Виталик гнал машину по ночному шоссе. Редкие фонари мелькали по обочинам. Ночь перевалила экватор и неумолимо ползла к рассвету. Ни одной машины не встретилось им на предутренней трассе. Ровно и тепло гудел мотор. Виталик молча и сосредоточенно глядел на дорогу. Лёля оцепенело сидела рядом, ошарашенная этой ночью. Собираясь наспех, она успела натянуть короткую джинсовую юбку да открытый топ на тонких бретельках. Даже лифчик искать было недосуг. И теперь роскошные, тяжелые груди выпирали под тонким красным трикотажем, колыхаясь в такт движению. Вьющиеся волосы она по-быстрому заплела в коротенькую косичку, и вид имела самый затрапезный. И лишь надетые впопыхах изящные белые туфельки невесты напоминали о только что свершившемся грандиозном в жизни каждой девушки событии.
Молчание висело в машине тяжелым свинцовым облаком. Лёля все пыталась переварить случившееся с ней, но ничего не получалось, не сходилось, не состыковывалось в прежнюю картину мира. Паззл, который она пыталась собрать в голове из сегодняшних впечатлений, разваливался на кусочки. Потом она перестала думать и тупо смотрела на свои ноги. Ноги как ноги. Лишь из-под короткой юбки виднелись вспухающие красные полосы, при малейшем прикосновении отзывающиеся горячей пульсацией. Собственно, сидеть было тоже непросто, но заднице досталось чуть меньше, особенно, правой половине. Поэтому она старалась больше опираться на нее. Горел живот под короткой майкой, горели бока и промежность. Но это все было терпимо по сравнению с неотвязно мучающей ее мыслью: «Что дальше?»
— Что дальше, Виталик? — Лёля осознала, что произнесла это вслух и напряглась.
Тот молчал, все так же глядя на дорогу. Притормозил. Остановился.
— Что дальше? Дальше мы уедем отсюда. Через день наш рейс в Хургаду. Перекантуемся в гостинице. Позвоню с утра родителям, скажу, что решили перед вылетом погулять в городе. Пока на отдых, а там решим. Но обратная дорога нам заказана. Или ты не согласна? — он впервые оторвал взгляд от лобового стекла и тяжело повернулся к Лёле.
Она молча, не глядя на него, кивнула.
Помолчали.
— Виталик, но как ты представляешь себе нашу дальнейшую совместную жизнь после всего, что случилось? — произнесла она после недолгой паузы, по-прежнему разглядывая свои коленки.
— А нашу дальнейшую совместную жизнь, Лёля, я представляю так. — Она удивилась спокойной уверенности его тона. Казалось, он ни секунды не раздумывал над ответом, словно с рождения имел четкий план насчет их будущего.
— Мы уедем туда, где нас никто не знает. И будем жить, как ни в чем не бывало. Работу я найду, жилье сниму, жить будем нормально — я в этом уверен. Я буду тебя обеспечивать, заботиться, любить и ласкать. С одним условием. — Он помолчал. — С этой минуты ты всегда и во всем до самых несущественных мелочей подчиняешься мне одному. — Он в упор глянул на нее. — Я не думаю, что у тебя есть особый выбор. Но если ты не согласна, то можешь прямо сейчас вылезать из машины и топать назад по трассе в свои Большие Колотушки. А мне, если что, в другую сторону.
Он был настолько спокоен, что Лёля поёжилась от непоколебимой уверенности его тона. Но тут же решила на всякий случай ни о чем не думать. Она вообще разучилась думать за эту ночь. Это бессмысленное и мучительное занятие она бы с удовольствием предоставила кому-то другому. Ей вдруг стало хорошо и спокойно от того, что кто-то готов принимать за нее решения. Неважно, какие. Важно, что не надо это делать самой. Она будто стала дорогой жемчужинкой в подарочной коробочке на бархатной подушечке. Абсолютно несамостоятельной и бессмысленной вещью. Мягкий, уютный салон машины был похож на коробочку. А она — на маленькую, красивую безделушку. Только саднили коленки.
