Это началось той сумрачной осенью, когда в нашем колледже для «золотой молодежи» появился Он. Я хорош помню тот день, когда он стоял перед нашей группой, такой непохожий на ухоженных, одетых по последней моде деток богатых родителей: недорогая, практичная одежда, короткая стрижка, настороженный, пронзительный взгляд синих глаз, еще не до конца сошедший синяк, сбитые костяшки пальцев. Паренек с городских окраин, симпатичный, но столь же неестественный в нашем пафосном заведении, сколь странной показалась бы БМП на стоянке среди спорткаров. Это отметили все мы, отметила наш преподаватель, осматривающая нового ученика с опасливым презрением, словно красивую, но хищную зверушку.
— Представляю Вам нашего нового ученика Олега Звягинцева. Он присоединяется к нам благодаря областной программе по поддержке молодых талантов: Олег — победитель сразу нескольких олимпиад по естественным наукам. Думаю, остальное он сам о себе расскажет.
Парень стоял под изучающими взглядами класса спокойно, словно находился здесь один. В ответ на кивок преподавателя, он коротко кивнув все сразу, произнес:
— Как уже сказала наш уважаемый преподаватель, меня зовут Олег. На этом все.
— И ты ничего не хочешь добавить? — сдаваться легко наша классная не привыкла, — Нашим ученикам наверняка интересно, с кем свела их судьба, чего от тебя ждать, можно ли тебе верить... Расскажи нам о себе.
Несколько секунд Олег молчал, и когда все уже решили, что ответа не будет, он, криво улыбнувшись, произнес:
— Верить? Не думаю. Наверняка по мне хорошо видно, что я — плохой мальчик. Плохое окружение, неблагополучная семья, тяжелое детство, чугунные игрушки, прибитые к полу... И не говорите, что я вас не предупреждал. Теперь — точно все.
Больше за тот день он не произнес ни слова.
Время шло, и события неумолимо подтверждали — Олег не солгал ни в чем. Его действительно можно было назвать плохим мальчиком. Сначала обычная попытка взять новичка «на испуг» окончилась молниеносной схваткой (трое в травмпункте, один из них — со двойным переломом). Нет, парень был в своем праве, что подтвердили и свидетели и сами пострадавшие, но жестокость и беспощадность отпора шокировала всех и остудила многие горячие головы.
Попытка мести с привлечением «дополнительных сил» (охрана отца одного из пострадавших) закончилась настоящей гангстерской разборкой: с обоих сторон в ход пошли кастеты и бейсбольные биты, а по колледжу поползли слухи, что Олег — глава одной из молодежных банд, орудующих на окраине города. Банда, опять же по слухам, промышляла воровством из охраняемых складов и угонами, так что пропаже дорогого автомобиля у отца «мстителя» никто уже не удивился. На короткое время установилось шаткое равновесие: к новичку никто не приближался, а он, невозмутимый и гордый, словно переодетый принц, и не стремился ни с кем сблизиться, и лишь скрупулезно следовал программе обучения. Именно тогда мы и столкнулись первый раз.
Кружок ораторского искусства шел у нас факультативом, но все преподаватели наперебой советовали уделить умению излагать свои мысли самое пристальное внимание. Мол, «не важно, коль гениальна ваша мысль, если вы не сможете правильно донести ее до окружающих». Я, естественно, записалась на него в первый же день. Олег присоединился позже, уже после обретения своей мрачной славы, — и сразу же выпал мне в пару для подготовки очередной дискуссии. Причем на тему «Влияние среды на развитие личности».
Кажется, наш куратор, вручая невозмутимому парню тему, веселился от души: выросшему практически в классических «трущобах» парню предстояло защищать точку зрения о приоритетном влиянии среды, мне же, чистенькой, упакованной словно куколка, «домашней» девочке, дочке богатых родителей — быть его оппонентом.
Не скрою, готовилась я со всем тщанием, но — Олег победил, быстро неумолимо разбив все аргументы. Под грузом доказательств, исторических примеров и холодной логики мои возражения казались детским лепетом. И, что еще более странно, победа юноши не вызвала у меня злости — лишь непонятную грусть, ведь в какой-то момент стало ясно, он говорит и о себе тоже. Уже после уроков, когда мы собрав вещи выходили из колледжа, Олег неожиданно окликнул меня.
