Но все время задавал себе один и тот же вопрос. Откуда пришла идея с сауной? Все получилось спонтанно или, выражаясь языком военных, это была заранее спланированная акция. Ведь на самом деле, как это странно не звучит, мы взрослые шестнадцатилетние пацаны ждали этих совместных походов. Запретно-сладкий трепет испытываешь, сидя на одной полке с двумя взрослыми самками-женщинами, зная, что под простыней у них ничего нет. И не важно, что одна из них твоя мама. А плескаться в бассейне нагишом, понимая, что только слой воды отделяет тебя от нагого женского тела. Одно только осознание этого факта приводило в трепет и возбуждение. Конечно, мамы выдели наше состояние, наши оттопыренные спереди простыни, а иногда и всю нашу юношескую плоть «в полный рост». Все это как раз и было основным побудительным мотивом к хорошей учебе.
Кстати, после того случая с Вованом из 10-Б, рейтинг наш среди слабого пола конкретно вырос. К концу девятого класса мы уже встречались с девчонками. Проводы домой, таскание портфелей, первые поцелуи. Все уже было.
— Ты хоть целоваться то умеешь? — спросила однажды мама, узнав, что у меня появилась девушка (маме, кстати, я рассказал, раньше, чем Сереге). Я честно признался, что целовал пару раз ее в щечку, когда провожал. До большего не дошло. — А в наше время девки в деревне учились целоваться на помидорах — со смехом произнесла мама. Это было для меня открытием, и стоял как вкопанный с глупым выражением на лице.
— Это как?
Она молча достала из холодильника самый большой спелый, мягкий помидор и поднесла к моим глазам.
— Главное, все нужно делать нежно и не спеша. Не впиваться губами, словно вампир, старающийся прокусить кожу и выпить всю кровь.
Она объясняла все премудрости, иногда демонстрируя на наочном пособии. Именно мама рассказала мне о технике целования с открытыми глазами, как контролировать себя, как наблюдать за женщиной, как уметь читать признаки возбуждения и т.д. Рассказ об эрогенных зонах вообще поверг меня в шок. Откуда она только это знала? Не зря наверное смотрела каждое воскресенье передачу «Здоровье», да и читала она много. Так что обо всем я узнал не из улицы, а от мамы. А почему бы и нет? Ну, кто — если не мама? Самый дорогой и близкий человек.
И не вырос я психически травмированным ребенком. Не получился из меня и сексуально-озабоченный маньяк. Мы с Серегой успешно закончили школу, поступили в институт и по окончании разъехались по необъятным просторам нашей Родины. На втором курсе я потерял свою девственность (с пятикурсницей кстати) и угадайте — кому первому я сообщил сию радостную весть. Конечно же, маме. На летних каникулах она сделала мне шикарный подарок — книгу
И. С. Кона «Введение в сексологию» правда, в самиздатовском переплете. Книга была бестселлером в общежитии — переходила из рук в руки. Ко мне она вернулась потрепанная, потрепанная. Пришлось менять обложку несколько раз. Для некоторых это вообще был взрыв мозга. Как о таком можно говорить в нашей стране.
Не могу сказать, что мои отношения с мамой остались прежние. Нет. Панибратства и фамильярности с собой она не допускала, но все равно мы стали ближе и открытей друг другу. Я стал чаще делиться с ней своими мыслями, она начала спрашивать моего совета, чего раньше никогда не бывало. После окончания школы в сауну мы больше не ходили. Условия договора были выполнены, у сторон претензий друг к другу не было — если говорить юридическим языком. Редко собираясь семьями, уже женатые обое, с детьми — вспоминали с теплотой те деньки. Часто ржали как кони, понимая полунамеки наших мам. Жены смотрели с удивлением, не разумея причину нашего смеха. Не знаю как Серега, а я всегда с теплотой вспоминаю то первое эротическое приключение. Может потому, что было оно первым.
Как я говорил ранее, мы с мамой стали ближе и открытей друг другу. Мы обсуждали мои отношения с девчонками. Мама объясняла терпеливо, где я поступил неправильно и почему. Давала советы, как все исправить, как в дальнейшем вести себя. Она научила меня, хоть изредка, посмотреть на мир и на себя ГЛАЗАМИ ЖЕНЩИНЫ. Это было самым главным маминым уроком.
