На перемене наши парни играют в конный бой. Обычная картина. Однако я не принимаю в игре участия. Во-первых, я девушка. А во-вторых, даже если бы я на это решилась, быть конем у меня нет ни малейшего желания, а для всадницы я тяжеловата. Мало кто подо мной выдержит длительное время. Да и катаюсь верхом я редко, несмотря на то, что мне это нравится.
Да, что может быть лучше, чем кататься на парнях, чувствуя под своим задом и бедрами послушное тебе тело, идущее куда ты ему прикажешь. Впрочем, иногда я мечтаю оседлать и девушку. От одной мысли об этом у меня теплеет в промежности. Из одноклассниц Яна мне нравится больше других. Ей очень идет прическа "паж". Мне хочется влезть на ее плечи без трусиков и кататься, чувствуя под вульвой ее нежную горячую шею. Бесконечно долго. А потом можно и повалить усталую лошадку на землю, усесться ей на лицо и продолжить поездку, только на этот раз уже на ее мягких и послушных мне, ее хозяйке, губах... Я мечтаю, но вместе с тем и боюсь этого... К сожалению, это не принято, а быть первой мне стыдно. Неизвестно как это воспримут.
В школе своя иерархия. Самым сильным себя считает Лешка Андреев. Он, безусловно, силен и опасен, любит бить того, кто его боится, тогда он звереет, но, получив решительный отпор, часто отступает. По умственным способностям он находится где-то между орангутангом и шимпанзе. При этом Лешка ненавидит отличников, у него свои понятия о справедливости. Для него подходит принцип Шарикова – "Все поделить!", то есть сегодня пятерка одному, а двойка другому, завтра – наоборот. Каждый должен получать одинаковые оценки.
Умственных способностей Лешке не хватает, чтобы понять, что на оценку надо ответить. Он издевается над всеми, кто не может ему ответить. Правда, в драках с параллельным классом он хорошо себя зарекомендовал. А драки у нас каждую неделю... Все началось с игр в снежки, но сейчас у мальчишек серьезная война. Ножи, монтировки, нунчаки они не используют – в нашей школе, да и в районе, регулярные обыски, но подручные средства идут в ход. Странно, что до сих пор никто никого серьезно не искалечил. Есть определенные правила: лежачего не добивают, и в "трудовую" четверть – перемирие. В "трудовую" четверть школьников старших классов отправляют на сбор сахарной свеклы.
Для такой работы наличие ножа обязательно и поэтому опасность возрастает. И двоечники, и отличники дерутся одинаково. Мало того, некоторые из девчонок, ну и я конечно среди них, если придется, дерутся наравне с парнями. Самым забитым существом в классе является Горец. Его назвали так, потому что его предки приехали из Карпат. На самом деле его зовут Васей. Однако кличка является скорее насмешкой. Маленький и слабенький, он не имеет ничего общего с Дунканом Маклаудом. Однажды я увидела странную сцену. С трудом переставлял ноги, сгибаясь под тяжестью, оседлавшего его Лешки. Лешка изо всех сил хлестал несчастного ремнем.
Когда Васька упал, Лешка несколько раз пнул его и оставил на полу корчиться от боли. Когда Лешка проходил мимо, он демонстративно толкнул меня изо всех сил, обозвал толстой коровой и с довольной ухмылкой пошел на свое место. Придурок как будто бы забыл, что я уже несколько лет занимаюсь боевыми искусствами! Я подскочила к нему и ударила его головой о стену.
Пока Лешка не пришел в себя, я схватила его одной рукой за волосы, а другой за ремень и ударила мордой о парту. Затем пошла серия ударов по спине. К счастью, я еще не знала, что в настоящей драке надо бить по затылку и по позвоночнику, а в руке зажать хотя бы карандаш – неплохая замена ладонной палочке. Лешка вырвался и бросился бежать, но я хотела расставить все точки над і и бросилась за ним.
Лешка развернулся и попытался ударить меня ногой. Я уклонилась и изо всех сил ударила его. Это было что-то похоже на круговой удар в Муэй-Тай без выноса колена, как принято в каратэ или тхэквондо, но нанесенный стопой, а не голенью, как предпочитают тай-боксеры. Тогда я, естественно, не задумывалась об этих нюансах, но боль в ноге помогла представить, что творится с Лешкой.
Аплодисменты в классе заглушили его рев. Он убежал в коридор и уже не решался зайти в класс. Как оказалось, удар по почкам привел к тому, что Лешка некоторое время пролежал в больнице. Его мать приходила скандалить, но для меня все закончилось выговором, так как Лешка стоял на учете в детской комнате милиции, а все подтвердили, что драку начал он. После победы над Лешкой, Васька оказался в моем распоряжении. Так гласили негласные законы школы. Что-то вроде того, что вассал поменял своего хозяина.
Лешка, как и я, весил около 60 кг. Васька был килограмм на двадцать легче. Я решила испытать Ваську. Как ни странно, он выдержал мой вес. Я чувствовала, как тяжело ему идти. Напряженная спина и тяжелые шаги коня возбуждали. Васька был слаб, но он держался и это доставляло удовольствие. Когда он упал, я не стала его бить, лишь наступила ему на голову туфлей. Это было при всех, и Васька сразу перешел в разряд бабьих рабов, и теперь даже мальчишкам было западло унижать его.
Мне даже стало его немного жаль, но пусть знает свое место! На следующей перемене я оседлала его снова. Васька стал моим конем. Когда вокруг было не так много народа, он возил меня в гардероб, в столовую, в туалет и вез бы меня домой, если бы его сил на это хватало. Но я трезво смотрела на его возможности и отпускала его. Прозвенел звонок и мы вернулись в класс. За неимением более сильной лошадки, он неплохо справлялся. Но тут произошло неожиданное. Вершина моих тайных мечтаний – Сережа Снегов, самый красивый мальчик класса, подошел ко мне и предложил отойти поговорить.
– Зачем ты издеваешься над парнем?
– Я не издеваюсь, просто он теперь принадлежит мне. Ты же знаешь это.
– А ты думала, что ему тяжело? Ты, вообще, думаешь о других? Им тоже бывает больно! Тебе понравится, если я тебя ударю или ты поступишь со мной как с Лешкой?
– Ударь, если хочешь, плакать не буду.
Сережка дал мне пощечину, было больно, но я решила подразнить его.
– Можешь ударить еще раз!
Но Сережка уже пожалел о своем поступке.
– Хочешь, я буду катать тебя, если ты оставишь Ваську в покое?
Об этом я даже не мечтала. От счастья у меня отнялся язык.
– Ну так ты согласна?
– Да, – только и ответила я.
Сережка повернулся ко мне спиной и встал на одно колено.
– Садись!
Я не верила своему счастью. Сережка добровольно стал моим конем, что по школьным понятиям приравнивалось к рабству! Не колеблясь ни мгновения, я тут же уселась на его плечи, гораздо более шире Васькиных, а мои руки обняли его шею. Я вдохнула запах его волос и почувствовала, что отрываюсь от земли. Сережка, хотя и был меньше меня, был гораздо сильнее несчастного Васьки. Кажется, нести меня на плечах ему было совсем нетрудно.
К сожалению, перемена закончилась. Но на уроке теперь я не могла сосредоточиться. На перемене я повела Сережку в парк, который окружал школу. Воспользовавшись отсутствием лишних глаз, я опять оседлала свою новую лошадку. Она весело бежала, не подавая признаков усталости. Не зря Сережка был четвертым в классе по бегу на короткие дистанции и первым по прыжкам в длину. Когда уроки закончились, я приказала Сережке пойти домой не по дороге, а через луг. Так было чуть дальше, но намного интереснее.