Виталик повернул тумблер радиолы, задумчивый ночной блюз разбавил гнетущую тишину салона. Его пугала и заводила мысль о том, что все теперь в их жизни зависит только от него одного, его жесткой воли, последовательных действий, способности взять все в свои руки. Повернулся к ней: — Детка! — устало произнес. — Я, правда, очень люблю и безумно хочу тебя. И серьезно намерен сделать тебя счастливой. Я всё решу и всё сделаю ради нас, только слушайся меня всегда. И все будет хорошо. Можешь ни о чем больше не заботиться кроме собственного послушания. И, надеюсь, ты понимаешь, что это абсолютно вынужденная мера. Ты просто не оставила нам с тобой другого выхода...
Лёля улыбнулась: вот и решение проблемы! Не думать! И все будет хорошо. Она же росла хорошей и послушной девочкой, любила маму и папу. Как же она забыла, что мужчина — главный в семье и его надо слушаться!
— Да, Виталик! — с облегчением кивнула она, — я тебя поняла. Прости меня за всё! — она сделала большие глаза. В ответ тот расхохотался:
— Простить? Тебя? Детка, ты ни в чем не виновата! Ты просто была собой, и это было прелестно! Я понял: ты нужна мне именно такой! Оставайся же такой всегда!
Леля подняла на него изумленный взгляд.
Виталик протянул руку и осторожно провел пальцами по ее усталому лицу, скользнул по шее на грудь, восхищенно пощупал торчащие соски под тонкой маечкой.
— Подними ее, — ласково попросил он.
Лёля внимательно поглядела на него и медленно, послушно задрала эластичную трикотажную ткань, обнажая высокие полушария.
Виталик припал губами к пышной, чуть вспухшей после экзекуции груди, которой, правда, досталось меньше, чем остальному телу, вдохнул пьянящий запах, задохнулся. Лёля зажмурилась и поплыла... Ещё, ещё и ещё... Ничего больше не нужно кроме сносящей крышу ласки. Щекотно заныла промежность, бёдра сами подались вперед, из высокой груди вырвался вздох...
— Ты меня дико заводишь! Но нужно ехать. — Сказал Виталик, с трудом отрываясь от возбужденно торчащих сосочков. — Сделай для меня доброе дело: я не хочу задремать за рулем, оставь мне возможность видеть рядом твои обнаженные прелести! Мне это поможет чувствовать себя живым!
Он протянул руку к короткой юбке и потянул ее вверх. Лёля послушно приподнялась над сиденьем, юбка скользнула на живот, обнажив вспухшие красными полосами ноги, пышные бедра, узкую полоску белых трусиков. Виталик нетерпеливым движением заставил ее стянуть трусы, обнажая влажные нижние губки, и вышвырнул их в открытое окно:
— Вот так и сиди, хорошо? — усмехнулся Виталик, любуясь женой. — Теперь я точно не засну, пока не доеду. — В штанах слегка заныла возбужденная плоть. Он вжал педаль газа, машина полетела по ночной трассе. Смутно вспомнился восточный гороскоп. Час Тигра незаметно подкрался на мягких лапах, замерев в напряженном ожидании рассвета. Тонкая светлая полоска призрачно белела слева за тянущимися вдоль дороги полями. Где-то километров через десять должна быть дешевая придорожная гостиница. Эта ночь казалась им бесконечной. Оба они были измотаны до предела эмоционально и физически, но словно второе дыхание настигло их вкупе с эйфорией бессонницы. Казалось, еще сутки, а за ними и еще могут они не спать и не есть в тревожном ожидании новых открытий в познании себя и друг друга. Последняя ночь распахнула новые горизонты и бездны в их жизни. И теперь они никогда уже не будут прежними.
Лёля сидела полуобнаженная. Перетянутая лишь ремнем безопасности, грудь тревожно колыхалась при движении. Ощущение врезающегося в голое тело ремня возбуждало. В животе стало щекотно. Боковой ветерок обвевал распахнутую промежность. Внизу стало мокро. Лёля глубоко вздохнула и заёрзала на кожаном сиденье.
Виталик взглянул на неё.
— Детка, поласкай себя немного! — попросил он вдруг, мягчея и улыбаясь. Он взял ее нежную наманикюренную ручку и положил на промежность, чуть прижал сверху своей рукой:
— Давай же!