— Ольга, постой, — я замерла, пропуская мимо себя удивленно оглядывающихся одноклассников и дожидаясь, когда скромно одетый парень поравняется со мной. Зеркало в холле мгновенно отразило нас: высокого черноволосого черноглазого юношу с плавными движениями, какие бывают у танцоров или опытных бойцов и невысокую, хрупкую девчушку, рыженькую, зеленоглазую, похожую на ведьмочку из какого-то старого мультика.
— Чего тебе, Звягинцев?
— Скажи, а на самом деле ты как думаешь? От чего зависит, кем человек станет в жизни?
Сначала я собиралась пошутить, но, уже открыв рот, вдруг увидела, сколь серьезен взгляд Олега, как слегка подрагивают его сжатые в кулаки ладони. Не знаю почему, но он ждал ответа простой, даже не самой красивой из всех, девчонки, словно приговора, определяющего всю дальнейшую судьбу. Не думая, как это может выглядеть со стороны, я мягко взяла его за стиснутый кулак, и осторожно разжала сведенные судорогой пальцы.
— Я и правда думаю, что человек сам решает, кем станет. Всегда. И никогда не поздно все изменить.
Долго, почти минуту, он смотрел прямо мне в глаза, и когда я почти утонула в этих бездонных темных омутах, словно очнулся, и мягко отнял руку, которую я до сих пор сжимала в своих пальчиках. Провел кончиками пальцев мне по щеке, убирая непослушную прядь.
— Спасибо, это очень важно для меня, — тихие слова едва доносились до моего сознания, рождая во всем теле приятную дрожь, места, где лица коснулись его пальцы, словно горели огнем. Олег опустил руку, и снова превратился в обычного парня в недорогой одежде и с холодным, волчьим взглядом.
— Но на всякий случай запомни — ты ошибаешься. Я достаточно ясно это доказал, верно? Будь осторожней, Оля.
Он ушел прежде, чем я успела возразить. В ту ночь одна рыжеволосая девушка впервые увидела эротический сон, героем которого был не знаменитый певец или киноактер, а реальный человек. И проснувшись с мокрыми от возбуждения трусиками, я еще несколько секунды слышала в тишине спальни эхо его шепота «Будь осторожней... «.
Но если я надеялась, что с этого дня наши отношения станут ближе, то меня ждало жестокое разочарование. Круг отчуждения вокруг Олега понемногу рушился — парни ценили его лидерские качества и умение постоять за себя, а девушки... Девушки начали гроздями вешаться на таинственного и опасного незнакомца, благосклонно принимающего знаки внимания от всех представительниц противоположного пола. За короткий срок среди его пассий успели побывать три самые красивые девушки в классе, а общий счет покоренных красавиц перевалил за десяток. Самое удивительное, что расставаться со своими вчерашними любовницами он умудрялся легко и бескровно, иногда умудряясь крутить два, а то и три романа одновременно. Причем в ряде случаев соперницы знали друг о друге, а в одном — и вовсе, побывали в одной постели с Олегом одновременно, о чем уже через несколько дней бестрепетно рассказывали своим подружкам.
— И что он, вот так, сразу с вами... двумя? — возбужденные слушательницы театральным шепотом выспрашивали подробности у мурлыкающих, словно сытые кошечки, участниц запретного действа, одновременно косясь на невозмутимо шествующего мимо Олега.
— Да, это было... Нет, девчонки, это надо самой почувствовать! А уж Олежка, он... как вспомню — сразу трусики намокают, хоть выжимай. У него такой...
Я отошла подальше, чувствуя, как предательски пылают щеки. Нет, не только от возбуждения — но и от ярости. Мне хотелось вцепиться в волосы этих чертовых дур, но еще сильнее — в физиономию этого похотливого козла, который... демонстративно не обращал на меня ни малейшего внимания! С того самого для, когда Олег, напряженный, словно ныряльщик перед прыжком в бездну, выспрашивал, что же я думаю о судьбе, мы ни разу не говорили и даже не оставались наедине. А ведь я пусть и не первая красавица в классе, но уж точно не чучело. Всеми силами делая вид, что меня его показное равнодушие нисколько не задевает, я днем вела себя как обычно, а ночью — долго лежала без сна, ревя в подушку, и стараясь не думать о том, что сейчас Олег, возможно, обнимает очередную девушку, которая завтра, пряча следы засосов, будет счастливым голосом по секрету делиться сладостными воспоминаниями.