Что ж. Теперь он все-таки мой раб, и обязан слушать свою хозяйку. Но он подчинялся мне по доброй воле, и меня это радовало. Бить его, заставляя выполнять мои приказы, мне не хотелось, хотя я, пожалуй, применила бы силу, вздумай он теперь артачиться. В конце концов, он сам пошел на это, прекрасно зная наши неписанные правила. Но пока все было прекрасно и я надеялась, что мне и дальше удастся так же мягко вести Сережку. Интересно, а почему он все-таки пошел на это? Ведь это унизительно, как ни крути, нести на своей шее чужую задницу и выполнять приказы сидящего сверху, даже если сидящий – девушка.
Неужели этот жалкий ублюдок – Васька, стоил потери свободы? Или Сережка надеялся, что в итоге все закончится шуткой? Нет уж, милый мальчик, теперь я тебя так просто из-под себя не выпущу... Мы шли по сочной зеленой траве, слушали пение птиц и радовались окончанию уроков. Я спросила Сережку, сможет ли он нести меня вместе с портфелями и он согласился попробовать. Сережка взял свой портфель в одну руку, а мой в другую, а затем встал на колено.
Я зашла ему за спину, а затем, подняв юбку, забросила одно, а затем и второе бедро ему на плечи, держась руками за шею мальчишки, сцепила ноги у него за спиной. У меня были неплохие навыки верховой езды на людях. Сережка с трудом, но поднялся. Лошадка везла меня без особого труда и даже портфели ей не мешали. Вскоре луг закончился и мы вышли на лесную траву. До моего дома было около 500 м. До дома Сережки – около километра.
Я жила возле самого леса. Дом Сережки был недалеко от поселкового магазина. Лесная тропа выходила на дорогу в нескольких метрах от магазина. Сережка легко нес меня. Для сильного мальчишки это совсем не сложно. Конечно, встреченные нами люди подумали, что это довольно странный способ провожать девушку, но мне было все равно. По дороге я давала ему отдохнуть и иногда мы шли пешком. Жаль, что лес закончился и нам пришлось расстаться. Еще никогда я не ждала учебного дня так сильно.
***
В тот день я не могла ни о чем думать. На домашних заданиях было невозможно сосредоточиться. Приятное томление в паху не покидало меня, а мои трусики намокали лишь от одной мысли о поездке на Сережке. Завтра я снова увижу его, но ждать до завтра не было сил. Вечером ноги сами несли меня в лес – это кратчайшая дорога к его дому, но войти в него я так и не решилась. От мысли, что я могу встретиться с родителями Сережки мне почему-то стало неприятно.
Мы встретились в школе, я незаметно коснулась его руки и от прикосновения мурашки пробежали по телу. Сережка, кажется, чувствовал что-то похожее. На перемену мы вышли порознь, но встретились в школьном парке там, где условились. К счастью, большинство побежало в буфет и нам никто не мешал. Сережка уже привычно встал на одно колено, слегка наклонив корпус вперед. Я села ему на плечи, на этот раз скрестив ноги впереди.
Мальчик слегка придерживал мои ноги. Без портфелей кататься гораздо удобнее. Я прижималась к его сильной шее и слегка ерзала по ней... Казалось, ему совсем нетрудно нести меня, но я давала лошадке отдохнуть. Я побаивалась, что Сережка почувствует мои намокшие трусики. Так и есть; на воротнике его рубашки расплывалось мокрое пятно. Он ничего мне не сказал, но я знала, что он чувствует это. И влагу, и запах...
Перемена закончилась, и на урок я решила отправилась пешком. Вовсе необязательно для остальных знать о его новом статусе. Пусть в школе нас считают влюбленной парочкой. На уроке я опять витала в облаках, а на перемене произошел инцидент. Кабан был немногим умнее Лешки, а мат служил у него для связи слов в предложении. Скорее всего, он сделал это без умысла, но так получилось, что слово, обозначающее женщину нехорошего поведения, очутилось рядом с моим именем. Это, я, конечно, стерпеть не могла.
– Эй, ты, кусок дерьма! Немедленно извинись передо мной!
У Кабана были явно проблемы с мозгами. Не с его данными позволять себе поднять на меня руку. Словно вызываясь отвечать, я вскинула левую руку и блокировала удар. В то же время правой я ударила его в нос. От удара Кабан слегка отклонился, но моя нога уже вгрызалась ему в грудь. Он рухнул, но, к счастью, за его спиной не было ни стены, ни углов. Драки у нас были обычным делом, но второй искалеченный за неделю грозил бы мне серьезными неприятностями. Тем не менее, Кабан так и не извинился, и я наступила ему на горло.
– Проси прощения, ублюдок, – сказала я, плавно увеличивая давление острым каблуком босоножки, – на коленях, если хочешь жить!
Кабану пришлось подчиниться и я отпустила его с угрозой, что в следующий раз он так легко не отделается.
– Моя воинственная королева! – сказал Сережка, когда мы остались одни.
– Мой верный паж!
Он опустился на колени и поцеловал мне руку. Я, улыбнувшись, поставила ногу ему на плечо, так, что моя юбка задралась вверх и глазам мальчишки предстала моя промежность, обтянутая узкими синими трусиками.
"Интересно, волосы сейчас сильно выбиваются из-под них?" – подумала я, и не думая оправлять юбку, наблюдая сверху, как он заворожено уставился на них.
Что же, пусть привыкает к этому виду. Я надеялась, что скоро ему, а вернее его милому ротику придется познакомиться и с тем, что под ними... Постояв так почти полминуты, дав возможность притихшему Сережке как следует запомнить промежность хозяйки, я, наконец, сняла ногу и встала ему на бедро, а затем, ловко перекинув и вторую через шею, села на плечи. Сережка же почувствовал привычный уже вес высокой девушки, сидящей на его плечах. Мои сильные бедра обхватили его шею, и я положила руки ему на голову. Сережка весил меньше меня, но и опять встал без особого труда. Я сидела умело, не горбилась и держала равновесие. Мне было приятно чувствовать Сережку под собой, опять ощущая, как моя вульва трется о его шею.
Вот бы так провести вечность на этой шее, потираясь о нее и испытывая сладкое томление в разгоряченной промежности. Прошло несколько минут, которые показались мне мгновениями и я попросила поставить меня на землю. Он выполнил мою просьбу, а потом поцеловал мои ноги, когда сперва он почти лег на землю, прижавшись губами к моим пальцам, торчащим из босоножек, а затем уткнувшись мне в колени... Наклонившись, я взяла его за волосы и потянула вверх. Когда он выпрямился, я поцеловала его в губы. Затем обняла за шею, и Сережка легко оторвал меня от земли. Я опять обхватила его ногами, только теперь мы были лицом к лицу. Поцелуи в такой позе приносили мне неописуемое наслаждение.
Природа не терпит пустоты. Быстро поняв, что мне он больше не нужен, на несчастном Ваське, уже не спрашивая моего разрешения, стали ездить все девчонки, кому не лень. Он был самым слабым в классе и каждый норовил его унизить, но теперь среди мальчишек на него было табу. Беззащитным Васькой занялись девчонки, которые бывают гораздо более жестоки, чем парни. Особенно, когда объединяются в группу. Бедные плечи Васьки перевезли на себе задницы почти всех уважающих себя девчонок школы, старше десяти лет.