Между гладкими губками было так мокро, что пальцы сами заскользили взад-вперед, ввинчиваясь в узкий бутон, словно споря с ним, кто кого обманет в этой неверной игре, заплясали в чувственном танце нежной плоти.
Лёля закрыла глаза и закачалась, слегка двигая бедрами навстречу пальчикам. Она дико устала за эти безумные почти что сутки, была невероятно возбуждена всем происшедшим и мечтала только поскорее расслабиться и упасть в забытье.
Странные чувства переполняли ее: с одной стороны робость и страх перед таким новым для нее мужем. С другой — щемящая детская обида на то, что всё неправильно. Всё должно быть не так в первую брачную ночь. И это острое ощущение жалости к себе, унижения, неполноценности, заводило ее еще сильнее, заставляя отчаянно, до слёз, дразнить непослушную плоть.
Виталик ласково косился в ее сторону.
— Детка, — нежно попросил он, — расскажи мне свои фантазии! У тебя есть фантазии?
Лицо его вдруг стало жестким, пальцы крепко вцепились в руль, он пристально вглядывался в дорогу, словно не в силах смотреть на Лёлю.
— Даа, — простонала Лёля, насаживаясь на пальчики. — Хочу большой член... Туда... сильно... — Она снова застонала, впиваясь пальцами в текущую, ноющую щёлку.
Виталик закусил губу. Вести машину было всё труднее. Хотелось до безумия сжать в объятиях распаленную молодуху и, не сходя с места, устроить ей жаркую баню...
— Да уж, повезло мне с женушкой, — хрипло пошутил он, — всегда под боком море страсти. Бери — и пользуйся! Погоди, детка, скоро приедем...
... Дальний свет фар выхватил далеко впереди из зияющей темноты серую будку с надписью «ДПС» и две фигуры в светоотражающей форме. Виталик резко тормознул, съехал на обочину и выключил фары и двигатель. Только сейчас он осознал то, что выбили из его головы кураж и эйфория текущей ночи: сколько промилей алкоголя, выпитого на собственной свадьбе, плещется в его крови... Лишение прав никак не входило в его текущие планы, ну, никак... Он нервно нашарил в бардачке пачку жвачки и высыпал в рот пригоршню отдающих холодной мятой подушечек. Мята мятой, а подушечки от теста на алкоголь, если что, не спасут...
— Да, влипли! — Произнес он вслух. — Впереди пост, а я пьяный...
Лёля взглянула на него, оправляя на себе одежду. Эротический кураж покинул ее. Она посерьезнела. И тут в глазах мужа промелькнули ехидные черти. Он странно улыбнулся:
— Детка, разве ты уже закончила? Продолжай, пожалуйста! Я весь внимание. — Он повернул ключ зажигания. — Давай, поехали!
— Я не могу, Виталик, — испуганно пролепетала Лёля. — А если нас остановят? Как я буду выглядеть?
— Ты будешь выглядеть супер-круто! — проговорил он нетерпеливо. — Ну, давай же уже, делай это!
— Ты сдурел? — Лёля взвилась до неба. — Не буду — и не проси!
— Ты не поняла, дорогая! Я не прошу — я приказываю тебе. — В голосе мужа зазвенел металл. — Или ты забыла наш недавний разговор? Если что-то не нравится — он перегнулся через нее, распахивая дверцу, — давай на выход!
Лёля сидела ошарашенная, словно прилипшая к сиденью.
— Я не буду больше повторять, — сузив глаза, жестко чеканил Виталик, — что с этой минуты ты либо слушаешься меня во всем, либо отправляешься восвояси. Куда, вот, только ты пойдешь? Назад, к маме? Тогда приготовься к тому, что все столь любезные твоему сердцу кобели поселка станут целыми ночами свистеть под твоим окном. И по улице ты не сможешь пройти, подняв глаза. И кто тебя после всего замуж возьмет — даже не представляю. Может, конечно, ты всё это и заслужила. Но я бы на твоём месте пожалел хотя бы мать — она так хотела, чтоб ты была счастлива!
Лёля вздрогнула. Напоминание о матери больно зацепило ее. Мама, действительно, отчаянно радовалась тому, что Лёля нашла себе такого прекрасного, любящего, состоятельного жениха. Что, наконец, уедет из их дыры в новую, прекрасную жизнь, о которой можно было лишь мечтать. Но вся эта история подкосит ее. Нет! Лёля ватной рукой рефлекторно захлопнула дверцу.