Не добавляло мне спокойствия и то, что произошло еще несколько угонов дорогих иномарок с новейшей сигнализацией, и все — у родителей наших учеников. Где-то на городской окраине полыхнул ярким бензиновым пламенем ангар, в котором власти после тушения пожара наши обгоревшее оборудование для разборки машин. Городские новости пестрели сообщениями о войне банд, а репортеры с блестящими от азарта глазами пространно вещали о череде кровавых столкновений. Каждый день, входя в класс, я с облегчением находила глазами склонившуюся над конспектами темноволосую фигуру: в этот момент я была готова простить все обиды, реальные и мнимые лишь за то, что он цел, и даже не подозревая о моих страхах сидит в соседнем ряду.
И лишь иногда мне казалось, наверное от нервов, что я ловлю на себе его внимательный, пронизывающий до костей взгляд, из которого в такие моменты исчезала угроза, и оставалось только тепло, заставляющее мои щеки краснеть а дыхание учащаться. Но стоило мне попытаться поймать взгляд Олега, как тут же все мечты рассыпались призрачными осколками: почти всегда парень в это время смотрел совсем в другую сторону.
Не знаю, и даже не берусь предполагать, куда бы это завело меня дальше, но в один из дней Олег просто не пришел на занятия. Всю первую пару я, лишь для вида водя ручкой в конспекте, гипнотизировала взглядом пустое место, словно надеясь, что вот сейчас я моргну — и он окажется там. Вторая пара прошла также, только теперь я не стала даже пытаться притворяться прилежной ученицей. Вместо третей пары отправилась в кабинет к нашему куратору и поражаясь собственной наглости заявила, что так как Олег Звягинцев заболел, советом учащихся я делегирована передать ему перечень тем для изучения и коллективное пожелание скорейшего выздоровления. А значит мне нужен его адрес.
Олег оказался прописан в аварийной «хрущевке» на самой окраине города, с которой какие-то «добрые люди» еще и умыкнули табличку с адресом, благодаря чему к нужному мне подъезду я вышла лишь в подступающих сумерках. Потом — долго жала на звонок, слушая доносящиеся из квартиры парня трели, упорно не желая верить, что за дверью никого нет. Снова на улицу я вышла уже в полубреду от усталости и беспокойства. Можно ли сказать, что тогда я заблудилась? Вряд ли: так говорят о человеке, сбившемся с пути, а я с самого начала не знала куда и зачем иду по этим разбитым, окруженным промышленными зданиями и старыми развалинами улочкам.
— Оппа, девушка, а закурить не найдется? Нет? Тогда давай, иди сюда, мы тебе сами закурить дадим. И еще что-нибудь дадим, чтобы ротик не пустовал, — выросшая вокруг меня словно из-под земли компания вырвала меня из задумчивости. Я смотрела на четверых мужиков, широко улыбающихся мне прокуренными улыбками без страха, еще не понимая, как сильно попала. В моем уютном мирке таких не было. Но тут один из мужчин протянул руку, и схватил меня за воротник.
— Чего пялишься, шмара, пошли, мля, будешь плату за проход отрабатывать! Или ты... — договорить он не успел. Черная тень за моей спиной вдруг сгустилась, ожила, превратившись в стремительно приближающуюся фигуру, и державший меня мужчина отлетел прямо на своих приятелей. Напавшая на него тень шагнула вперед, и, словно исполняя какой-то дикий танец, впечатала локоть руки в горло второго. Не останавливаясь, перехватила руку третьего, успевшего вытащить нож, и перенаправила удар клинка прямо в налетающего четвертого. Кто-то отчаянно завопил, а нападавший уже выкручивал кисть мужчины, так и не выпустившего оружие: звон выпавшей стали потонул в негромком хрусте, словно кто-то переломил пучок тонких реек, а также в очередном крике. Миг — и тень уже рядом со мной. Прежде чем я успеваю завизжать от ужаса, сильные руки зажимают мне рот.
— Тихо! — голос Олега. От облегчения у меня подкашиваются ноги, и парню приходится подхватить меня, не давая рухнуть на землю.