В жизни мне это очень помогало. Работая на большом предприятии, большую половину коллектива которого составляют женщины, вы невольно становитесь втянуты в более тесные отношения с ними. Совместные попойки по поводу и без повода, совместный отдых с коллективом, дружба семьями и т. д. и т. п. Из этого и состоит жизнь. Волей случая я и стал членом одного маленького сплоченного женского коллектива. Возраст, окружавших меня женщин был от тридцати до сорока, а сам то я уже был в возрасте Иисуса Христа. «Ты нам прямо как подруга» — однажды сказала одна из них. Они открыто при мне обсуждали свои семейные проблемы, часто спрашивали совета. С грустью я обнаружил, что все они имели любовников, что самое большое разочарованием в их жизни — это семейная жизнь. Очень часто мне было стыдно за наш мужской пол, слушая, как мы себя ведем в их глазах. Обидно, но они с любовниками позволяли себе то, что даже постеснялись бы обсуждать с мужем. И больше всего удивляло, судя по их рассказах, что иногда мужья были на голову выше их любовников в сексуальном плане, но предпочитали они все же любовников и давали им намного больше, чем мужьям. В моей семье тоже не все гладко было в тот период. Я слушал их, а видел себя. С посторонними женщинами я обсуждал проблемы, о которых не решался поговорить с собственной женой. Иногда мы с женой не понимали друг друга, как будто говорили на разных языках. А со своими сослуживицами я говорил, почему то на одном языке. Многие мужья или любовники удивлялись, наверное, почему вдруг они получили вожделенный минет, о котором безуспешно просили многие годы. Знали бы они, чья это заслуга. Кстати, благодаря этому сплоченному маленькому женскому коллективу неожиданно возобновились мои банно — саунные приключения.
Однажды, после очередной попойки в коллективе, кто-то предложил продолжить на следующий день в сауне. Все с восторгом поддержали. На следующее утро, протрезвев, у дверей бани, но собралось лишь четверо. Я и закадычных три подруги («три сестры», как они себя называли). Естественно я уже у них был как «брат». Представляете глаза администраторши, когда я покупаю сауну на два часа — захожу, а за мной заходят три девицы. В глазах этой барышни мой авторитет вырос наверное до небес. Вошедши в предбанник все начали раздеваться. Я замечаю, что движения моих «сестер» вдруг замедлились. Уж очень медленно они снимают верхнюю одежду, по нескольку раз перекладывают ее, роются в своих сумочках. До боли знакомая картина — сразу вспомнил себя, какие «душевные муки» испытывал, снимая первый раз трусы перед парилкой. Я хорошо их понимал и решил — надо брать процесс в свои руки. Я быстро разделся догола, испытав забытое уже чувство эксгибиционизма, и бодро направился в парилку, бросив на ходу.
— Жду вас в парилке. И простыни не забудьте.
Через минут десять (я уже успел основательно пропотеть) показались мои девчонки. Укутанные простынями под самое горло, робко уселись рядом. Одна со мной на верхнюю полку, две других — на полку пониже. Молча принялись дружно потеть. Вдруг та, что рядом, тихонько спрашивает.
— И ты что, совсем нас не стесняешься?
— А чего вы такого увидели, что раньше не видели? Или я чего могу увидеть, чего раньше не видел? — философским тоном пояснил я.
— Вы только попробуйте — и вам сразу полегчает. Хотя бы простыни снимите и попарьтесь нормально. Ведь мы за этим пришли, конце концов.
С этими словами я соскользнул из полки и удалился, оставив их поразмыслить над моими словами. Только через минут десять — пятнадцать мои девчонки раскрасневшиеся вывалились из парилки и прикрываясь простынями побежали к бассейну, в последний момент оставляя простыни на полу. «Бултых, бултых, бултых» — все трое уже визжали от холодной воды и восторга. Мы чинно поплавали. Рук я не распускал, но пару раз проплыл на спинке, демонстрируя, уже начавший оживать член. Я предвидел подобное поведение — поэтому в моей сумке через плечо были не только шампунь и мыло, но и бутылочка водочки из морозилки и десяток бутербродов.