— Вот и умница! — весело сказал Виталик. — Всё было хорошо, а станет еще лучше. Тебе же нравится, когда на тебя смотрят, когда тебя все хотят. Нравится, а? — Его охватил лёгкий истерический кураж.
«Да, — заторможенно подумала Лёля, — мне бы это понравилось. Не знаю». Щекотные мурашки побежали по телу. Чувство реальности расплылось в мареве смутной возбуждающей фантазии.
— Расслабься, киса! — Виталик гладил ее грудь и бедра, пощипывая сосочки, забираясь под юбку, снова заворачивая кверху ткань, обнажая матовую кожу. — Ты же хотела! Подразни себя! — Он ущипнул Лёлю за щёку. И этот властный, чуть пренебрежительный жест, наконец, задел ее. Она взмокла и вжалась горящей промежностью в сиденье, ухватилась ручкой за нежные губки, снова постаралась нырнуть в волны сладких ощущений, вызывая в памяти сегодняшнюю безумную ночь.
— Давай, моя девочка, поласкай себя, покажи, как ты хочешь! Ведь, ты же хочешь, и тебе все равно, с кем, шалава... Он ехидно унижал ее, и это заводило Лёлю еще больше, и он знал это, и дрожал сам от взрывной смеси ощущений власти, нежности, заботы, презрения и желания...
Лёля низко застонала, раскачиваясь, насаживаясь на свои пальчики.
Впереди мелькнули огни поста и волшебная палочка. Лёля зажмурилась и полностью отдалась собственной волне, пробиваемая дрожью, словно сквозь вату воспринимая дальнейшее.
Виталик остановился, открыл окно.
— Сержант ДПС Андрющенко, — представился, нагнувшись, молодой худощавый дпсник. — Ваши документы, пожалуйста!
Виталик, чуть отвернувшись, протянул права.
— Странно как-то едете, неуверенно, в такое время... — начал сержант. — Почему в салоне темно? Кто еще в машине? — Он нагнулся и посветил фонариком в темноту салона. Вдруг фуражка его поползла на затылок вместе с бровями, рот раскрылся, он захлебнулся воздухом, наливаясь кровью и каменея. Перед ним на переднем сиденье, выхваченная из темноты рассеянным лучом фонарика, пристегнутая ремнем безопасности и вцепившись в подлокотник, извивалась полуголая юная красавица, судорожно дыша, с закрытыми глазами, раздвинув ножки, страстно ласкающая свои абсолютно мокрые, хлюпающие интимные губки.
— Э-эх, бля! — только и вырвалось у оторопевшего гаишника.
— Чего там у тебя? — в окне рядом с охреневшим Андрющенко появилась широкая, как блин, суровая рожа его напарника. В ту же минуту лицо его моментально поменяло выражение с вымогательски-делового на подростково-обалдевшее.
— Вот это бл... — он осекся и посмотрел на Виталика.
— Да, вот так вот, мужики, жена моя! В свадебное путешествие едем — он блеснул новеньким кольцом на пальце. — Не знаете, далеко гостиница? А то девочка совсем не может. Видите, что со мной делает! — «смущенно» ухмыльнулся он.
«Боже, я — проблядь!» — промелькнуло в мозгу у Лёли. Сквозь полуприкрытые веки она ощущала три пары возбужденно прожигающих ее, трахающих ее, оценивающих ее мужских взглядов. Она выгнулась дугой, закусив губу, глубокий судорожный стон вырвался из груди, слёзы навернулись на глаза. Стыд и страх заводили ее еще сильней, до безумия...
— Дорогая, — услышала она как сквозь вату. — Ты немного увлеклась! Остановись, приведи себя в порядок и поздоровайся!
Виталик протянул руку к ее маечке, дернув вниз, усмехаясь, поправил юбку.
— Извините нас, пожалуйста! — ехидно-смиренно сказал он.
Лёля сидела, тяжело дыша, замерев как мышонок, глядя в пол, закусив губу, с навернувшимися на глаза слезами. Что будет дальше? Они высмеют ее? Оштрафуют Виталика? Вытащат ее из машины и...