— Быстро, мотаем отсюда! — меня куда-то тащат, ежесекундно каким-то чудом удерживая от стремительного полета носом в асфальт. В себя прихожу в подъезде, покинутом целую вечность (или же всего пол часа) тому назад. Олег, звеня ключами, отпирает замки и стремительно, почти грубо затаскивает меня внутрь. Там он наконец скидывает закрывающий лицо капюшон и поворачивается ко мне. На его лице маска холодной ярости, пугающая меня куда сильнее чем сальные намеки давешних несостоявшихся насильников. Кажется, с минуту он борется с желанием придушить меня на месте, и наконец, успокаивается в достаточной мере, чтобы зашипеть:
— Ты, что, дура, тут делаешь?! Приключения на свои вторые девяносто ищешь, мля?! Да таким как ты тут надо появляться на броневике с охраной! С тобой, коза, тут могут такое сделать — простое изнасилование за ласку сойдет! Ты...
Он отворачивается и впечатывает кулак в стену. Кажется, весь дом вздрагивает, еще немного — и с потолка посыплется штукатурка. Все еще стоя ко мне спиной, парень снова начинает выговаривать, но уже без ярости, а с каким-то неизжитым страхом:
— Ты хоть представляешь, что было бы вернись я на час позже? Или не скажи мне соседи, что меня какая-то странная девица пол часа вызванивала. Или, если бы я, когда искал тебя, свернул не там...
Олег проводит ладонями по голове, ероша свои черные короткие волосы, и я замечаю, что его руки дрожат.
— Ты просто ненормальная, что пришла сюда. И вообще, какого черта ты тут...
Шагаю вперед и прижимаюсь к нему сзади всем телом. А когда парень, замолчав от неожиданности, разворачивается, впиваюсь ему в губы. Наш поцелуй длится целую вечность. Я чувствую, как его язык хозяйничает в моем ротике, переплетаясь с моим. Чувствую, как разгорается во мне пламя, заставляющее все сегодняшние страхи рассыпаться невесомым пеплом. Чувствую, как его руки все крепче сжимают меня в объятьях. Целую вечность все так, как должно быть... Пока все на обрывает донесшийся с улицы звук тревожной сирены. Где-то там, в подступившей тьме, врачи и полиция спешат к покалеченным, а, может быть, и мертвым гоп-стопщикам.
Резкий звук словно удар молота раскалывает ограждающий нас купол спокойствия, заставляя вернуться в суровую реальность.
— Ты... ты что творишь? Ненормальная! — сильные руки размыкают мои объятья и отталкивают, вжимая в стену.
Наверное, надо испугаться, но мне почему-то все равно. Закрываю глаза и, чувствуя, как первые слезы скользят по щекам, обреченно прислоняюсь к стене. Жду... чего? Насмешек? Или наоборот: прикосновения жадных рук, треска рвущейся одежды, и — всего того, на что я сама напрашивалась, придя сюда? Я не знаю! Наверное, так будет даже лучше: пройти через боль, унижение, но в конце концов вырваться из этого заколдованного круга. Возненавидеть его, начать бояться так, чтобы увидев во сне — просыпаться с криком. Все что угодно будет лучше, чем влюбиться в этого... в этого... да будь он проклят! Не в силах больше сдерживаться, начинаю всхлипывать.
Проходит секунда за секундой, в холле старого здания царит странное безмолвие, и лишь мой тихий плачь отражается от голых кирпичных стен, словно шепот призрака. Наконец, рядом слышится тяжелый вздох, какое-то шуршание, и моего лица осторожно касается что-то мягкое. От неожиданности дергаюсь, открываю глаза, и неверяще наблюдаю странную, невозможную картину: Олег вытирает мои слезы чистым носовым платком, проводя по моим щекам с просто гипнотизирующей нежностью.
— Тихо, тихо, успокойся, — парень говорит тихо, почти шепчет, — Не надо плакать, ладно? И, вообще, все будет хорошо. Я тебя не обижу. И никто больше не обидит. Вот, держи.
Поднимаю руку, и забираю из его ладони мокрый платок, стараясь как можно сильнее продлить, растянуть те мгновения когда соприкасаются наши пальцы. Получается довольно долгое «рукопожатие», но он не торопит, не делает попыток вырвать руку или оттолкнуть. Лишь где-то в глубине внимательных глаз появляются искорки нежности. Или это просто мои мечты?
— Спасибо, — я мну кусочек ткани в руках, словно надеясь, что он придаст мне частичку смелости и решительности, которых так много у его хозяина, — Я... понимаешь, я не могу больше! Я тебя...
— Тихо, — еще влажная от моих слез ладонь мягко, но неумолимо зажимает мне рот, превращая готовое вырваться признание в невнятное мычание, — Не говори ничего. Поверь, так будет лучше для всех.