— Девочки. За стол. — скомандовал я и первым вышел из бассейна не оборачиваясь, дабы не смущать лишний раз, направился на выход.
Быстренько сообразив на стол нехитрый харч, и завязав простынь на поясе принялся ждать. Возбужденные и разгоряченные они вскоре появились в дверях и были, несомненно, приятно удивлены моей предусмотрительностью и заботой о них. Рюмочка, вторая. Специально наливал поменьше, дабы больше «развезло» и на дольше хватило. Выпили только пол — бутылки, а мои птички уже весело щебетали и хохотали. Вот в ход пошли и скрабезные анекдоты, что только добавило веселья. Бутылочку допили — и дружно направились в бассейн. Теперь все было по другому. Захмелевшие подруги с удовольствием плескались в воде, не смущаясь уже своей наготы. Некоторые пытались незаметно ухватить меня за то, что выпирало, но так чтобы другие не заметили. К концу мы уже весело намыливали друг другу спинки под душем. Теперь уж каждая считала своим долгом помыть мой возбужденный член, как будто предыдущая сделала это не достаточно тщательно. Я вдоволь налюбовался ихними грудями (от третьего до пятого размеров), заросшими курчавыми лобками и белоснежными попами (относительно некоторых — можно сказать и ЖОПАМИ).
Веселой гурьбой мы высыпали на улицу. Настроение моих «сестер» было отличным. Я их прекрасно понимал. Они гордились собой, что смогли сделать «ЭТО» — переступить через барьер. Наши походы в сауну стали более менее регулярными. В итоге — я переспал с каждой из них. При чем, каждая просила не говорить ничего остальным. Прикольно было сидеть за столом всем вместе, где каждая оказывала незаметные знаки внимания, уверенная, что только она знает этот «большой такой большой секрет для маленькой такой маленькой компании».
Мы «куролесили» вместе года четыре, пока не разбрелись в итоге по разным предприятиям. Кто в бизнес подался, кто в деревню вернулся. Но мы все остались друзьями, и при случайных редких встречах всегда спрашиваем друг друга: « А не попариться ли нам в сауне?» Вот, вот — опять возвращаемся к сауне. По прошествии многих лет, мама конце концов рассказала, откуда пришла идея с сауной. Оказывается мама и тетя Света дали слово в свое время — никому ничего не рассказывать. Но поскольку на тот момент уже не было перед кем держать слово — мама поделилась этой удивительной историей.
С мамой вместе в «Универмаге» работала Марья Ивановна (все ее называли просто «теть Маша»). Женщина старше на лет десять от наших мам. Это она, кстати, приучила их к сауне. Сама то была из далекой русской глубинки, где баня была неотъемлемой частью быта. В нашей местности о «русской бане» никто и не слыхивал, у нас в почете была «финская сауна». Но все по привычке называли ее баней. Вот так причудливо переплелись русский веник и финский сухой пар. Именно теть Маша рассказала нашим мамам о потайной двери. Оказывается, раньше, здесь, в самом деле, был банно-прачечный комбинат. Но потом решили прачечную перенести в другое место, а на ее месте построить, верней перестроить сауну. В результате строительства, как это часто бывает о той, злополучной двери просто забыли. Это была дверь «черного входа» — через нее заносили моющие материалы, выносили мусор и т. д. и т. п. Снимать ее, заделывать проем кирпичом — в смете денег уже не было. Решено было так ее и оставить. Ручки сняли, дверь закрыли и обложили плиткой. Ключ остался у заведующей — хорошей подруги теть Маши. Заведующая была разведенной, падкой на мужиков — она и смекнула, как дверью можно было воспользоваться, и поделилась секретом с подругой, полагая, что та будет пользоваться ею с той же целью. Однажды парясь в очередной раз, мама и теть Света начали жаловаться на наше поведение, неохоту учиться, наш вздорный характер и т. д. и т. п.
— Ну да. Помню я Мишку своего (сын теть Маши) в этом возрасте. Правда, мой уже постарше был. На первом курсе института учился. В феврале восемнадцать стукнуло. У него все мозги тогда в штанах были. Везде его сперму находила. То на простынях, то на трусах, а один раз даже в мусорном ведре.
