(быль, случай из прошлого)
Майор Филатов, командир целинной автомобильной роты, нервно постукивал карандашом по лежащему перед ним блокноту. Шло очередное совещание у директора совхоза по улучшению организации уборки урожая. Директор, чернобровый сорокалетний мужчина, ставил задачу. После него поднялась председатель сельского совета. Анна Павловна, слегка курносенькая с василькового цвета глазами миниатюрная блондинка, говорила кратко. Стержнем ее выступления явилась забота о моральном облике прибывшего личного состава роты и его отношению к местному населению.
— После каждого вашего отъезда у нас с дюжину ребятишек рождается, — заключила председатель.
— А разве это плохо? Надо же умножать и выращивать новые кадры на селе. По — моему, это одна из генеральных линий нашей партии, — плотоядно осклабился капитан Таныгин, заместитель командира роты по политической части. Молодая женщина искоса глянула на офицера и не смогла подавить ироническую улыбку: уж очень лукавым показалось ей черноусое, с неизменной хитринкой на устах симпатичное лицо капитана.
По мере созревания урожая работа в роте набирала все большие обороты. Жизнь воинов вошла в привычное русло. Днем солдатики усердно трудились на совхозной ниве, а вот по ночам... Майор буквально опешил, когда как-то, после отбоя, не обнаружил в казарме добрую половину солдат.
— Где люди?! — грозно надвинулся он на молодого лейтенанта, дежурного по роте.
— В туалете... , — глаза у того растерянно бегали...
— Полроты?! Их что, понос прохватил?
— Никак нет, товарищ майор! Но до туалета далеко... , — невнятно лепетал лейтенант.
Майор заспешил по указанному адресу, но там одиноким орлом громоздился ротный начпрод прапорщик Дрозд. Накануне он объелся жареной свининой у своей знакомой, у которой он резал порося, а теперь освобождался от лишнего груза.
Майор прошелся по деревенской улице. Кое-где тявкали собаки, помукивали коровы, но окна домов глядели на дорогу темными амбразурами. Было тихо и спокойно. Даже народившийся месяц на небе, казалось, улыбался майору. Филатов поймал себя на мысли, что, видимо, не так уж плохо устроились его солдаты в мягких постелях местных дам, в которых явно не было недостатка в совхозе. Особенно волновали кровь майора полнотелые, румянощекие доярки, от которых за версту веяло парным молоком и домашним уютом. Ему так и хотелось запустить руку за топорщащийся лифчик иной смазливой бабенки, призывно глядящей на молодцеватого щеголя — майора. Но он не мог позволить себе такую вольность. Во-первых, дома, как он считал, по нему осталась сохнуть красавица жена, а во — вторых, что могли подумать о нем его подчиненные, в том числе и хитроватый зам, который, наверняка, стукнет на него замполиту батальона за такое аморальное поведение. Но майор, как это нередко случается с мужчинами в его возрасте, явно ошибался. В этот момент в далеком дальневосточном гарнизоне его жену плотно «опекал» его лучший друг, который справедливо считал, что лучше друзей могут быть только их жены.
«Значит, по бабам разбежались. И солдатики, и их непосредственные начальнички», — заключил майор, стеганув хворостиной по голенищу сапога, и направился к местной небольшой гостинице, где один из номеров был выделен ему с замполитом.
Капитан Таныгин, как это ни странно, не принимал близко к сердцу ночные самоволки старшин и солдат, частенько сам исчезая на ночь. Вот и сейчас, когда стрелки часов сомкнулись на двенадцати и по радио затихли последние аккорды гимна, его койка сиротливо пустовала.
Филатов разделся, достал из тумбочки початую бутылку коньяка, сделал несколько глотков, заел сухариком и завалился в постель. Не успел он смежить уставшие веки, как дверь тихо скрипнула, и послышался чей-то шепот:
— Спит?
— Дрыхнет, как сурок...
Две тени воровски прокрались к постели Таныгина и стали раздеваться. Послышался звук поцелуя и приглушенный смешок.
— Тише, ты! Проснется...
— Его сейчас и пушкой не разбудишь: умаялся за день бедняга. Слышишь, как храпит?
Филатов, подыгрывая посетителям, действительно слегка похрапывал, сгорая от любопытства.
Наконец те разделись, и кровать жалобно скрипнула под тяжестью двух тел. После некоторого затишья, она вдруг ожила и стала равномерно поскрипывать.
— Ой! Как хорошо! Насаживай глубже! Сильнее! Еще! Еще! — шептал женский голос.
— Угу! — отвечал мужской.