После победы над Лешкой, мой авторитет был довольно высоким, и возможно, мне удалось бы даже без драки защитить несчастного Ваську. И я хотела это сделать, ведь именно благодаря Ваське мне достался Сережка. Да и он уже, наверное, хотел обратиться ко мне с просьбой прекратить издевательство. Но мы не успели. К девкам, лениво пинающим упавшего, подошла Наташа. Все с удивлением посмотрели на нее. Вот уж кого не ожидали увидеть принимающей участие в травле бедного ублюдка, так это ее. Впрочем, подумала я, она, конечно же, защитит его от распоясавшихся девок.
– Оставьте его!
Девушки подчинились скорее всего из уважения к ней. Они, как и я, не ожидали развлечения, думая, что к Ваське прибыла подмога. Наташа помогла ему подняться.
– Уступите мне лошадку!
Девки захихикали от такого неожиданного поворота и согласились.
– Поставляй спину!
Васька попытался взбунтоваться, не хватало еще подчиняться этой здоровенной очкастой зубриле, никогда не отличавшейся агрессией, но тут он ошибался. И после удара ногой Наташи оказался на полу. Наташа была очень сильной. Она, правда, не дралась с мальчишками, но со своим ростом, вместе со мной она была одной из самых высоких девушек в школе – выше 180 см. Худой ее тоже никто бы не назвал.
Отличница и аккуратистка, воспитываемая, как и я, одной матерью – поселковым главбухом, которая и выглядеть старалась как мать: строгие платья, длинные темные волосы, вечно схваченные в конский хвост, узкие профессорские очки, а главное, постоянное строгое выражение и на лице, и ее пуританское поведении, никак не предполагали того, что Наташа примет участие в этой грубой забаве. Стоит ли упоминать, что она была любимицей учителей и пользовалась их абсолютным доверием.
Она всегда избегала подобных развлечений, и мне было очень интересно, что же заставило ее принять участие в унижении несчастного Васьки. Возможно, он как-то ее обидел. Другого варианта для объяснения того, что этот синий чулок сейчас унижала Ваську, как старая уголовница, у меня просто не было. В любом случае, у Васьки не было никаких шансов. Когда он попытался подняться, она снова его ударила, вернее, даже не ударила, а просто толкнула ногой в грудь, чего хватило, чтобы тот кубарем полетел на пол, а затем демонстративно, явно работая на смотревший на них во все глаза школьный народ, вытерла подошвы своих босоножек о волосы упавшего.
– Тимофеев! – сказала Наташа, поставив лежащему Ваське ногу на грудь.
И накрыв ее почти всю целиком, простершись от упершихся в подбородок мальчишки торчащих из босоножки пальцев, до воткнувшегося в живот каблука, со свисавшей над ним мощной пяткой.
– С этого момента ты подо мной! Ты понял?
– Понял! – прохрипел Васька.
Наташа вынула из босоножки ногу и медленно, сильно прижимая подошву к лицу, несколько раз с силой провела затянутой в черный нейлон ступней по лицу Васьки. Зрители вздохнули. Такое унижение по отношению к себе мог позволить лишь он, жалкий Горец! Но какова же Наташа! Кто бы мог ожидать от нее такого изощренного унижения! Не иначе, эта скромница воплотила сейчас то, что уже видела в каком-нибудь фильме, до которых она была большой охотницей, имея самую большую коллекцию DVD в классе, а то и в школе. Опять обувшись, Наташа приказала:
– Вставай и подставляй плечи!
Высокая, тяжелая девушка оседлала маленького и слабенького парня. Он сделал несколько неуверенных шагов, но затем выровнялся. Все-таки, он катал и меня, и Лешку, а Наташа весила не больше него. Если бы его не загнали до этого, он довез бы девушку до гардероба. Но затем согнулся, и Наташа съехала вперед по его шее. В слабой лошадке что-то есть. Приятно чувствовать, как кто-то надрывается под твоим весом, и Наташа отрывалась по полной.
Она била упавшего Ваську, затем помогала ему вставать и снова ехала на нем верхом. В тот день она развлекалась с ним при всех, желая утвердить для всех свой статус его новой хозяйки. Ей это вполне удалось. И вся школа в тот же день узнала, что несчастный ублюдок не "подо мной", а "под" Наташей. Что же, кажется Васька попал в новое рабство, и теперь на его плечах сидели бедра другой наездницы. Но, с другой стороны, у него была теперь только одна хозяйка.
В отличие от Наташи, жесткой собственницы, я щедро позволяла кататься на нем всем девчонкам, кто только этого хотел. Интересно, что Наташа нашла в нем и почему выбрала именно его? Ведь она могла оседлать почти любого мальчишку в классе... Впрочем, несмотря на то, что он явный слабак, Васька довольно симпатичный. Милая мордашка. Светлые, как лен, волосы. И редко встречающиеся, зеленого цвета, глаза. Что ж, у нее неплохой эстетический вкус, но конь из него никакой.
***
У нас же с Сережкой все складывалось замечательно. После уроков мы встречались в лесу, теплый сентябрь дарил нам эту возможность. К сожалению, темнело гораздо раньше, чем в июне, и так или иначе, нам приходилось расставаться. В лесу хватало троп, по которым можно кататься, не боясь встретить кого-нибудь, а мы продолжали скрывать наше увлечение. Портфелей у нас не было, он придерживал мои ноги, а я наслаждался верховой ездой.
Иногда я слезала с него, парень шел шагом, я обнимала его за шею. Сквозь майку чувствовалось, как перекатываются мышцы на ее спине. Мои руки легли ему на грудь, а губы коснулись его шеи. Мне нравилась гладкая кожа лошадки. У Сережки смуглая загорелая кожа и голубые глаза, в которые я так люблю глядеть, сидя у него на коленях. Мы совсем не похожи, и это только усиливает взаимное влечение. Однако верховая езда возбуждала. Моя смазка просто чавкала на его шее, и ему это нравилось, но пойти дальше я не решалась. Ни у меня, ни у него не было опыта, и я не знала, как поступить, но твердо решила, что уже скоро под моей вульвой будет его рот...
Васька пришел в школу позже Наташи, хотя она приказала ему придти на полчаса раньше начала занятий. Она сидела на лавочке перед школой и очень недобро улыбнулась, увидев запыхавшегося Ваську и приказала идти за ней. Отведя его в пустынный подвал, видимо от любопытных глаз подальше, девушка без лишних слов саданула его ногой в пах. Васька взвыл и скорчился от боли.
– Ты не поздоровался с Госпожой!
Васька не сразу сообразил, что он должен поздороваться, за что получил еще один удар. После третьего удара, строго блестя очками, Наташа объяснила, что он должен здороваться на коленях и целовать ее туфлю. Затем Наташа достала принесенную плеть (девочек не обыскивали), несколько раз хлестнула Ваську и велела поблагодарить за науку. Несчастный подчинился. Затем Наташа оседлала своего раба, сев ему на плечи и при помощи плети объяснила ему, что он должен бежать изо всех сил.
Под тяжелой всадницей Ваське было трудно даже пройти больше 10 метров, а бежать еще труднее. Вскоре он упал, но хозяйка велела встать и оседлала его опять. Парень не удержался на ногах. Тогда Наташа велела ему встать на четвереньки и продолжила поездку. Звонок на урок подарил Ваське 45 минут передышки, после которой он опять был отведен в подвал.
На следующий день Васька уже привычно был отведен перед уроками в подвал, от которого у Наташи был ключ. Он не забыл поздороваться, за что уже в подвале получил только один удар плетью. – Для профилактики, – улыбнулась Наташа, – благодари, пока я добрая. Но Васька ошибался, когда думал, что сегодня будет легче. Наташа придумала новое развлечение.
– Ты пока не достоин быть лошадью и будешь собакой. Надевай!