«Для кого лучше?! Чем лучше?!» — впервые в за все время мне хочется схватить его за шиворот и вытрясти из него ответы, — «Кому лучше от того, что я не могу сказать «люблю»?! И кому станет хуже, если все же скажу? Кому?!»
Но смотрю на его побледневшее лицо, на синие озера глаз, в которых нежность (да, она все же есть там!) смешивается с грустью, болью, и — замолкаю. Мне ли не знать: действительно, станет хуже. Мы живем в безумном, жестоком мире — и он, этот мир, не примет нас настоящих, обязательно попробует согнуть, сломать и переделать под себя. Мои родители первыми не поймут и не одобрят увлечение дочери бедным юношей из неблагополучного района: от папы и вовсе можно ожидать визита пары дюжих охранников с целью «прояснения вопроса». Это вам не сериал.
Парень отпускает меня и отворачивается. Оба молчим, пока окутавшая нас тишина не делается живой и таинственной, словно волшебный зверь. И тогда Олег, по-прежнему не глядя в мою сторону, начинает читать стихи:
Будь у меня волшебный шелк чудесный,
Расшитый золотом лучей и ночи тенью,
И дымкой облаков, и синевой небесной,
Его бы я тогда без сожаления
Перед тобой на землю бросить смог,
Чтобы ты своих не замочила ног.
Но я богатств подобных не имею.
Мечты мои — вот все, чем я владею.
Изволь — я брошу их к твоим ногам.
Но ради бога, ставь стопу нежнее:
Ведь ты ступаешь по моим мечтам.
— Стихи Ульяма Йейца — не мои, — он поднимает на меня взгляд, в котором теперь нет ничего кроме нежности, — Это все, что я могу дать тебе сейчас. Больше у меня нет ничего: сам даже строчки написать не сумею. Все, что у меня есть — я украл у кого-то другого.
— А если мне этого достаточно? — изо всех сил стараюсь, чтобы мой голос не дрожал.
— Нет, этого безумно мало, — он приближается, снова почти вжимая меня в стену, — Слишком мало, чтобы хоть чего-то стоить в этом мире.
Во мне вдруг вспыхивает обида:
— А остальные?! — пытаюсь обеими руками отпихнуть его от себя, но это все равно что толкать бетонный столб, — Им ты тоже стихи читал?! Да вся женская половина колледжа у тебя постели побывала! А я... я слишком хорошая да?! Дурак!
Олег смотрит на мои неистовые попытки поколотить его с едва заметной улыбкой, и, дождавшись паузы в обвинениях, нежно, почти невесомо целует в губы, сбивая весь мой боевой задор и заставляя забыть, в чем же я еще собиралась его обвинить.
— Никому больше не читал стихов, никогда. Таким как я стихов знать не положено — разве что матерные, — он ухмыляется, — А что до остальных... Ты же в курсе, что я плохой мальчик. Так чего тут удивляться-то?
Прежде, чем я успеваю снова придти в ярость, он уже без улыбки продолжает:
— Они все хотели только одного, и именно это — получили. Секс без проблем и обязательств. Но у нас с тобой так не получится... — на секунду мне кажется, то он снова собирается поцеловать меня, но вместо этого парень отстраняется, — Хоть, я, конечно, и не ангел, но ломать тебе жизнь не стану.
Олег отступает еще дальше и словно преображается, вновь становясь сильным, самоуверенным главой молодежной банды. На красивом лице — насмешливое презрение, в глазах — холод.
— Тебе пора домой, хорошая девочка. Здесь неподходящее место и неподходяще время для таких как ты. Сейчас я вызову такси — и бай-бай.
На следующий день Олег снова не пришел на занятия, а еще через сутки наш преподаватель с плохо скрываемым облегчением объявила, что Олег Звягинцев решил отдать долг своей стране и отправился проходить срочную службу. Добровольно. Класс гудел: пусть и опасный, словно граната без чеки, парень успел стать нашей достопримечательностью, почти гордостью. Шли бурные обсуждения, когда же это он успел своей стране столько задолжать. Шепотом высказывались суждения, что иногда лучше год-два в армии, чем пять-шесть — в местах не столь отдаленных. И лишь у меня набатом в голове звучало одно слово: «Добровольно». Он ушел, потому что сам так захотел. И даже ничего мне не сказал.