— Эх, нихера ты, мужик, подженился! — выдохнув, на автомате, растерявший все формальности Андрющенко протянул документы Виталику. — Гостиница через пару километров. Езжай скорей! Да смотри там, следи за дорогой! — заржав, прибавил он, окончательно приходя в себя и отчаянно веселясь вместе с напарником. — Счастливого пути, молодые!
Виталик стартанул. Гаишники многозначительно скалились им вслед.
Лёля вся сжалась и упала головой на переднюю панель. Слёзы облегчения лились из ее глаз. Её колотило от возбуждения.
— Ну, что ты, детка, всё же хорошо, молодец!
Пронесло! — выдохнул через сотню метров Виталик, резко выплюнув жвачку в окно. Скоро приедем. Кстати, получила удовольствие? Или еще нет? Ты была бесподобна!
Лёля молчала. Ей хотелось скорее приехать, упасть в постель и согреться.
Впереди замаячили огни придорожной гостиницы.
Виталик припарковался и помог жене выйти из машины.
В холле за высокой стойкой их встретил сонный лохматый парень с красным отпечатком стола на щеке. Пока он оформлял документы, Виталик, скрытый стойкой почти по грудь, незаметно гладил под юбкой задницу стоящей рядом жены. Его распирало нарастающее желание. Зрелище публичного унижения Лёли и ее возбуждение неслабо заводили его. Пальцы скользнули между шелковистых ягодиц, подразнили попку, пробрались к промежности. Там было всё так же влажно, горячо и скользко. Лёля закрыла глаза и подалась чуть вверх и назад, ловя убегающие, дразнящие ощущения. Ее податливость завела Виталика еще больше. Он, хулиганя, легонько задвигал пальцами, приподнимая ее выше. Лёле пришлось встать на цыпочки и с закрытыми глазами опереться грудью на стойку, тяжело дыша и чуть двигая бедрами. Больше всего на свете сейчас, до ломоты в зубах, ей хотелось, чтобы Виталик грубо взял ее прямо здесь. Она открыла глаза и вдруг в полуметре от себя встретилась взглядом с лохматым портье, закончившим стучать по клавиатуре и выжидательно глядящим на нее. Она постаралась моментально стереть со своего лица гримасу страдальческого наслаждения и придать ему будничное выражение. Получилось плохо, и парень, несмотря на глухой недосып, что-то почувствовал и уставился на нее пристальней. Виталик с независимым видом стоял рядом, наслаждаясь грубым смущением и растерянностью жены... Лёля сжала зубы и постаралась улыбнуться. Ощущение собственной беззащитности, подчиненности выбивало пробки из ее мозгов. Парень встал из-за стойки и, странно поглядев на нее, пригласил их идти за собой смотреть номер. Поднимаясь за ним по лестнице, Виталик высоко закатал юбку на Лёле, обнажив припухшие бедра. Она зажмурилась и сжалась. Осознание того, что парень может в любую минуту повернуться и застукать их, заводило обоих до крайней степени. Их дико тянуло друг к другу. Парень что-то чувствовал, об этом говорила его напряженная, словно прислушивающаяся, маячащая впереди спина. Открывая дверь номера, портье полуобернулся к молодоженам, что-то говоря, Лёля моментально спряталась за спину Виталика. Эта игра нравилась ей все больше и больше и дико, до дрожи, возбуждала.
Виталик первым прошел в номер, оглядывая его. Лёля чуть задержалась, гипнотизируя удаляющуюся спину портье. Парень словно лопатками почувствовал ее цепкий игривый взгляд и неожиданно, но вполне предсказуемо для них обоих — обернулся. Бесстыжая красавица с блестящим от влаги передком прожгла его откровенным, вызывающим взглядом и, по широкой амплитуде вильнув нежными покрасневшими бедрами, просочилась вслед за мужем, позабыв до конца притворить дверь.