Наташа достала из сумки ошейник и поводок. Ваську прорвало и он бросился на свою обидчицу. Рывок только усилил удар, который пришелся парню в лицо, и он снова упал. Попытку подняться пресек удар ноги, и Васька снова рухнул. Он уже не мыслил о сопротивлении, но Наташа продолжала его пинать.
– Восставших рабов распинали на кресте, – голосом отличницы сказала девушка, – благодари за то, что ты еще жив!
Наташа протянул ногу, и Васька разбитыми губами поцеловал блестящий кончик ее туфли. Наташа надела на него ошейник, и велела ползти на четвереньках.
– Попробуешь снять ошейник – убью! А на ноги встанешь, когда я разрешу!
Иногда она садилась на него верхом, но даже на четвереньках он не мог катать ее достаточно долго. Звонок его тогда спас. А уже на последнем уроке Наташа собиралась дописать сочинение. Даже отличники не все успевают. Но если Васька и надеялся, что про него забудут, то он ошибался. Наташа, пользуясь своими особыми отношениями лучшей ученицы, попросила учительницу разрешить ей сдать сочинение после уроков. Та согласилась. Наташа завела мальчишку в пустой класс, закрыла дверь и велела ему залезть под парту, а затем, не торопясь и удобно усевшись над ним, сбросила туфли и поставила ноги ему на голову.
Она не спеша дописала сочинение, а затем еще полчаса болтала с подругами по сотовому, все это время, не выпуская голову притихшего, как мышонок, мальчишки, из-под влажных от пота за длинный школьный день ступней. Глупая голова Васьки оказалась очень удобной, и Наташа решила, что отныне ей там самое место. Да, такое приятное чувство, какое она испытывала сейчас, втирая подошвы в лицо парня, такое мягкое и податливое, словно резиновая игрушка, ей до этого не приходилось ощущать...
Выпустив его наконец из-под ног, Наташа взяла ублюдка за волосы и понюхала лицо. Рассмеявшись, Васькина мордочка по запаху не отличалась сейчас от стельки, она приказала ему умыться и идти домой, придя завтра опять на полчаса раньше. Завтра она обязательно повторит это, а там, пожалуй, его уже можно будет брать и к себе домой. Применение Ваське, по крайней мере его голове, найдется...
Семья у Васьки была неблагополучной. Родители совсем не обращали на него внимания. Как оказалось, питался он тоже плохо и, возможно, именно поэтому был самым слабым в классе. Когда Наташа узнала об этом, она решила подкормить своего раба. И вот, утром, в привычном уже для него подвале, Васька с жадностью смотрел на принесенные бутерброды.
– Руки за спину! Ты не нутрия, а собака!
Васька стоял на коленях, держа руки за спиной. Хозяйка совала бутерброды ему в рот, а он жадно их откусывал.
– Хорошая собачка, – смеялась Наташа.
Затем она велела Ваське сидеть на месте, а сама отошла на несколько метров.
– Лови!
Кусок колбасы полетел в сторону Васьки, и тот, естественно не поймал его.
– Не переводи продукты!
Дрессированный Васька подполз к упавшему куску, и съел его прямо с пола. На следующий день Наташа принесла в подвал миску. Она поставила ее на пол, возле кресла, в котором обычно сидела и заставила Ваську есть без помощи рук. Ноги одноклассницы в это время отдыхали на его спине. Несмотря на издевательства, "тренировки" и питание пошли Ваське на пользу. Наташа повысила его в статусе – перевела в лошади. Теперь его сил хватало не только катать ее по утрам в школу по тайной тропке, но и отвезти домой.
За пару месяцев парень окреп настолько, что мог везти свою крупную хозяйку больше чем 500 метров, не падая. Даже плеть, которую Наташа носила в школьной сумке, использовалась больше для управления, чем для наказания. Правда, как и раньше, Васька приветствовал Наталью Александровну, как он теперь называл ее, на коленях и ел без помощи рук. Очень развитая и крупная для своих тринадцати лет Наташа выглядела гораздо старше своего возраста. А строгие академические очки в тонкой оправе делали ее еще взрослее.
Задохлик Васька казался на ее фоне ребенком. Похоже, он уже смирился со своим положением и, почему бы нет, возможно даже гордился заслуженным статусом лошади и тем, что он может так долго везти хозяйку, с которой он просидел почти три года за одной партой. К тому же она почти не унижает его при всех. Видимо, ей стыдно иметь такого жалкого раба. Но Васька был благодарен однокласснице и за это. Да и все в школе теперь знали, что он ее собственность и почти не обижали его, боясь ответить за это его хозяйке.
Она же лишь изредка и лишь для того, чтобы поддержать Васькин рабский статус по отношению к себе, заставляла его ходить с ее сумкой, и иногда сидела на его спине на перемене. Наташа считала себя приличной, воспитанной девочкой и хотела оставаться таковой в глазах всех и впредь. И не хотела вести себя на людях с Васькой, как зечка с подлизухой. Вернее, чтобы школьный народ так думал. В конце концов, что скажут учителя, когда узнают об этом.
Возможно, что Ваське было даже приятно, когда Наталья Александровна сидела на нем верхом. И даже когда он долгими часами лежал под ее креслом у нее дома, выполняя своим телом нехитрую роль подставки для ног для своей строгой наставницы, возможно, даже тогда ему казалось, что судьба обращается с ним не самым худшим образом. Да и на что он мог рассчитывать в своей жизни, кроме как не быть подставкой под чьими-то ногами.
Но, по крайней мере, ноги, под которыми он находился сейчас, были женскими. Ухоженными и красивыми. Уж кто теперь, как не он сам, знал, как дается красота сверкающего свежим лаком педикюра и бархатистость кожи на ступнях, особенно на пятках. Хотя на взгляд Васьки, который он никогда бы не выдал Наталье Александровне вслух, бедра у хозяйки были несколько полными, а ступни слишком крупными и длинными. Ну а их вес... Да, будь у нее ступни поменьше, возможно ему бы удавалось, хоть краем глаза, иногда смотреть телевизор вместе со своей хозяйкой.
Но крупный, 42-й размер ступней Натальи Александровны накрывал его голову так, что когда пятки хозяйки стояли на его губах, свод стопы был уже на лбу. А полностью прижатая подошва охватывала его несчастную голову как волейбольный мяч. Тут уже просто увидеть белый свет в одном из глаз событие...
Как-то внимательно посмотрев на Васьк, и брезгливо поморщившись, строгая одноклассница, ставшая его хозяйкой, велела ему перед сном мазать лицо детским кремом. Кожа на васькином лице, наверное от пота ног хозяйки, или от их трения, когда они были в чулках, а может и от всего этого вместе, начинала облазить. И Наташе, любящей порядок во всем, даже в кожном покрове глупого Васькиного лица это не понравилось.
Не то, что она боялась, что у кого-то может появиться мысль обвинить в этом ее. Нет. Просто это было неправильно, и все. Жалость здесь была ни при чем. Наташа, аккуратистка, привыкла, чтобы все ее вещи были в хорошем состоянии. Вот и вещь, столько времени находившаяся под ее подошвами, должна быть исправна и в любой момент готова снова оказаться там и выполнять свои обязанности. Думая о функциональном назначении Васьки, она решила, что может еще шире расширить круг его обязанностей.
Аккуратный язычок мальчишки мог сгодиться не только на то, чтобы часами полировать ей пятки и пальцы. Конечно, это очень приятно, но почему бы не попробовать и новые ощущения. А языку глупого одноклассника не подняться на метр выше и не поработать такими же, восхитительно-приятными круговыми и поступательными движениями в месте, обычно прикрываемом ее трусиками.
