Теплый летний день. Она идет по пыльной дороге за молоком, гремя железным бидоном и зажав в руке деньги. Ей жарко. Тыльной стороной руки она откидывает со лба рыжую прядь, вероятно жалея, что отрастила себе такую неуемную гриву. Случайный ветерок смело задирает подол ее сарафана, на мгновение обнажив голые ноги. Она смущается, украдкой оглядываясь по сторонам — не видел ли кто, и ускоряет шаг.
Никто не видел. Кроме того мужчины, что не первый день наблюдает за ней. Он знает наверняка — сейчас она сойдет с дороги, и пойдет через овраг. Кому охота дышать пылью, когда можно идти по молодой березовой роще вдоль ручья?
Мужчина заходит в дом. Все его фантазии сейчас наполнены видением этой голоногой рыжеволосой нимфы, распаляющей его плоть на расстоянии. Он не торопится. Все идет так, как должно быть.
*** Я стою возле молодой березки и наблюдаю. Скрип бидона выдает эту рыжую метелку с потрохами. Тощая, вертлявая, но ради Пашки надо расстараться. Она проходит мимо меня. — Стой, кто идет, — полушутливо говорю я. — Стрелять будешь? — игриво подхватывает она, не сбавляя шага. — Буду, не сомневайся, — уверенно сообщаю я ей. — Кстати, смотри, змея!
Она вскрикивает и рефлекторно прижимает ладошки к лицу. Деньги и бидон валятся на землю. Я смеюсь. Такая наивная дурочка, поверит, хоть про инопланетян рассказывай. — Ты меня обманул! — Злится она и сжимает свои маленькие кулачки. В зеленых ее глазах зажигаются гневные огоньки. Вот, такая она нравится мне куда больше. Во мне просыпается азарт. В висках стучит пульс, я чувствую, как адреналин разгоняет мою кровь. Я хочу сломать эту злючку, заставить ее просить, умолять меня совершить с ней все то, на что хватит моей фантазии. — Видишь эту березу? — спрашиваю я, кивком головы указывая на ту, что ближе всего ко мне. — Я хочу, чтобы каждый день, в это время ты приходила к ней. — Зачем это еще? — злится она. — Потому что я так сказал. — равнодушно отвечаю я, и подхожу к ней, и прижимаю ее к дереву. — Что ты делаешь, отпусти, — бьется она. Она с ненавистью барабанит по мне своими кулачками, но я, распаленный азартом, лишь начинаю хотеть ее еще сильнее.
— Милая, остановись, — шепчу я ей на ушко, и прикусываю мочку зубами. — Хочешь, чтобы еще пара случайных дачников, решивших срезать путь через овраг, остановилась мимо нас? Думаешь, какова вероятность того, что они ринутся на подвиг ради спасения твоей упругой задницы, а не встанут в очередь, чтобы поиметь эту задницу вслед за мной? — Она засопела. В ее рыжей головке шел мыслительный процесс. — Я еще девушка. Отпусти меня пожалуйста, — горячо зашептала она. — Хорошая моя, я клянусь, что в мои планы не входит лишение девственных кисок их невинности. Я просто поиграю с тобой. Сегодня, завтра, может быть еще пару недель. И больше к тебе никогда не притронусь. Согласна?
— Я согласна, — шепчет она. — Только отпусти меня за молоком. Я сбегаю и вернусь. — Конечно. Я отпущу. Как только так сразу. Вставай на коленки. — Это еще зачем? — у нее округляются глаза. — Знаю я таких прытких. Сбежишь и поминай как звали. Сначала деньги потом стулья. — Но не могу же я тут... — шепчет она. — А если кто-то увидит?
Мне надоедает разговор. Она явно заговаривает мне зубы. Я начинаю шарить по ее телу ладонями. Ощупываю попку сквозь сарафан, грубо прихватываю ее — ничего так, задница что надо. Они вскрикивает, и тут же испуганно озирается по сторонам. Это я хорошо ее очередью дачников напугал. — Я хочу увидеть грудь, командую я. Опусти верх сарафана. — Нет, — шепчет она, заливаясь краской. — Один, — невозмутимо отвечаю я. — Что один? — она хлопает ресницами, не понимая. — Два, — Я лезу под сарафан, прохожусь рукой вдоль бедра и еще жестче прихватываю ее за попу. — Три. Четыре. Пять. Кстати, тебя раньше пороли? — Что? — удивляется она. — Непослушных девчонок, которые не слышат что им говорят, обычно наказывают. Так вот, тебя раньше пороли?
