Милья сидела у горного ручья, и тёрла платье о ребристую, замыленную доску. Уже в который раз она оттирала белые пятна от своей одежды. Это действо занимало много времени, и девушка могла подумать над своим нынешним положением. Было время осознать свою роль, и снова намокнуть. Роль общей сучки до сих пор возбуждала её.
Она чувствовала на кончиках слегка занемевших пальцев нечто скользкое, и она понимала, чем была эта вымываемая из ткани слизь: смесью собачьей спермы и её собственного сока. Она улыбнулась своим мыслям, и слёзы, гремучая смесь счастья и горя, выступили на глаза.
Когда-то давно... Она уже не могла думать о тех днях иначе, как о другой жизни... Когда-то давно она была обычной девушкой. Её обычное девичество стало обычным замужеством. Её мужем, другом и учителем стал охотник, живший в дне пути от её родной деревни. Стоящая посреди леса охотничья хижина стала для неё новым домом. До тракта от этой хижины было часа два ходу по еле заметной тропинке. Гости бывали здесь не часто, а большинство проходивших по тракту людей даже не подозревали, что в лесу кто-то обитает. Примерно раз в месяц приходила Жонья со своими ребятами. Старая торговка, доставлявшая им овощи и разнообразные предметы обихода в обмен на шкуры и мясо животных. Изредка они сами выбирались в один из близлежащих посёлков, но случалось такое не часто. Особенно после того, как мать Мильи, Эрику, убили какие-то проезжавшие по деревне дезертиры.
Это случилось через месяц после замужества дочери. Эрике было 32 года, но она сохранила молодость как тела, так и духа. Глянув на дочку с матерью можно было подумать, что они сёстры. Та же стройная фигура, те же правильные, почти детские черты лица, прямые русые волосы и глубокие, синие глаза. Изящная шея плавно перетекает к грудям, пусть небольшим, но очень... уместным для такого тела. Отточенная талия, словно талия опытной танцовщицы. Впрочем, кроме отца Мильи, погибшего на войне, когда ей было 5 лет, этих прелестей никто не видел. С тех пор Милью она растила одна. Злые языки разносили слух, будто она приторговывала своим телом, хотя никто из деревни так ни разу её и не получил, как ни старался. Такие слухи ходят про каждую красивую, но недоступную девушку. Похоже, что беглые солдафоны тоже услышали что-то подобное, и были очень разочарованы тем, что шлюха отказывается исполнять их желания. Они остановились в её доме, и ни один человек из деревенских не посмел вломиться туда и остановить насилие. Шестеро дезертиров измывались над Эрикой на протяжении пяти дней. Они оставили ей 3 геллера, ровно столько стоили услуги дешёвой портовой проститутки. После того, как они уехали, один из деревенских зашёл в опустошённый и погромленный пятидневным попоищем дом в надежде воспользоваться случаем, но обнаружил Эрику, лежавшую на полу посреди комнаты в луже крови. Мёртвыми, уже окоченевшими руками она сжимала рукоять ножа, всаженного прямо в сердце.
Прошло три года, на протяжении которых Гер учил свою молодую жену стрелять из лука, мастерить стрелы из костей и дерева, разбираться в следах, лечебных травах-ягодах. Он учил её тому, чем сам владел почти в совершенстве.
Но жили они не вдвоём. Их всегда сопровождали верные и любимые псы Гера, их отважные и хорошо обученные помощники. По пояс ростом серый Маст, помесь какой-то очень крупной породы с волком, и две гончих, Лок и Грим. Собаки шли по следу и загоняли дичь, а Гер добивал животных меткими выстрелами из лука.
Единственный раз, когда в их доме были другие люди, кроме молодожёнов — болезнь и похороны Гера. Лекарь, которого Милья привела из неблизко расположенного города, ничем не смог помочь ему. Потом был священник, скромные похороны недалеко от дома, на любимой опушке Гера, под деревом, где Милья впервые познала своего мужа.
Священник уговаривал Милью уехать из этого места, якобы из лучших побуждений, а сам то и дело пытался залезть к ней под юбку. У него ничего не вышло: девушка была тверда в своём решении сохранить место, построенное её любимым, и дорогое их сердцам.