Она уже давно думала об этом и лишь ощущение какой-то постыдности этого, называемого латинским словом кунилингус, как и всего, что касалось интима, привитое с детства ее строгой мамой-бухгалтерши, сдерживало ее ежедневный позыв влезть Ваське на лицо и втирать, втирать, втирать его в промежность, пока она не обессилит от сладкой усталости. А язык мальчишки не распухнет, как вареник, в чем она почему-то была уверена...
И вот как-то, когда она сидела и читала, а под ее креслом в это время находился Васька, Наташа, наконец, решилась. Отложив в сторону книгу, она сняла ноги с лица мальчика.
– Поднимайся, – приказала она ему. – И становись на колени!
***
Васька выполз из-под кресла, с трудом сгибая затекшее за несколько часов лежания тело и потирая ладонью натертые Наташиными пятками губы. Он с опаской смотрел на хозяйку, которая, приподняв зад, зачем-то задирала юбку. Но у него и в мыслях не было перечить ей. Что бы она ему не приказала. Поэтому паренек без колебаний встал перед креслом на колени. Строго смотря Ваське в глаза, Наташа развела ноги в стороны.
Из-под ее задранной юбки прямо в лицо мальчику смотрел густо обрамленный темными волосами розовый рот. Рот был полуоткрыт, влажно блестя в глубине тугими темными складками. Васька в страхе поднял глаза на свою наставницу. Наташа насмешливо улыбалась:
– Ну что уставился? Не догадываешься, что мне нужно? Я хочу, чтобы ты поработал тут язычком! Полизал!
– Но, Наташа... – растеряно протянул Васька, сразу забыв правильное обращение к хозяйке и совершив этим сразу несколько ошибок.
Сильный удар кулаком откинул его назад, и Васька упал навзничь, тут же со стоном поднявшись обратно.
– Начинай! Что, по-хорошему не доходит? – уже намного жестче сказала, сидящая в кресле над ним отличница, строго блестя очками в лицо ошеломленного двоечника.
Васька не мог поверить в то, что происходит. Ему совсем не хотелось делать то, что ему сказали. Лизать было намного унизительнее, чем быть просто подставкой для ног. Но разве у него могла быть причина для отказа? Да и какие доводы могли подействовать на Наталью Александровну, держащую его под каблуком и которой он обязан защитой и едой?
Васька подчинился. Мальчик знал, что так или иначе Наташа заставит его. И грустно вздохнув, покорно припал ртом к волосатому лобку одноклассницы... Наташа с удовлетворением смотрела, как лицо мальчишки погружается в ее куст. И почему она раньше никогда не делала?! Откинувшись на спинку кресла, Наташа забросила одно бедро Ваське на шею. Прикрыв глаза, она смотрела на еле колышущийся в такт движениям языка, затылок Васьки.
Да, это даже превзошло ее ожидания! Она чувствовала, как язык Васьки нежно скользил по ее вульве, забираясь во все складки. Ее тело начало отзываться сладкой дрожью от каждого прикосновения... А парень, оказывается, знал свое дело! И делал это явно не впервые! Наверное, у придурка уже есть в этом опыт. Надо будет распросить...
Минут через десять горячая волна прошла через все тело Наташи и забросив и второе бедро на шею Васьки, она со стоном вдавила лицо одноклассника в свою промежность и затопила его рот потоками слизи, впервые в своей жизни кончив от языка мальчика. Васька ушел в тот вечер очень поздно...
Васька к ее великой радости уже был вполне опытным лизуном. Как выяснилось, старшеклассницы уже давно и довольно часто заставляли его делать это, затаскивая его в женский туалет, раздевалку или пустующие классы и мудро не афишируя для остальных его таланты в этой области. Хотя первое время он и осмеливался проявлять неудовольствие от выполнения своей новой обязанности. Совсем небольшое, может быть ей это даже всего лишь казалось, ведь Васька прекрасно понимал последствия даже писка против нее.
Но строгой Наталье Александровне, зачастую лупящей его и, вообще, без всякой причины, этого было вполне достаточно, чтобы как следует поработать над ним кулаками и пятками. И конечный результат того стоил. Теперь по ее приказу он был готов в любой момент занять место на коленях между ее ног, уткнувшись лицом в промежность и не выбираться оттуда, пока она не решит, что действительно хватит.
И что его красному, залитому выделениями из вульвы, лицу, опять пора занять место под ее креслом... Впрочем, любящая порядок и в этом, Наташа строго заставляла Ваську тщательно вытирать лицо после каждого отлиза. И лишь после этого приказывала ублюдку навести гигиеническую чистоту в ее вульве, слизывая и глотая ее выделения с густого куста на лобке.
Васька безропотно, всего после пары предварительных ударов по глупой голове, понял, что чистота в промежности его хозяйки гораздо важнее его гастрономических представлений и, вообще, всего, что он думает. И уже не пытался сделать плаксивое лицо, ловя губами висящую бахрому на волосах и подлизывая темную, сочащуюся густой слизью, вульву Натальи Александровны.
Да, она сделала тогда правильный выбор, засунув под себя именно Ваську, думала Наташа, наблюдая как тот старательно водит по ее бедрам языком, собирая капли жидкости. Красивая мордашка задохлика сыграла главную роль, но и в остальном он оказался вполне приемлем. Классный, неутомимый лизун, уже достаточно выносливая лошадка, послушный и удобный коврик.
Ну и так, слуга по мелким, подай-принеси услугам. Что еще желать от мальчишки? Да, повезло ей, что Ирка тогда бросила его. Еще немного, и Васька оказался бы под Светкой Гришиной или Надей Кузнецовой. И что ей тогда? Таких безответных самородков больше в классе, да и во всей школе не было. Остальные были или сильнее, или имели более непокорный нрав или, в конце концов, защитников в виде друзей и родителей.
У Васьки же ничего из приведенного выше, кроме родителей, которых как бы и не было на самом деле, не имелось. Все-таки она, Наташа, умеет просчитать ситуацию лучше остальных. И взять в руки то, что само в них плывет. А этот щенок, к тому же еще и явно расцветает. Может быть, кто знает, через пару лет с ним и погулять, на зависть остальным девкам, можно будет. А там потом. Не век же она будет жить в поселке. Ну и Васька, куда же он от нее...
– Ну все! Достаточно, я сказала! Вытри морду и ложись обратно!..
***
Постепенно, поначалу незаметно, но затем все явственней, в наших отношениях стали происходить изменения. Сережка по-прежнему нравился мне, но теперь я уже переставала воспринимать его, как своего парня, пусть и выполняющего для меня некоторые унизительные вещи. Ежедневная реальность, когда я могла в любое время или почти в любое время оседлать его и заставить везти меня на себе туда, куда ему и не хотелось, быстро растворила все мысли о нем, как о партнере. Заставляя смотреть на него, как на слугу.
Окончательно все изменилось после того, как он стал лизать у меня. Как-то через две недели после того, как он стал со мной, мы остались одни в его доме на целый день. Несмотря на то, что мы целовались, он не делал попытки залезть ко мне в трусики, видимо, все-таки помня, кто он, по отношению ко мне и что подобная инициатива с гораздо более сильной девушкой может закончиться очень неприятно и больно. Я тоже не хотела, чтобы его руки оказались там. Язык – да, но не руки. И вот я села в низкое кожаное кресло в его комнате и позвала его:
– Сережа, подойди!
Когда он подошел к креслу, я задрала юбку до пояса и широко развела ноги.
Мальчишка уставился на мою промежность, обтянутую тонкими трусиками, четко вырисовывающими рельеф вульвы и окаймляющий ее куст волос.