— Ну ка, ну ка, расскажите теть Маша — хохоча, попросили мамы. — Ну ладно девчонки. Только дайте слово — ни одной живой душе. Никому я этого раньше не рассказывала.
Мамы, конечно же, дали слово. И должно сказать — сдержали его.
Рассказ тети Маши
Было это лет десять назад. Май месяц, как сейчас помню. Вторая сессия у моего обалдуя. Первую то он еле сдал. О стипендии уже и речи не было, лишь бы с института не поперли. Знаете девчонки, май у нас иногда пожарче любого летнего месяца будет. Утром холодно — все в плащах, пальто. В обед — плюс двадцать. С работы идешь, потеешь, даже трусы к заднице прилипают. А тут еще проблема на работе нарисовалась. Похоже, что недостача у нас солидная образовывается. Чтобы не вылезло это на ревизии, решили с девками свою, втихаря от начальства, ревизию сделать. Оставались на часик — другой после работы — товар пересчитывали. До конца недели должны были управиться. Если что, решили прихватить воскресенье — законный выходной.
Вот прихожу я в первый день нашего «переучета» — злая, да еще жара эта. Ну думаю — сейчас в горячую ванну — расслаблюсь. Лежу значит в ванной, а недостача с головы не выходит. Автоматически душ посильнее сделала ну и... вы девки понимаете. Женщина я тогда в самом соку была, а моему сморчку... знаете ведь мужа моего — грузчиком у нас в магазине работает... кроме водочки и рыбалки ничего в жизни больше не надо было. Поелозит он меня раз в две недели — я и почувствовать то ничего не успеваю. Ну, короче, догонялась я в душе... Знаете ведь девки, как это душиком мы можем себя ублажить. Вот лежу я, значит, ногу на край ванны закинула — ублажаю себя. А глаза блуждают по потолку, и вдруг вижу... окно это между кухнею и ванной, И какой придурок его придумал. Говорят — в целях пожарной безопасности. Понятно — оно у меня с кухни аккуратно занавесочкой завешено. Но вижу — занавесочка оттянута книзу, и чьи-то глаза смотрят через окно. Я прикинула: мой с друзьями на пиво пошел, еще деньги у меня канючил. Мишка дома — к экзаменам готовиться. Вторая сессия все-таки.
Ну значит кроме Мишки — некому. Это его глаза бесстыжие таращатся.
— Вот думаю, выйду сейчас — надаю по мордам, а сама чувствую — подхожу уже.
Так редко этот оргазм чувствую. Не прерывать же из-за паршивца. Короче — кончила, лежу — отхожу. Отлежалась, из ванны выбралась, халат застегнула. Волосы из ванны собрала — обычно в унитаз выбрасываю, а тут дернул черт — решила в мусорное ведро вынести.
Прихожу на кухню, открываю дверцу под умывальником и выбрасываю в ведро. Ать — смотрю — пятно белое, жирное — может кто кефир или молоко пролил. Присматриваюсь — СПЕРМА. Бл-и-и-н. Это он паршивец еще и в ведро кончил. Смех тут меня, девки, разобрал. Представила Мишку своего по кухне мечущегося, не зная, куда кончину свою спустить. Прихожу я, значит, в комнату — усаживаюсь в кресло. А сама еле сдерживаюсь от смеха.
— Принеси ка мамке холодной водички — вдруг попросила его.
Метнулся мой Мишка на кухню. Стоит передо мной — кружку с водой держит. Я специально паузу взяла, типа не замечаю — телевизором увлеклась, а сама из подтишка наблюдаю — дрожит рученка то. Еще бы, только что оргазм пережил. Суетился наверно, чтобы я не заметила ничего. Не поверите, девки — злость вся прошла. Так успокоилась, и спать улеглась.
