наши губы слились в долгий поцелуй — и я почувствовала, как набухает мой клитор и сладко потягивает, толчками, от живота до попки... Наше счастье, в кабачке не было ни души, разве что в дальнем углу у второго окна жевали феттучини два персонажа неопределенного возраста и пола.
Мы поехали к ней... В такси она положила руку мне на бедро, я выгнула спину, ее пальцы легли мне на лобок, я стала мокренькой: не хватило каких-то секунд до взрыва наслаждения, такси остановилось у подъезда.
В лифте она обняла меня ногою, прижалась животом к моему лону, сжала мне грудь — дыхание ее обожгло мне шею, мне стало немного дурно от духоты. Пот стекал по спине и капли его щекотали кожу на копчике: попка вдруг сжалась, ей захотелось, чтобы у Марины вдруг обнаружился самый настоящий мужской член — а потом так же внезапно исчез.
— Проходи, — — она резко захлопнула дверь и подтолкнула меня по коридору в направлении ванной, — — я сейчас. Жди. Писать хочешь?
— Что? А... да, туалет рядом?
— Не писай без меня. Потерпи.
Я принимала душ, дверь приоткрылась... Марина сбросила с себя одежду и присоединилась ко мне... Она сложила ладонь ковшиком, поднесла к моей киске:
— Давай!
Когда выпитое вино хлынуло на мои ноги, Марина резко прижала пальцы к моему клитору и глубоко вошла в мою полностью раскрывшуюся киску, упершись в нечто, о существовании которого у меня были смутные познания — я кончила мгновенно, ноги подкосились, Марина встала на колени, и языком сделала длинное, леопардовое, кошачье движение снизу вверх. Потом еще раз, наконец, полными, немного негритянскими, вывороченными, красивыми своими губами сделала первый отсос...
Наши руки скользили по разгоряченным телам... Мы исступленно, невпопад, не заботясь друг о друге, но каждый только о себе, ласкали и, лаская, рассматривали каждую частичку тела, мы любовались... и я ощутила, как твердеют ее соски — еще миг, ее бедра сомкнулись, дернулся верх живота, она охнула и забилась в почти предсмертных конвульсиях...
В постели наши ласки продолжились... Я рассматривала её киску... Этот бутон... И стала ласкать языком... Она стонала, называла меня Володенькой, потом Чарли, Катенькой и еще, кажется, Диего, переходя на испанский.
Потом настал ее черед. Она гладила мою попку, умащала ее слюной, лизала розочку, доводя меня до экстаза, потом аккуратно, бережно, по-женски засунула туда пальчик, всё глубже... О, Боже... Этот миг — — пальчик, рядом с пульсирующей маточкой... Другой рукой она ласкала мне клитор... Я была как остров меж двух морей, а она — коралловый риф, полный невероятно красивых рыб.
За всем этим мы не заметили, что за нами наблюдали... Она захлопнула, но не закрыла дверь!... Разносчик пиццы. Мы заказали пиццу перед тем, как сели в такси.
Это был мужчина лет 50, — — я сквозь марево неземного наслаждения успела, все-таки отметить: довольно привлекательный...
Он стоял прямо на пороге спальни, коробка из-под пиццы валялась у ног, ширинка была расстёгнута: толстый короткий член отражался как в озерце в его полных похоти глазах. Мгновение — и струя спермы толчками хлынула ему на руки, на джинсы, на паркет...
Так я впервые открыла, что одно из моих таинственных волшебных путешествий, как в альбоме «Битлз», это абракадабра чужого взгляда. Я люблю, я стремлюсь, я теряю остатки себя, когда на меня смотрят. Я схожу от этого с катушек — потому что на такого сорта секс способны только люди с тончайшим воображением и особым строением той части души, которая отвечает за наслаждение. Общий оргазм тогда — и крик, животный крик Марины, в котором смешался ужас, наслаждение и ожидание еще большего наслаждения, все это было подобно коловращению цветных стекол в гигантском калейдоскопе.
Я познала женщину. Я почти познала, приблизилась к тому, что жило только в наваждениях, перед сном: секс втроем — с двумя мужчинами, с женщиной и мужчиной... или вчетвером, чтобы меня терзали и высосали как куклу...
— Пошел вон, козел! — Марина пришла в себя, ринулась за телефоном, перевалилась через меня, больно наступив коленом на грудь.
Разносчик, бросив на пол накладные, кинулся к двери... Марина сразу переменилась, я это почувствовала сразу: после случайного, особенного, дружеского секса часто не хочется больше этого человека видеть никогда.
Она пошла в душ, я допила «Шардоне» — — и вышла в теплый августовский вечер, который открыл мне новую сторону моей тайной жизни.
Продолжение следует...