– Сережа! – серьезно и строго начала я. – Я хочу, чтобы ты поцеловал меня здесь, – я указала пальцем на вульву. – Сделай это! Ладно?!
Чувство собственного достоинства не позволяло мне откровенно просить его. Все-таки он был моим рабом, пусть и добровольно принявшим рабство.
Он молчал. Тогда я уже жестче сказала:
– Подойди, и встань на колени!
Для себя я уже решила, что если он это не сделает, я повалю его и просто усядусь ему на голову. Видимо что-то отпечаталось из этих мыслей у меня на лице и в голосе, потому что Сережка, неожиданно испуганно взглянув на меня, наконец подошел к креслу. Ну ладно, хоть сам подошел. А вот ставить его на колени мне придется самой! Я приподнялась и схватив его за волосы, резко рванула голову мальчишки вниз. Сережка буквально упал на пол.
– Да стой же спокойно!
Некоторое время он таращился на смотрящую прямо ему в лицо обтянутую белым хлопком впадину между моими ногами. Я сдвинула трусики в сторону и теперь уже тугая, красная складка, блестя от влаги, маячила перед ним во всей красе.
– Ну, давай!
Держа его за волосы, я подтяну его голову поближе. Я хотела, чтобы он сделал это добровольно. Это было бы в какой-то степени символично и подтверждало, что Сережка пошел под меня в первую очередь потому, что я ему нравлюсь.
Вместо этого он пробормотал:
– Ир, я не хочу... отпус...
Договорить он не успел. Я резко и грубо уткнула лицо мальчика себе в промежность. Нащупав вульвой его рот, я просто стала с силой ее втирать в податливые мягкие губы. Наконец я делала с ним то, о чем мечтала с самого первого дня! Я, тяжело дыша, изгибалась и насаживалась распахнутой мокрой вульвой на его рот, глядя сверху на колышущееся подо мной лицо Сережки, испуганное и непонимающее уже заливаемое слизью обильно сочащейся из моей щели.
– Лижи! – я усилила хватку пальцев на его волосах.
Наконец он начал работать языком. Сережка тихо всхлипывал и пыхтел, старательно возя языком по всей длине моей вульвы и каждый раз, когда его язык задевал мою выглядывающую из тугой плоти головку упругого клитора, я вздрагивала от удовольствия и стонала. Я двигала горячим пульсирующим пахом, ритмично водя трепещущим стебельком своего клитора по его неопытному, нервно вздрагивающему языку, чувствуя жар приближающегося оргазма внизу живота.
Оргазм приближался. Я затаила дыхание и чуть убыстрила движения, всё же сдерживаясь, чтобы продлить удовольствие. Теперь кресло подо мной скрипело кожей в такт фрикциям. И вот, наконец, я кончила, обильно заливая его рот. И не останавливаясь, начала все снова, на этот раз, закинув и крепко сжав бедра на шее мальчишки. Немного отдохнув после следующего оргазма, я смотрела на потерянного Сережку, размазывающего мои выделения по лицу. Он был явно ошеломлен, не совсем понимая, что я с ним делаю.
Но я отметила привычную уже для себя мысль, что его переживания для меня ничего не значат. Важным сейчас был только жар в моей промежности и ему, моей собственности, надлежало уменьшить его тем способом, которым я хотела.
– Ира... – опять начал Сережка, глядя на меня.
– Замолчи! – я оборвала его на полуслове, не желая слушать жалкий лепет одноклассника.
Сбросив мои бедра с шеи, Сережка попытался встать. Неожиданно даже для себя самой я перегнулась в кресле и отвесила ему мощную пощечину, а потом сказала:
– Не вздумай даже двинуться, пока я не разрешу тебе!
Впервые я подняла на него руку, но мне было не жаль этого. Я опять грубо и бесцеремонно забросила ноги ему на плечи, а затем притянула его голову ступнями к своей промежности и все опять повторилось. Раз за разом я трахала его. На полу, сев на лицо. Стоя, поставив мальчишку перед собой на колени. Опять сидя в кресле, обхватив его шею бедрами. Сидя на его голове, лежащей на сидении кресла. По неопытности чуть не задушив его.
Когда я слезала с него, его лицо было уже бордовым. И кашлял он минут пять. Сережка умоляюще смотрел на меня из-под густо облепивших его лицо волос моей промежности, когда я, не дав ему отдышаться, снова повалила мальчишку на ковер, накрыв вульвой его рот... Это продолжалось, наверное, часов шесть. Хотя возможно гораздо дольше. Чувство времени, как впрочем, и все остальные, притупились. Я была настолько поглощена траханьем его мордашки, что в какое-то время перестала понимать, где нахожусь.
Наконец, пресыщенная, полностью получившая то, что хотела, я решила остановиться. Сидя на груди Сережки после очередного оргазма, я не стала пересаживаться ему на рот. Поднялась, лениво набросила халат его матери, предусмотрительно захваченный мной из ванной, и встала над лежащим Сережкой. Он покорно лежал там, где я его оставила, не делая попытки подняться. После пощечины он больше не сказал ни слова, позволяя мне делать с ним все, что мне хотелось.
Так-то оно лучше. Да и бить его мне вовсе не хотелось. Задумчиво глядя на него сверху и поворачивая его голову ногой, чтобы лучше рассмотреть, я отметила его изможденность и покраснения на лице, истертого волосами моей промежности, все в засохшей и еще не совсем, влаге. Увиденное меня удовлетворило. Перестав перекатывать голову и поставив ногу ему на рот, я сказала:
– Да, лошадка, я и не ожидала получить от этого столько удовольствия. Молодец, порадовал хозяйку! Хорошая лошадка!
Я полушутливо похлопала мальчишку ступней по лицу, думая, что Сережка оценит мою шутку, но до него сейчас, кажется, не доходило вообще ничего, и он только испуганно отодвинул голову. Я пошла в ванную и встала под душ. Наслаждаясь жаркими струями воды, льющимися на мое усталое тело, я подумала, не позвать ли Сережку... Но решила сегодня его больше не трогать.
Уже уходя, я сказала ему:
– Сережа, о том, что случилось сейчас, я мечтала уже давно. Мне этого безумно хотелось. И я хочу делать это и дальше. Нравится тебе это, или нет... Так что привыкай...
Он что-то промямлил в ответ, что я не совсем поняла. И я ушла, потрепав мальчишку по щеке.
На следующий день я разговаривала с ним как раньше. Он тоже, по крайней мере, старался. А еще через два дня я повторила с ним это. Сережка к моей радости уже не выглядел таким потрясенным и даже старался лизать сам. Правда очень неумело, но я оценила его рвение, напоследок погладив его, как собаку. Желание поцеловать его у меня почему-то уже не было. Потом я стала делать это с ним каждый день, если у меня была возможность.
Желание-то было всегда, даже во времена менструации, когда я давала ему дневную передышку. У него дома, у себя. В школе, в лесу, в парке... Везде, где не было чужих глаз. Как-то я заставила его отлизывать мне в детской беседке, куда во время этого забрел малыш с лопаточкой. Сережка, увидев глазеющего на нас карапуза, попытался выскользнуть из-под моих бедер, держащих его шею, но я удержала его, убедившись, что пацаненок был один.
И продолжала трахать одноклассника при нем, бурно кончив в рот Сережке через несколько минут. Не знаю, что подумал мальчишка, видя это, он при виде этого зрелища просто убежал, сопровождаемый моим смехом. А Сережке, отсмеявшись, я строго сказала, что только я буду решать, когда он может остановиться и отвесила пощечину...