Больше месяца она пребывала во всепоглощающей депрессии, и продолжала бы убиваться дальше, если бы вдруг не закончились запасы еды. Дело было зимой, а зимой торговка Жонья не приходила к их домику, сокрытому глубоко в лесной чаще, так что Милье не оставалось ничего, кроме как выйти на охоту. Псы, сидевшие в клетках с самых похорон, и лишь изредка получавшие кусок мяса, были более, чем готовы. Собаки очень болезненно переживают смерть своего хозяина, но им не свойственно горевать о покойнике неделями кряду. Особенно если выжившие люди из-за своей депрессии кормят их только когда о них вспомнят.
Милья всегда боялась этих собак, особенно Маста, но у неё не было выхода. Если она хочет жить здесь, если она хочет продолжить дело Гера, ей придётся охотиться, она вынуждена научиться работать с собаками в команде, как это делал Гер. Но в этот день что-то пошло не так. Собаки вели Милью по следу оленей, но шли они так, словно её с ними не было. Как она ни пыталась подражать интонациям мужа, псы не слушались. Они шли сами по себе, а она просто следовала за ними, отставая на много шагов. Когда она рявкнула на Маста, чтобы тот шёл медленней, он, наконец, остановился, и вместе с ним остановились гончие. Маст повернул голову в её сторону, а затем развернулся полностью. Гончие озирались по сторонам и шумно дышали. Девушка съёжилась под холодным, жестоким взглядом собаковолка. Он неспешным шагом направился в её сторону. Когда он был в семи-шести шагах от неё, девушка попятилась. Пёс угрожающе зарычал, и девушка в ужасе замерла на месте, мелко дрожа всем телом. Маст стал кружить вокруг неё, издавая ровный, ритмичный рык. Затем Маст резко, без всякого предупреждения накинулся на девушку со спины, и повалил её на колени, Милья вскрикнула и заплакала. Она чувствовала горячее дыхание пса у себя на макушке, слышала его рычание прямо над ухом. Она попыталась выползти из-под гигантской мускулистой туши, но пёс впился зубами в её шею, и стал громко рычать, погружая девушку в первобытный, неведомый ей прежде страх. Милья прекратила всякое сопротивление, и постаралась всхлипывать как можно тише, хоть слёзы по-прежнему катились из её глаз. Она почувствовала как что-то горячее упёрлось ей между ног, и новая волна ужаса захлестнула её. Гончие стояли рядом, наблюдая за всем происходящим с улыбкой-оскалом и высунутым языком.
Член между ног Мильи слегка вдавил колготки девушки, и она почувствовала у себя между ног горячую пульсирующую головку. Собаковолк издал ещё один рык, в котором отчётливо слышались победные интонации. А потом он отпустил её. Она повалилась животом на снег и зарыдала, сначала тихо, но потом всё громче и громче. Маст кинулся по следу дичи, гончие последовали за ним. Милья сьёжилась в клубочек, и рыдала, пока холод не заставил её подняться на ноги. Тогда она собрала разлетевшиеся во все стороны стрелы в колчан, подняла лук, и отправилась, тихонько всхлипывая, вслед за псами.
Сейчас она с усмешкой вспоминала, что в тот момент у неё появилось жгучее, почти непреодолимое желание пристрелить Маста из лука. Когда она догнала собак, она застала их лежащими перед сугробом, а за сугробом бродили олени. Милья достала стрелу, и прицелилась в пса. Ещё бы секунда, и она бы разрушила их с мужем семью своими собственными руками. Но, взглянув на трёх собак, машущих хвостами в боевом азарте, она поняла, что без них ей ни за что не выжить. А самое главное — Гер любил Маста не меньше, чем её саму, и он бы ей этого точно не простил. Она скорректировала прицел на крупного оленя. Как только стрела поразила ничего не подозревающее животное, началось что-то немыслимое. Олени, услышав вой собрата, со всех ног кинулись прочь. Псы же как будто сошли с ума. Милья никогда раньше не видела, чтобы они делали что-то подобное. Они погнались за оленями и накинулись на самую медленную из них. Маст вцепился зубами ей в шею,...