Она понимает. Бледнеет и мычит что — то нечленораздельное. — Я хочу видеть твою грудь, — Резко отвечаю я. Больше уговаривать не намерен. Она прикрывает свои глаза ресницами и опускает сарафан, Две упругие, белоснежные груди выскакивают из него и стоят торчком, мне на радость. — Молодец, — Я сжимаю ее сосок, заставляя ее выгнуться со стоном, потом разворачиваю ее лицом к дереву и говорю: — Наклонись вперед. — Она пытается развернуться, но я холодно отвечаю — Одиннадцать. — Ты обещал, — судорожно произносит она. — Двенадцать, — сухо отвечаю я. — Меня не интересует твоя девственность. Наклонись.
— Она держится за березу и медленно наклоняется, выставляя свою попку на мое обозрение. Я задираю ее сарафан и резким движением опускаю ее трусы вниз. Как Я и полагал — попка круглая, как мяч, такая аккуратная, что мне хочется забыть о моей работе и сунуть той барышне по самые гланды, но нельзя. Я аккуратно придерживаю ее за талию, и шлепаю по заду. Один, два, да все двенадцать. Она всхлипывает, но не кричит. Понимает, что если она дернется, я не выдержу, да как нарушу наш уговор. — Уяснила? Делаешь все как я скажу, или я начинаю считать. Рука у меня крепкая. Мои отпечатки алеют на ее круглой заднице. — Да, — всхлипывает она. Можно мне встать? — Молодец, — хвалю я ее. — Стой так. Выгни спинку. Подними попку выше. Умничка моя. Я достаю телефон и отправляю Пашке ее свежее фото.
— Теперь вставай на коленочки. Да, сними ты эти трусики, чтобы не мешались. Она напугана. У меня тяжелая ладонь, отходил я ее будь здоров. Молча делает то, что я ей говорю, только по сторонам посматривает, чтобы не было никого. — Открой ротик, солнышко, — мурлычу я, предвкушая, как ее сахарные губки сделают мне приятно. Она стоит на коленях, прямо на лесной подстилке, с открытым ртом и с красной задницей. Ее грудь продолжает соблазнительно торчать вверх, стремясь ко мне упругими розовыми сосками. Широким движением руки, я достаю из трусов член и вопреки плану сую ей в рот. Этого Пашка не узнает. Она мычит, но терпит. Я кладу руку ей на голову и начинаю давать ей первые уроки обслуживания мужиков — задаю ей правильный темп. Она хочет взять его рукой, чтобы уменьшить глубину вторжения в ее глотку, но я жестче хватаю ее за волосы, и говорю: — Десять.
Она резко опускает руки вниз. Пусть знает, нахалка, за ошибки в самый ответственный момент цена наказания сильно возрастает. Она быстро учится. ЕЕ губы мягко смыкаются кольцом возле самого основания моего члена, находчивая рыжуха, глубоко берет. Мне хочется поиграть. Я вытаскиваю из ее рта член, разворачиваю ее назад к березе и приказываю: — Поза номер один. Она понимает, наклоняется, прогибает спинку, выставляет попку. Она то мне и нужна. Я касаюсь ее головкой члена, ласково массируя сфинктер пальцем. Она сжимается вся, но боится мне перечить. Я ей говорю — терпи. Достаю из кармана презерватив и сходу надеваю его на член. Хватаю ее за зад и прижимаю к себе. Она теряет опору и обвисает у меня на руках, предоставляя свою попку в мое полное распоряжение.
Я вставляю в нее палец, затем два. Потом мне надоедает, все же я мужик и у меня есть свои желания. Я надавливаю головкой на сфинктер и подаюсь вперед. Она приглушенно стонет. — Расслабься, тебе же лучше будет, рычу я, и продвигаюсь все глубже. Толчок, еще толчок — она начинает попискивать — проняло значит, сейчас подмахивать начнет. Ее зад тугой, настолько тугой, что мне сложно долго не кончать. Я с силой трахаю ее, и наконец спускаю.
— Умница Рыжуха, — говорю я ей. Теперь встань раком. На трясущихся ногах она делает то, что я говорю. Я делаю новое фото, ее роскошных грудок, задранного сарафана, оттраханной попки, еще алеющей от моих наказаний.
Наконец мне приходит сообщение: — молодец, на сегодня свободен.
— Завтра, в это же время жду тебя здесь. Каждая минута — это один. Твоя задница должна мне еще десять. Я разворачиваюсь и ухожу. Я знаю, что она явится к назначенному времени. Все приходят.
Она встает, с трудом вспоминает о деньгах и бидоне, поправляет сарафан, находит свои трусики в траве, и на дрожащих ногах идет за молоком.