Постепенно, чем дольше он мне лизал, я все чаще и чаще вколачивала свои мысли Сережке через удары... Мое отношение к нему, как я уже сказала, изменялось, постепенно становясь просто потребительским, как к неодушевленной вещи. Мы почти сразу после начала его отлизов перестали целоваться. Да и просто вести себя как обычная пара. Нет, на людях все было по-прежнему, но наедине...
Временами я просто не знала, о чем нам с ним говорить, переводя разговор на школьные дела, сплетни, единоборства, в которых, впрочем, Сережка не разбирался, хотя он тоже цеплялся за возможность поддержать разговор. Да, он уже все понимал. Иногда уже смотря на меня, тем же испуганно-затравленным взглядом, какой был у Васьки при взгляде на Наташу. Интересно, что он думал обо мне, которая постепенно превращала его, здорового парня, мечтающего кем-то стать, в покорное животное, готовое в любой момент встать на колени и припасть к моей вульве по одному лишь слову или жесту?
Меня это огорчало. Но я не собиралась ничего менять. Время шло и с каждым днем мое обращение с ним становилось все более жестким и командным...
К сожалению, зима сделала невозможными наши верховые прогулки по лесу. С другой стороны, мы могли вместе кататься на санках, что тоже интересно, хотя и не настолько, как верховая езда. Можно усесться кому-нибудь на голову и с ветерком прокатиться по льду. Но зачем мне теперь эта жалкая забава, когда в моем распоряжении был становящийся все более послушным мальчик с очень умелым язычком?!
После школы я приходила к Сережке домой и мы вместе учили уроки. Когда у них дома никого не было, я садилась в кресло, поднимала юбку или приспускала колготки, звала свою лошадку и на несколько часов, а время для меня тогда просто переставало существовать, моя лошадка превращалась в обезьянку с неутомимым рабочим язычком... Все-таки Сережка не был полной тряпкой и помимо того, что пытался улизнуть от своих обязанностей, иногда даже бунтовал.
Но в эти моменты я уже не играла и могла ударить по-настоящему. Боясь прямо отказаться, он жаловался, что все тело болит. Наверняка, так и было. Не позавидуешь ему – сидеть часами на коленях, с капканом сильных бедер, плотно и жестко обхватывающей шею и с онемевшим, уже, наверное, не чувствующим ничего языком, но которым все-таки надо было работать, чтобы не получить увеситый удар пяткой по ребрам, или удар кулаком по лицу...
И вот, в октябре, примерно через два месяца после очередного его хныканья я сильно ударила его ногой в грудь и всерьез пригрозила уйти и совсем разорвать отношения. Но потом сделать его жизнь в школе невыносимой.
– Если не хочешь лизать мне, будешь лизать другим и не одной. Я это тебе обеспечу. Меня девки из секции уже давно просили найти им кого-то вроде тебя. Понял, пиздолиз? – зло говорила я ему это и еще многое другое.
Вспомнив и о том, кем он является по отношению ко мне, после того как согласился возить меня на себе. И что скажут ему в школе, когда я при всех опущу его так же, как Наташа Ваську два месяца назад. Это было грубо, но я была вполне серьезна, и побледневший Сережка это понял. А еще за то время, которое он находился со мной, он понял, что я сильнее его во всем, и что сопротивляться мне он просто не сможет. Да и я к тому времени могла подавить его уже одним взглядом.
До этого времени я старалась не демонстрировать ему свою власть так жестко, еще как-то щадя его самолюбие, хотя к тому времени ему доставалось от меня почти каждый день. Но теперь мне уже было все равно. Я просто хотела насаживать вульву на его рот когда и как мне хочется. И чтобы он воспринимал это как свою первейшую обязанность и был готов исполнить мой приказ в любое время, в любом месте и столько, сколько это сочту я, а не его усталый язык и затекшая шея. Неужели это так много?!
– Подумай о том, что я сейчас сказала, а завтра сделаешь выбор! – сказала я и ушла.
И на следующий день, когда я демонстративно не замечала его на протяжении всех уроков, иногда встречаясь с ним взглядом, я видела перед собой не нравящегося мне мальчишку-одноклассника, все еще восторженно смотрящего на меня, а раба с потухшими глазами. После уроков я молча, не говоря ни слова, взяла его за руку и завела в пустой женский туалет, звонко цокая босоножками по кафельному полу... Сережка стоял передо мной ни жив, ни мертв, явно не зная, что ему сейчас уготовано.
Все так же молча я схватила его за волосы и затащила в кабинку, развернув и бросив на пол, так что спиной он уперся в весело журчащий унитаз. Затем, посмотрев на него, стоящего на коленях среди засохших, и не совсем, лужиц мочи, некоторые девки, посетившие кабинку, были такими свиньями, я встала над ним, подняла юбку и, поставив ногу ему на плечо демонстративно, без слов, сдвинула трусики и скрестила на груди руки.
Сережка, опустив глаза, покорно уткнулся лицом в волосатый треугольник моего лобка... Когда Сережка уже, после того, как я кончила, завершал подлизывать промежность, я нагнула его голову над унитазом, и, немного присев, без предупреждения стала писать ему в рот. Он попытался вскочить, но я так сильно ударила ему коленом в грудь, что мальчишка, задыхаясь и глотая воздух, как рыба на берегу, осел обратно.
– Сиди смирно и открой рот! – произнесла я первые слова за день, обращенные к нему.
Плача и всхлипывая, Сережка подчинился, а я продолжила писать, по-прежнему стараясь попасть в рот, который он, жалобно смотря на меня, опять открыл. Почти все проливалось мимо рта, проглотил он, несмотря на мой приказ, мало, основательно намочив рубашку и даже штаны. Вид у него был жалкий, каким я его еще не видела.
Закончив, я подтерла промежность о его волосы, оставшимися сухими, и сказала:
– Ну, теперь ты понял, кто ты?
Немного помолчав, с брезгливым презрением глядя на него, закрывшего лицо руками и вздрагивающего телом в беззвучном плаче, я продолжила:
– Ты сам заставил меня сделать это... Завтра утром жду тебя у своего дома!
И, неожиданно для себя самой завершила:
– Не надо было тебе тогда заступаться за Ваську...
Я ушла, не оглядываясь на него, оттраханного и обосанного мною самого красивого мальчишку класса и мою первую любовь, уже ревущего как пятилетний малыш. Мне было немного грустно. Все-таки теперь я опустила его так, что прежние отношения между нами просто невозможны. Но, с другой стороны, разве не этим все должно было закончиться? И возможны ли, вообще, равные отношения между нами?
Полночи я не могла уснуть, решив, в конце концов, что теперь нет смысла грустить. Да, у меня теперь нет друга. Зато есть послушный раб. Так даже лучше. А для посторонних мы и дальше можем оставаться обычной парой. Мне жаль тебя, Сережка, мальчик моих прежних снов и наивных мечтаний, но теперь уже окончательно твое место под моим задом и вульвой. И выбраться из него я тебе не позволю. Никогда...
***
Как-то в конце ноября я оказалась дома у Наташи. Хотела взять у нее DVD-диск с новым, расхваливаемым всеми знакомыми подругами, фильмом о любви. Ну, и конечно, как водится, посидела у нее. Наташа, видимо, догадываясь о характере моих отношений с Сережкой гораздо больше, чем остальные, показала мне, какое место по преимуществу занимает Васька, когда остается с ней наедине или когда у нее в гостях подруга, стесняться которую она не считает нужным.