В номере Виталик откинулся навзничь на стоящую против двери широкую кровать, увлекая на себя жену. Лёля взвизгнула от болезненно-резких ощущений саднящей кожи и дернулась назад. Но он уже впился в ее губы, сильно прижимая к себе за затылок, задирая майку, выкручивая грудь, настырно пробираясь пальцами в хлюпающий тайник наслаждений. Лёля подалась вперед, к позе наездницы, но, словно что-то вспомнив, Виталик сильно нажал на ее голову, резко толкая вниз. Лёля все поняла, сползла к его ширинке, расстегивая и стаскивая брюки, попутно впиваясь нетерпеливыми губами через ткань в предельно напряженную плоть. Виталик вытянулся и застонал. Он сдвинулся бедрами на край кровати, ногами упираясь в пол, и Лёле пришлось встать на колени спиной к двери и прогнуться, чтобы обхватить влажным ротиком выпростанный из одежды жаждущий ласки член и поджатые яички. Содрав с себя чёртовы тряпки и оставшись в одних туфельках, она с наслаждением прильнула к члену, всасывая его в себя целиком, чавкая, облизывая, поливая слюной, играя язычком с головкой и яичками.
Похоть разбирала ее до непристойности. Она всасывала в себя пах мужа, вылизывала, словно кошка сметану, внутреннюю сторону бедер, нахально проталкивала свой острый язычок в анус и снова возвращалась к грубому отсосу, до хрипоты насаживаясь горлом на стрелой торчащую головку. Виталик взвыл. Так хорошо ему еще никогда не было. Неужели это счастье, эта вчерашняя томная красотка, эта нежная самка, эта похотливая, сладкая шлюха — будет с ним навсегда?... Он не должен ее упустить. Он должен быть осторожным, хитрым, коварным... и очень любящим. Очень. Он должен изучить ее до сердцевины, разобрать на атомы и собрать заново, сделать центром Вселенной и подстилкой у своих ног, задурить, замучить, заласкать, задарить, но привязать к себе навсегда. Безотказно. Мысль эта выстрелила сладко в мозг, кипучая сперма выстрелила в сладкий рот. Он услышал хрипы, кашель и стоны, увидел измазанное, искаженное лицо, бессмысленно полуприкрытые глаза, дрожащее тело своей жены. Маленькая наманикюренная ручка с новой силой заработала между бедер, заставляя ее рычать и извиваться в приливе последней волны. На подходе лупящего в мозг оргазма Лёля судорожно выгнулась, запрокидывая голову, и взглядом цепляя зеркало против двери.
Она уже ничего не могла сделать с осознанием того, что в проеме полуприкрытой двери отражается жестко мастурбирующий на ее отражение лохматый портье. Он делал это как-то настырно, быстро и буднично, словно сливал утренний стояк в туалете. Встретившись с ней взглядом, не отвел глаз, а продолжал свое дело, но теперь уже как будто вместе с ней, словно насилуя глазами ее вывернутую назад и кверху истекающую щелку и бесформенно кривящийся обкончанный рот. Теперь они были безумными сообщниками, сумасшедшими авантюристами, конкистадорами сексуальных откровений, похотливыми животными одной стаи, одной крови. Вспышки оргазма одновременно взорвали их. Лёля протяжно, низко зарычала и закачалась на коленях, судорожно сжимая бедрами мокрые, онемевшие пальцы, хватая воздух ртом. Портье зажмурился, прогнулся с искаженным лицом, член дернулся в его судорожно замершей руке, стреляя длинными струями, стекающими по дверному косяку... Тепло ударяло в мозг, волнами расходясь по всему телу. Хотелось стонать и кончать бесконечно.
Лёля, забравшись на кровать, дрожа, прижалась к мужу, с трепетом впиваясь в его рот мокрыми губами.
— Давай спать, Лёля! — откуда-то из забытья произнес Виталик, притягивая ее к себе и кутая в одеяло. — У нас был трудный день и длинная ночь.
Лохматый портье застегнулся, обтер руку об одежду. Лицо его снова стало сонным, замкнутым и ничего не выражающим. Он повернулся и исчез из зеркала, плотно прикрыв за собой дверь.
Забрезжил рассвет. Поймавший свою добычу тигр крутанулся на мягких лапах и в длинном прыжке растворился в первых лучах восходящего солнца. Час кота с чеширской улыбкой материализовался из времени и пространства, свернулся клубком на груди спящих молодоженов и блаженно заурчал...