Следующие дни не помню: позже родители рассказывали, что у меня случился нервный срыв. Осмотревший меня врач порекомендовал полную смену обстановки, чтобы максимально удалить из окружения все тревожащие факторы. У отца решения принимались быстро, а принятые — еще быстрее воплощались в жизнь. И вот уже через несколько дней я лечу на учебу в Англию. Сколько это стоило — не знаю: в тот момент меня почти ничего не волновало, а Лондон и «тот свет» звучали почти одинаково. Где-то в глубине сознания последние остатки разума робко намекали, что так вести себя из-за парня с которым и было-то всего несколько поцелуев и еще меньше бесед — верх глупости, и вместо элитного колледжа кое-кому неплохо бы отправиться в не менее элитную психушку. С этим я тоже не спорила. Да, наверное я сумасшедшая, ненормальная, больная на всю рыжую голову (нужное подчеркнуть). Ну и черт с ним.
Прошло несколько лет, и вот я снова возвращаюсь в родной город, впервые с тех пор, как покинула его, отряхнув с ног пепел своей первой, почти детской любви. Глупой любви доброй домашней девочки в по-настоящему плохому мальчику. Англия... в этой стране есть что-то, что помогает забыть оставленную дома боль. Несколько лет в чужой стране, среди чужих людей — и вместо глупой девчонки на выходе получите специалиста с престижным дипломом и предложениями работы от нескольких крупных фирм. Впрочем, работа у меня есть: дело отца существенно расширилось за прошедшие годы, а я — все же наследница. Так что пусть и жить моему папе еще десять раз по столько, но от настоятельного требования вернуться домой и начать вникать в дела отвертеться не удалось.
Машина доставила меня прямиком в штаб-квартиру фирмы, где предупредительная секретарша немедленно сообщила, что пусть у господина президента еще посетитель, но он оставил четкие указания — сразу же провести меня в нему. Пожимаю плечами, и направляю стопы в почти не изменившуюся за прошедшее время «Берлогу самого старшего медведя» (как я шутила в детстве). Отец, как всегда бодрый и жизнерадостный, сидит за широким столом, и угощает кофе гостя, сидящего спиной ко входу.
— Оленька! — папа легко вскакивает и я буквально тону в его могучих объятьях, — Кажется, всего месяц как я у тебя в Лондоне гостил, а соскучился — не передать. Как добралась?
— Все хорошо. Я... — слова замирают у меня на губах, потому что второй мужчина в кабинете тоже поднимается с места и, развернувшись, отвешивает мне легкий поклон. Нет, не может быть...
— Вот, доча, разреши тебе представить одного из наших новых партнеров. Олег Звягинцев, глава компании «Архангел», пожалуй, самый лучший на данный момент специалист по обеспечению безопасности на рынке. И вообще, по настоящему опасный сукин сын. Вот увидишь, если кто и сможет организовать первую частную военную компанию в нашей стране — так это он. На тебе как раз будет юридическое взаимодействие с его структурами, и ты... Все в порядке?
Да, особой чуткостью мой папа никогда не отличался, но даже до него дошло, что вся его хвалебная речь пролетает мимо двоих, застывших словно мраморные статуи. Мимо мужчины и женщины, не способных оторвать взгляда друг от друга. Олег почти не изменился: лишь стал шире в плечах, а на справа на скуле появилась тонкая ниточка шрама. И черные непослушные волосы теперь не острижены накоротко, а уложены прическу, вполне подходящую для молодого перспективного бизнесмена. Но глаза — все те же темные, бездонные омуты.
— Все хорошо, — Олег успокаивающе улыбнулся моему отцу, — Мы с Ольгой, так получилось, немного знаем друг друга. Недолго учились вместе. Вот, рассматриваем кто во что превратился.
— Аааа... хм... ясно, ... — такое «успокоение» только добавило моему папе подозрительности. Свою маленькую дочурку он берег и, пока я жила в России, ухажеров безжалостно гонял. Узнал бы он тогда про мой безумный поход — ой что бы было...
— Ладно, будем надеяться, что найти общий язык вам будет еще легче. Тогда ты, доча сейчас бери моего водителя и езжай отдыхать, а уж завтра...
— С вашего позволения, я могу сам подвезти госпожу Ольгу, — Олег сама любезность, — Мы ведь на сегодня тоже закончили, а по пути мы сможем обговорить план будущей работы.
Папа собирается что-то возразить, но я, наконец, вспоминаю, что уже не маленькая девочка:
— Да, конечно. Так будет лучше всего.