Утречком проснулась, моего уже не было — ушел на работу пораньше. Тихонечко собралась и на цыпочках, дабы Мишку не разбудить — вышмыгнула за дверь. Прихожу на остановку, в сумочку за деньгами — нет ничего. Кошелек, ключи от подсобки — все забыла дома. Быстро обратно. Тихо открыла дверь и на носочках крадусь в свою спальню. Краем глаза замечаю — свет в ванне горит. Думаю, спешила утром — выключить забыла. На обратном пути — выключу. Нашла ключи, кошелек — на трюмо лежали. Уже положила руку на выключатель — глядь — дверь не закрыта и слышу, кто-то есть внутри. Тихонечко толкаю дверь и вижу, мой Мишка стоит перед умывальником. Трусы спущены до колен — правая рука так и летает спереди.
— Ага, думаю — опять дрочит.
Подымаю глаза — над умывальником то зеркало висит — вижу, аж глазенки закатил от удовольствия... и что-то возле лица держит. Присматриваюсь — и глазам своим не верю — мои вчерашние трусы. Бак с грязным бельем то в ванне стоит — места другого нет. Я вчера перед ванной свои трусы и бросила в него, разумеется. Это он их достал... и НЮХАЕТ.
Я прямо остолбенела. Одна часть мозга твердит — ворвись сейчас в ванну да отстегай его этими трусами по мордам. А другая часть мозга спрашивает — а чистые ли у тебя трусы?... Ну понимаете, девки, о чем я. Тут смотрю — коленки у мого Мишки задрожали, привстал он на цыпочки и кончает в умывальник. Глаза открывает и смотрит на меня в зеркале. Картина Репина «Приплыли». Чувствую — краснеть начинаю — дверью хлопнула — и на улицу.
— Бегу и думаю. Значит за то, что подсмотрела случайно за сыном — мне должно быть стыдно, а ему, паршивцу, за то что на материны трусы дрочит — не стыдно. Приду домой — разберусь с ним окончательно.
Под вечер только добралась домой, еще в магазин зашла, нагрузилась — еле тащу.
— Ану помоги матери — как гаркну с порога.
Примчался, сумку схватил. Пока раздевалась — по холодильнику все поразпихивал.
— Мусор вынес? Посуду помыл? — не унималась я.
В другой раз выслушала бы сотню отнекиваний, а сейчас молча, схватил ведро и за дверь. Начала готовить ужин. Вернулся с улицы, тихонько, без единого слова перемыл всю посуду, вытер и разложил. Такого еще с ним не бывало. За столом сидел — глаза от тарелки не отрывал. На меня взгляд ни разу не поднял.
— Ага, думаю, чует кошка, чье сало сьела.
Короче, девки, стал мой Мишка тише воды, ниже травы. А меня как прорвало. Каждое утро — ему список в зубы домашней работы. — И плевать, что у тебя экзамены. Попробуй только не сделать и попробуй хоть одну «тройку» за экзамен принести. Не знаю, что с тобой сделаю. Я и вправду не знала, что с ним делать. Отцу рассказать. Так алкаш только поржет и еще собутыльникам расскажет, а там и весь город будет знать. Стыдно то как. Так неделя и прошла.
А в субботу я Мишку своего вообще добила. Оставила деньги на столе и записку: «Купишь белой краски и закрасишь окно в ванной». Прихожу домой — окно закрашено. Мне даже жалко его стало. Последнего кайфа парня лишила. Но нет худа без добра. Он мне, девки, всю домашнюю работу, накопившуюся за год — за неделю переделал. Полки повесил, утюг и пылесос починил, подвал почистил, ну и все все переделал — приколупаться было не к чему. Что не попрошу — все молча выполняет. Надо — белье со мной во дворе развешивает, надо — в магазин со мной идет, и сумки обратно тащит. Нарадоваться не могу помощником.
Ну вот пришло то злополучное воскресенье. Ревизию свою мы закончили. До сих пор не знаю, где мы лопухнулись. То ли на базе нам не додали, то ли за покупателями не уследили, то ли со своих кто-то спер. Короче — недостача у нас конкретная. Скинулись с девками по-тихому, в кассу внесли, чеки пробили.
Возвращаюсь домой злая как пантера. Думала сапоги себе купить — какие нахрен сапоги. Почти всю зарплату заложила. А тут еще эта жара. Открываю двери, туфли в угол — сама в ванну. Вижу — опять мой Мишка перед зеркалом красуется. Снова дрочит паршивец — думаю в сердцах. Ну тут я и не выдержала. Врываюсь в ванную.