Майор почувствовал, как его «боец» наливается исполинской силой. Если бы сейчас включили свет, то он, наверняка, был бы разоблачен, так как в известном месте простыня красноречиво горбилась. Учащающийся скрип кровати становился невыносимым. Партнеры, казалось, забыли о соседе, разойдясь вовсю. Кровать уже ходила ходуном, а их бесконечные охи и ахи прерывались звуками смачных и долгих поцелуев. Наконец, издав приглушенный стон, любовники затихли, видимо, одаривая друг друга всей щедротой своих тел. Майор почувствовал, что его трусы стали мокрыми. Он шумно вздохнул и повернулся лицом к стене. Те, напротив, затаились.
— Неужели проснулся? — прошептала она.
— Где там! Храпит, — успокоил ее капитан.
И в этот момент, когда в комнате, наконец, наступила умиротворенная тишина, в дверь кто-то тихо, но настойчиво постучал. Таныгин метнулся к двери, приоткрыл ее и начал с кем-то шептаться. Его партнерша затаилась в постели, натянув простыню на голову. Пошептавшись, капитан вернулся к кровати, присев на ее край.
— Ну, кто там? — прошептала женщина.
— Оповеститель. Надо двигать в роту.
— Зачем? Может быть он сходит?
— Нет. Вызывают именно меня. Надо ехать в батальон. Утром совещание заместителей. Там мой доклад о моральном облике советского воина.
— Когда приедешь, поделишься опытом? — хихикнула она, подавая ему брюки.
Капитан быстро оделся, чмокнул ее в губы и, тихо скрипнув дверью, на цыпочках удалился. Когда его шаги стихли, женщина встала с кровати и пересела на край кровати майора.
— Спите? — она осторожно тронула его за плечо.
— Угу, — невнятно буркнул он в ответ.
— Чувствую, — хмыкнула она и нырнула к нему под простыню, тут же запустив свою руку между его ног.
— Вы кто? — трусливо сжался в комок он.
— Сосуд любви. Устраивает? Или вам представить подробную автобиографию в письменном виде?
— Угу, — опять промычал он и почувствовал, как она поворачивает его на спину, снимает трусы и властно наваливается на него разгоряченным телом. Он резко раздвинул ее ноги, ухватился обеими руками за теплые ягодицы и с силой насадил ее на себя. Она вскрикнула, почувствовав, как горячее «копье» вонзилось в нее до самого отказа. Женщина замерла, пораженная его величиной. Они сделали несколько тихих, пробных качаний, словно изучали друг друга. И вдруг заработали с такой частотой и силой, что едва не развалили кровать. Он чувствовал, как она сливает прямо на него, отчего его «боец» уже порядком вымок в ее «окопе». Но, едва затихнув от спазмы очередного извержения, она вновь рвалась в атаку, обезумев от жгучей, необузданной страсти.
«Мой бог! Что за женщина! И откуда только у нее силы берутся? Можно подумать, что первый раз в жизни лежит на мужике» — подумал майор, пораженный ее страстностью. Даже его сексуально активная красавица жена никогда не опускалась до того, чтобы отсосать все, что вытекало в эти мгновения из его члена. Та любила, чтобы только он сливал ей и вылизывал все из «кратера ее вулкана», эта же делала все с точностью до наоборот. И что особенно понравилось ему, так это то, что она в эти мгновения умудрялась шептать ему нежные, ласковые слова, покрывая его щеки и губы страстными, словно укусами, поцелуями. Он не выдерживал этой сладкой пытки, и едва слив, делал тут же второй заход, словно пилот самолета, неудачно отбомбившегося по ускользнувшей цели. Сколько раз они одаривали друг друга этими пронзительно-сладкими мгновениями любви, они уже и сами не помнили, сбившись со счета.
— Все! — наконец устало откинулась она, крепко поцеловав его в пересохшие губы. — Хорошего понемножку. Пора и честь знать. Скоро светать начнет. А ты, кстати, лучше работаешь в кровати, чем твой замполит. И твой «перчик» у тебя ОГО-ГО!
— Так и должно быть. Я же — командир, — усмехнулся Филатов.
— Чувствуется...
— Глубоко?
— До самой печенки достаешь. Кажется, еще немного и он у меня изо рта вылезет. Представляю, как цепляется за него твоя половина. Вот счастье-то твоей бабе привалило!
— А ты придешь еще?
— Конечно. Я теперь к вам обоим каждую ночь буду бегать, если не прогоните.
— Сразу с двумя будешь трахаться?
— А что тут такого? Вы теперь — мой крест, и нести его придется только мне. Таких мужиков, как вы отдавать другой бабе грех...
Он сел на край кровати, она где-то в темноте шуршала одеваемой одеждой. Он чиркнул зажигалкой, прикуривая. В отблеске мерцающего пламени на него внимательно смотрели васильковые глаза и снисходительно улыбались пухлые, заметно покусанные губки председателя сельсовета.
Эдуард Зайцев.