В лифте молчим, продолжая разглядывать друг друга, словно узнавая заново. Начинаю жутко жалеть, что одета очень просто, «по походному»: джинсы и легкая куртка. Олег же в своем костюме просто неотразим.
Уже в машине мужчина дав короткие указания водителю, поворачивается ко мне, и я снова, как тогда, вижу в темных глазах смесь нежности и надежды.
— Как ты? — всего один вопрос. Чего он хочет услышать в ответ? Как я провела вдали от дома бесконечные несколько лет, как раз за разом отменяла уже назначенные свидания, обижая в общем-то неплохих парней, желающих покорить неприступную русскую красавицу, как вгоняла подруг, жаждущих устроить мою личную жизнь в тихую истерику? Вместо этого отвечаю:
— Плохо. Ты — ушел, забрал мое сердце, оставив взамен лишь мечты. Скажи — зачем?
— Мне надо было изменить свою жизнь, измениться самому, — Олег также как в первый раз убирает непослушную прядь с моего лица, — Да и тебя надо было спасать.
— Спасать? — кажется, я что-то пропустила.
— Конечно, — мужчина убийственно серьезен, — Я старался держаться от тебя подальше, но все равно умудрился втравить в поножовщину и подвергнуть опасности изнасилования. Да и полиция на все это посмотрела бы косо. Останься ты рядом со мной — и все кончилось бы очень плохо. Да и сам я рано или поздно отправился бы в тюрьму или на кладбище. А так — армия, школа жизни, плюс — шанс, что одна романтичная девчонка выбросит из своей рыжеволосой головки всякие глупости. В таком возрасте у юных сеньорит по семь любовей на неделе. Останься же я рядом — не позволил выбросить меня из головы, боролся бы до последнего, даже зная, что это принесет беду нам обоим.
— Значит, я неправильная сеньорита, — грустно улыбаюсь, уже даже не пробуя сдержать струящиеся слезы, — Я хотела выбросить тебя из головы. Не получилось.
Утыкаюсь ему в грудь реву, как дура.
— Почему, почему же ты тогда не приехал ко мне, когда стал... таким как сейчас? Ты...
— Я приехал, — Олег гладит меня по голове, словно маленького ребенка, — Первый раз — полтора года назад. И потом приезжал каждый месяц. Смотрел из толпы, как ты спешишь на занятия или на обед с друзьями, смотрел из темноты на свет твоих окон. Иногда я был так близко, что мог слышать твой голос. Но подойти — боялся.
— Боялся? — я больше не плачу, да и поглаживания сместились с головы на шею и плечи и уже не являются такими успокаивающими, — Но чего?
— Разрушить твою жизнь. Ты выглядела счастливой. А я... кто я такой? Парнишка родом из юности, с которым пару раз целовались и один раз бегали по подворотням, спасаясь от неприятностей. Призрак из прошлого.
Перебираюсь к нему на колени и заставляю замолчать самым действенным способом — поцелуем. Даже через одежду чувствую жар его ладоней. Впрочем, куртка уже успела неведомым образом покинуть мои плечи и теперь мирно покоится рядом, а блузка — пусть еще на мне, но уже лишилась половины пуговиц. Галстук благородного разбойника тихонько соскользнул куда-то между сидениями, а рубашку тоже придется отдавать на реставрацию. Сидя у Олега на коленях, я невольно ощущаю силу желания, охватывающего мужчину. Шепчу:
— Куда мы едем?
— К тебе домой, как я и обещал твоему отцу, — его ладони оставляют огненные следы на моей обнаженной коже. Блузка следует за курткой, и моя грудь оказывается в плену у его губ. Кусаю губы в тщетной попытке сдержать стоны. Перегородка между нами и водителем поднята, но достаточно ли она заглушает звуки...
— А у тебя есть дом? — теперь мой язычок оставляет тонкие влажные полоски на груди мужчины.
— Да, есть, — кажется, надежда в его голосе пересиливает даже желание, — Поехали ко мне?
Мое сознание молниеносно перебирает все возражения, типа: «отец будет волноваться», «я же его совсем не знаю», «мы увиделись первый раз за несколько лет, и вот я уже сижу у него на коленях полуодетая, а его пальцы ласкают мои соски», «приличные девушки не соглашаются на первом свидании» — и помечает их все скопом как несущественные.
— Поехали.