— Опять дрочишь? Может этого тебе не хватает?
Снимаю свои трусы и сую ему под нос. Оборачивается мой Мишка — во рту зубная щетка торчит. Раздет только до пояса. Трусы на месте. Смотрю — глаза у него влажнеют — вот, вот заплачет. Выскочил пулей — и к себе в комнату. Только дверь и хлопнула, даже штукатурка посыпалась. Села я на край ванны, тереблю свои трусы в руках и думаю: «Что же я, старая дура, делаю? Вот так вот парня ни про что, ни за что».
Подкралась к двери его комнаты — ни звука. Захожу тихонько. Лежит мой Мишка — только плечи вздрагивают. Сажусь рядышком. Глажу по голове и оправдываюсь.
— Извини сыночек. У мамы плохое настроение. Сорвалась.
И рассказываю о нашей недостаче, о том, что всю неделю на нервах, о заложенных деньгах, о сапогах. Вдруг вскакивает мой Мишка — обнимает меня крепко.
— Извини мамочка. Никогда больше этого делать не буду.
А сам ревет. Чувствую — уже все плечо мое мокрое от его слез. И жалко мне его так стало. Прижала его к себе, глажу по голове — успокаиваю — ну прямо как в детстве, когда коленку разобьет или еще чего. И так мне хорошо — как будто на десять лет назад вернулась.
— Вижу, колонка включена, вода греется. Купаться, наверное, собрался? — ласково спрашиваю его.
— Нет. Это я для тебя грею. Знаю, что придешь с работы уставшая. Помыться с жары захочешь.
Ну тут, девки, я и сама заревела как белуга. Ребенок ждет меня с работы, ванну для меня приготовил — а я ему потные свои трусы под нос. Сидим — ревем обое.
— А хочешь? Я тебя как в детстве — покупаю. Помнишь? Как мама тебя купала? — предложила я вдруг ни с того ни с сего.
— Беги — набирай воду в ванную. Я скоро подойду — быстро спровадила я его, шлепая по попе.
Хотелось хоть пару минут побыть одной, собраться с мыслями.
Я и вправду купала его долго, пока однажды не почувствовала, как пиписка его в моих руках напухает. После этого мыла только голову и спину. Гляжу — трусы до сих пор в руках тереблю. Запихала я их в карман и пошла в ванную.
Помыла ему голову, шею, руки. — Ну, подымайся. Спинку будем мыть. Встает мой Мишка, быстро поворачиваясь ко мне спиной. Но я заметить то успела — «хозяйство» у него — будь здоров. Ну точно в мого папаньку пошел — с гордостью говорю сама себе. Видела однажды в детстве в бане свого папаньку. У него спереди, как у жеребца висело. Уж точно — не в моего сморчка удался с его «огрызком» полумягким. Мою спину, значит, ему. Задницу, ноги. Обнимаю и мою грудь, сама невзначай раз — и коснусь его пиписки, два — и коснусь. А сама уже ни о чем думать не могу. Чувствую — стоит у мого Мишани — как кол.
— Все дальше сам. Взрослый уже.
А сама руки побыстрей вымыть, и прочь из ванной.
— И головку не забудь помыть — ни стого, ни с сего автоматически бросаю через спину.
— Так ведь голову уже мыли.
Поднимаю я глаза и вижу — смотрит на меня как баран на новые ворота.
— Да не голову, а головку — поясняю я и вдруг начинаю разуметь, что он не понимает о чем речь.
— Ну да, был бы отец нормальный, не алкаш — взял бы сына с собой в баню и объяснил все. Так ему ведь с собутыльниками, пивком и воблой интересней.
— Поворачивайся ко мне — с раздражением говорю.
Поворачивается сынулька, и я вижу, что давно он уже не мальчик. Передо мной стоит настоящий мужчина и в подтверждение этого, его «гордость», покачиваясь, смотрит на меня.
Беру, как была, мыльными руками — одной за ствол, другой повыше и оттягиваю кожицу на головке. Зашипел мой Мишаня, зубы сцепил — больно наверное.