и животное повалилось. Псы стали есть. Разрывать зубами на части ещё трепещущее и воющее тело. Милью вывернуло наизнанку. Она хотела окрикнуть собак, но вспомнила о метке, которую оставил Маст на её шее, и которая всё ещё побаливала. Глава стаи умер, и теперь она стала в глазах псов самой обычной особью. Она посмела упрекнуть Маста перед всей стаей, посмела повысить на него голос, и была наказана за это. Он должен был публично унизить её, чтобы сохранить свой авторитет, и он это сделал. Раньше она была самкой вожака, но теперь она обычный член стаи. А вожак теперь — Маст, и только Маст будет решать как дальше стае жить. Кто будет жить, а кому придётся уйти или умереть. Милья развернулась, сделала пару робких шагов, и её ноги подкосились, а сознание помутнело. Очнулась она от того, что одна из гончих лизала её лицо окровавленной пастью. Она подняла голову, и увидела, как Маст приближается к ней. Она попыталась встать, но рычание Маста остановило её. Он бесцеремонно схватил её за юбку в районе бедра, и буквально перевернул, поставив на четвереньки. После этого взвалился на её спину всей своей тушей. Милья была в шоке, и не смогла вовремя понять, что происходит. Когда пёс с размаху продырявил её колготки, и сразу вошёл в неё на всю длину огромного члена, Милья не смогла сдержать визг. Спустя десяток секунд она уже извивалась и стонала, а полуволк орудовал в её киске с безумной, недостижимой для человека скоростью. Как она была рада тому, что намокла ещё когда пёс в первый раз вскочил на неё. Спустя ещё пол-минуты девушка забилась в судорожном, глубоком и невообразимо сильном оргазме, какого с ней никогда ещё не случалось. Она просто потеряла всякую связь с реальностью. Когда она пришла в себя, она чувствовала лишь пульсирующую боль во влагалище, и ей казалось, что живот вот-вот начнёт разбухать от заливающейся в неё спермы. Она стояла в узле с Мастом, упираясь лицом и грудью в быстро тающий под ней снег.
«Вот, значит, что» — думала она, — «Маст не закончил моё наказание. Это была всего лишь демонстрация того, что мне грозит. В то время мы были на охоте, и нельзя было останавливаться для таких пустяков. Сейчас же пришло время сделать меня... А-А-А!» — девушка не успела закончить мысль. Ужасная боль в промежности от того, что Маст подался вперёд, пронзила её. Со смешным «чпок!» всё ещё огромный член пса вышел из Мильи, оставив в ней зияющую дыру. Вместе с ним из неё вырвался настоящий поток белой, почти прозрачной спермы, от которой шёл пар. Девушка собиралась подняться, но тут же на неё взобрался Грим, один из гончих, и Маст не возражал. Девушка поняла, что он сделал её не своей самкой, не самкой вожака, он сделал её сучкой стаи. Одна сучка на трёх кобелей, тут не до собственничества. Хорошее решение, решение прирождённого лидера, подумала она. А потом всё повторилось. И ещё раз. Каждый должен был кончить в неё, это непременная часть ритуала. Теперь Милья не считалась равной особью, она стала подстилкой, и ей это нравилось. Наконец, она очнулась от очередного, неведомо какого по счёту оргазма, поглотившего её когда третья гончая усердно пыталась вынуть из её уже успевшей сузиться пиздёнки узел. Она лежала лицом в снегу с задранной к небу задницей. Изо рта натекло уже столько слюны, что снег протаял до земли. Ноги и руки замёрзли так сильно, что поначалу едва слушались. Она нашла в себе силы встать. На этот раз никто на неё не зарычал, ведь они уже получили от неё всё, что хотели. Милья поковыляла к туше пристреленного оленя, стараясь не смотреть на останки его растерзанного собрата, уже облюбованные воронами.
Девушка стала отделять от туши то, что ей следовало унести в первую очередь: глаза, печень, шкуру, сердце. Всё это было или питательным для неё, или ценным для торговки. Мозг как будто бы всеми силами избегал воспоминаний о произошедшем только что. Она действовала механически, стараясь вообще не думать. Так началась её новая жизнь. Уже тогда какой-то частью сознания она понимала, что это не разовый инцидент, а новая, иная жизнь.