Через пол часа ласк, машина въезжает во двор загородного дома, и я понимаю, что добраться оставшиеся несколько десятков метров до постели будет непросто: мы оба обнажены до пояса, и облачиться обратно быстро не получиться. Во всяком случае бюстгальтера я нигде не наблюдаю, а блузка сгодится лишь на сувениры озабоченным фетишистам. Олег решает проблему просто: меня с головой заворачивает в свой плащ, мирно переживший в темном уголке бурное возобновление нашего знакомства и несет в дом на руках. Его самого, видимо, не волнует ни мнение соседей, ни далеко не летняя погода на улице. На предложение напялить поверх голого торса мою курточку, он лишь скептически хмыкнул. Ну да, сначала надо ее раза в три расширить, в полтора — удлинить...
А дальше все превращается в волшебный калейдоскоп из ярких отрывков: ладони Олежки, ласкающие каждый миллиметр моего тела, его губы, проникающие, кажется везде, даже в самые сокровенные уголки, и, когда я уже готова была умолять — сладостный миг единения. Было немного больно, и немного страшно, но высшей наградой стали глаза моего первого мужчины, полные удивления и безмерного счастья.
— Ты, ... ты была...
— Да, — я счастливо рассмеялась и провела кончиком язычка по его нижней губе, чувствуя, как член, внутри, только что лишивший меня девственности, кажется, становится еще тверже, — Была...
И, двинувшись, ему навстречу, прошептала:
— Но ради бога, ставь стопу нежнее:
Ведь ты ступаешь по моим мечтам.
И вечность спустя мерный ритм, захвативший нас, перерос в волну наслаждения, разбившую на осколки, и унесшую в небытие все беды прошлого. Я, охрипшая от стонов, и с губами, распухшими от поцелуев, лежу, прижавшись к моему любимому, и чувствую, как его ловкие пальцы блуждают по моему телу, заставляя вновь разгораться утихшее было пламя.
— Одного не пойму, как ты вдали от родительской опеки и будучи красавицей, умудрилась остаться девственницей, — пальцы, наигравшись с моими сосками медленно, но неотвратимо спускаются ниже. Моя рука, пытающаяся ограничить доступ к «запретной зоне» мягко перехватывается. Наконец, они достигают «киски» и хлынувшие оттуда волны наслаждения мигом гасят последние попытки моего сопротивления. Снова начинаю постанывать.
— Неужели все мужчины вокруг были слепыми евнухами? — ласкающие меня пальцы исчезают, но прежде, чем я успеваю возмутиться подобным предательством, член Олега плавно входит в меня, даря ни с чем не сравнимое чувство. Выгибаюсь ему навстречу.
— Возможно, дело не в них... Даааа... Просто мне было кого ждать эти годы... Кого-то, кто вручил мне все, ... Все, что у него было... Свои мечты, ... И попросил сохранить их... Для него... Для нас...
Свадьбу мы сыграли через месяц, объявив моему отцу о данном желании на следующее же утро. Когда бедный папа, оборвавший все телефоны в попытках выяснить, куда подевалась его обычно такая умненькая дочурка, наконец сумел дозвониться, то первая фраза, которую он услышал была: «Пап, привет, у меня все в порядке, мы с Олежкой хотим пожениться через месяц». Кажется, только обстоятельный, почти на пол дня разговор отца с Олегом спас меня от отправки обратно в Англию. И на этот раз — точно в психушку.
С тех прошли годы, чистые и светлые, не омраченные ничем, кроме мелких житейских неприятностей, зато наполненные морем счастья. У нас подрастает сын, такой же серьезный и темноглазый как его отец, а скоро — будет дочка. Олег шутит, то она наверняка будет похожа на маленькую, взбалмошную рыжую ведьмочку, так что лучше заранее прятать все метлы.
От друзей я иногда слышу, что мой муж — жесткий, иногда даже жестокий человек. Я киваю и с умным видом говорю, что его работа обязывает быть жестким. Но на самом деле даже не могу представить Олежку таким. Может быть, когда-то давно, ... или сейчас, если кто-либо посмеет угрожать его близким. И тогда моя память невольно возвращает меня на разбитую улицу, в горнило короткой схватки без правил, где каждый удар — насмерть. Он действительно сумел измениться с тех пор? Или же всегда был таким, и наша встреча просто смыла все наносное, как кислота очищает чистое золото.
Впрочем, не важно. Важны лишь наши мечты.