— Ничего, ничего. Потерпи.
А сама думаю: «хоть бы фимоза не было» и потихоньку: то отпущу, то снова потяну. По чуть-чуть, по чуть-чуть и головка начала появляться. Большая, красная. Вот последний рывок — и glans penis (головка члена по латыни) во всей своей красе снаружи.
— Видишь, что у тебя здесь твориться — показывая ему на белую сыроподобную массу, скопившеюся под головкой.
— Это все продукты твоих выделений. Не будешь мыть регулярно — в итоге получишь заражение — как заправский доктор сухо объясняю ему.
Намыливаю руку дополнительно и начинаю мыть его ТАМ. Что-то бормочу ему про фимоз, про инфекции, а сама чувствую: течет у меня уже по ногам. А Мишка губы закусил, глаза закрыл... и вдруг как брызнет.
Ну тут, девки, все как в замедленном кино. Тугая белая струя поднимается до уровня моих глаз и по параболе медленно опускается прямо мне на платье. Смотрим обое, как завороженные. Тут я прихожу в себя — член резко в сторону. Остальное пришлось на кафельную стенку. Я девки, спермы столько в своей жизни не видела, а он все кончает и кончает. Раз шесть, наверное «выстрелил».
Чувствую, тело его обмякает и он медленно, по стенке, спускается в ванну.
— Извини мамочка, прости.
— Ничего, ничего, Это у всех бывает.
А сама быстро из ванной. Снять платье то не могу. Трусы то в кармане. Скоренько сменила платье на халат и обратно в ванную.
— Застирать нужно, а то пятно останется. Знаю я вашу сперму жирную.
Выбрался мой Мишаня из ванной, в полотенце закутался и к себе в комнату.
Хожу по квартире и теперь сама боюсь с ним глазами встретиться. Благо — муж с рыбалки вернулся. Занялась я уловом, а потом в люлю.
На следующее утро проснулась. Слышу, в кухне посуда гремит. Захожу. Вижу — мой Мишка яичницу жарит — завтрак значит, мне готовит. Оборачивается — лицо аж светится и улыбается. Мишка мой, представляете, все экзамены на «четверки» сдал. По дому мне помогать стал. Отказа ни в чем от него не слышу. А ласковый то и нежный, какой стал. Бывало, подойдет сзади ко мне — обнимет крепко. Вот так и стоим, молча — в окно смотрим, пока молоко на плите не убежит. Хорошо то как девки, словно второй медовый месяц переживаю.
Вот и следующее воскресенье пришло. Мой опять на рыбалку с друзьями укатил. Мишка с утра колонку включил — воду греет. А сам по комнате мечется — места себе не находит. Чувствую, спросить что-то хочет. — Да иди уже в ванную. Вода стынет — рявкнула я на него. А сама то знаю, чего спросить хочет. Сижу в кресле и не знаю, что делать то дальше. Ну один раз — это случайность. Ну а два... Знаю, что если зайду сейчас — то потом и третий раз и четвертый и... десятый зайду. Мучаюсь, девки, угрызениями совести. Понимаю, что нельзя — грех это. А люди что подумают? И сама себя успокаиваю. А кто сказал, что грех? А судьи кто? Соседка Варька — алкашка с третьего этажа. Как может быть грехом любовь между матерью и сыном? Не спим же мы, конце концов. Обое уже взрослые люди (Мишке восемнадцать еще в феврале стукнуло). Нет,... не хочу терять его доброту, теплоту, его заботу обо мне. Решительно подошла к двери и постучала. Не успела даже спросить: «Спинку помыть?», как дверь распахнулась. Стоит мой Мишка — лицо сияет, улыбка до ушей. Вошла я, дверь за собой за собой закрыла.
Не подумайте, девки, ничего такого. Сугубо спинку. Ну, иногда «проинспектирую», как он ТАМ вымыл. — Вот такая вот история. А вы все своим сыновьям твердите: «От этого слепота развивается, и волосы на руках растут». А ведь при правильной постановке вопроса, да еще если дело взять «в свои руки» — результат очень даже неожиданно положительный может быть.
(Конец)