К тому времени она почти полностью перестала в школе публично унижать забитого Ваську, сведя демонстрацию своей власти над ним к минимуму. И, конечно же, не позволяя никому другому оседлать его. Васька лежал под креслом, где сидела Наташа, а его лицо, шея и грудь, были подставками для ног одноклассницы, свободно и просто держащей ступни на покорном Ваське, как будто это была простая подушечка.
Ее большие ступни терли, мяли и перекатывали голову несчастного придурка как резиновый шар. А несколько раз, как я изумленно смотрящая на это, заметила, раздвигала рот мальчишке и засовывала туда пальцы.
Видя мое потрясение, она с улыбкой спросила:
– А что, Иришка, ты Серого так еще не используешь? Я же знаю, что он теперь под тобой! Если хочешь, приводи его ко мне, я его быстро выдрессирую!
Тогда я ушла от нее в глубокой задумчивости и возбуждении. Даже так желанный мною прежде диск с фильмом о красивой любви был забыт у Наташки. До него ли было мне после только что увиденного?!
Мысли об этом и попытка разобраться в ощущениях занимали меня весь оставшийся вечер и следующий день в школе. Сережка тогда заболел гриппом и лежал дома. К тому времени он в основном приходил ко мне. Я жила с одной матерью, работающей во вторую смену, и мой дом, в отличие от него, почти всегда был пуст. Я с нетерпением ждала, когда Сережка выздоровеет. Наконец, еще через два бесконечных дня, он, похудевший и осунувшийся, показался в школе.
К тому времени он уже не был тем веселым озорным мальчишкой, каким был до встречи со мной. Сережка стал замкнутым и неразговорчивым. Учиться он стал тоже стал значительно хуже и его родители, кажется, обвиняли в этом меня, у которой он проводил почти все свое свободное время. Я заставила его налечь на учебу и, кажется, учителя опять становились довольны им. Но вот с замкнутостью... А с чего ему особенно веселиться?
Итак, через два дня он оказался у меня дома. И я, наконец, получила возможность приучить его к новой позиции, которую про себя назвала Васькиной лежачей. Надо сказать, что к тому времени я уже почти не разговаривала с ним. В основном наши диалоги состояли из моих команд и его ответов. Да и о чем разговаривать с человеком, роль которого для меня свелась уже к исключительно нахождению его головы между моих ног?!
– Лезь под кресло и ложись на спину! – как можно строже приказала я, едва дождавшись, когда он разует меня и разденется сам.
– Зачем? – в его голубых глазах отразилось недоумение и страх.
– Под кресло, живо! – уже жестко повторила я и это подействовало.
– И сними с себя все по пояс! – добавила я, все еще мнущемуся на месте мальчишке.
В квартире было тепло, а под креслом лежал ковер, так что простыть он не должен. Я тоже сняла чулки, оставшись в удобном коротком халате. Сережка уже торопливо снимал с себя рубашку и майку, а потом пока еще неловко заполз под кресло. Повернув голову ко мне, он со страхом смотрел, как я достаю с полки увесистый том Набокова и включаю музыкальный центр, ставя диск меланхолического Шопена.
Думаю, эта музыка сейчас подходит больше всего. Наконец, с книжкой в руках, я встала над ним. Некоторое время я смотрела вниз на мальчишку. И в это жалкое создание, покорно лежащее у моих ног и с тихой грустью смотрящее на стоящие в нескольких сантиметрах от своего лица пушистые розовые тапки, я еще два месяца назад была влюблена?!
Как же я могла быть такой дурой? Как уже сейчас выяснилось, все, на что способна моя длительная девичья мечта – это носить меня на себе, лизать мне вульву, правда уже неплохо, а вот сейчас, еще и стать живым дополнением к моим подошвам. Внезапно охватившее меня презрение было столь сильно, что я довольно плотно пнула Сережку по шее. Он застонал, впрочем, даже не делая попытку защититься, а я поставила ногу ему на рот.
– Заткнись, тварь!
Этих двух слов, произнесенных с откровенной угрозой, хватило, чтобы он тутже притих. Так-то лучше. Пожалуй, мне стоит провести небольшой тест. Строго глядя вниз в глаза мальчишке, я поднесла палец к губам, приказывая ему этим жестом не издавать ни звука. Затем перекатила его, все еще находящуюся под моей ногой, голову на бок и несколько раз сильно надавила на нее, чувствуя через тонкую подошву упруго расплывающийся при каждом нажатии бугорок его уха. Никакой реакции снизу...
Надавила сильнее, так, что пятка выехала из тапка и побелев от напряжения, плотно уперлась в уже покрасневшую щеку мальчишки. Вновь тишина, не считая подавленного полустона, полуписка боли из-под подошвы... Неплохо! Он позволяет мне делать с ним все, что мне придет в голову и молча держит боль!.. Что же, раз так и он смирился... Я грубо откинула ногой вверх его голову и ничего не говоря, села, сбросив тапки. А затем, не торопясь, поставила стопы ему на лицо.
– Держи голову прямо! – строго сказала я, стараясь поудобней установить пятки во впадинах щек.
– И лежи смирно! Будешь ворочаться – двину так, что мало не покажется!
Сережка замер, боясь пошевелить придавленной головой. Мои подошвы, как и Наташины Васькино, полностью накрыли все его лицо. Они были влажными и пахли розовым кремом, которым я утром намазала растертые новыми сапогами пальцы ног. Наверное, теперь этот запах запомнится ему на всю жизнь. А может, и очень быстро сотрется, вытесняемый новыми. Я ведь довольно часто меняю кремы для ног... И пользоваться Сережкой я собиралась долго...
– Уроками сегодня заниматься не будем!.. Лежи тихо, а я пока почитаю...
В тот день Сережка провел под моими ногами почти пять часов, выползая из-под кресла, лишь чтобы отлизать своей наезднице. Три раза в первый час и по паре в остальные. Столько раз я кончала на нем лишь в первый раз... Это оказалось неописуемо! Удовольствие от ощущения, получаемого от нахождения под подошвами мальчишки, было вполне сопоставимо с катанием верхом без трусиков. Теплое мягкое лицо с изгибами, словно созданными для того, чтобы моя ступня удобно лежала на ней.
Полукруг шеи. Мягко поднимающаяся при дыхании, грудь, с мерно стучащим сердцем, отдающимся глухим молоточком, если поставить на него пятку. Длинные светлые волосы, которые можно зачерпывать пальцами, как шелковые нити... Рот... Я быстро поняла, что это самое приятное место для ног. Мягкие губы, провал рта, который можно в любой момент раздвинуть пальцами или грубо пяткой и засунуть вовнутрь, во влажную теплую пещерку.
Но главное – это послушный и уже умелый и неутомимый язык мальчишки, под который можно подставить все, что придет в голову. Или просто поддевать и теребить эту упругую скользкую змейку, засунутыми в рот пальцами. Захватывая и отпуская...
Сережка в тот день вел себя паинькой. Все-таки я хорошо его вышколила. То, что я делала с ним, конечно, ему не нравилось, но мне на это было плевать. Видимо, в его теперешней покорности сыграло роль и то, что до болезни мне пришлось довольно сильно побить его за глупую вспышку непослушания. Что ж, сам виноват. Но, судя по всему, мои хорошо поставленные удары отпечатались не только на его теле, но и в голове. Вот и прекрасно. Мальчик послушен, не ропщет и уже знает, где теперь его основное место. И это хорошо. И для меня, и для него – целее будет... Лишь часа через три, я смогла как-то вникнуть в суть описываемых в книге событий...
Наташа придумала новое развлечение.
– Мне не нужен раб-двоечник! Ты должен соответствовать гордому имени Лошади! Или ты не знаешь что это умнейшие животные?
Наташа взялась за обучение Васьки. Будучи отличницей, она решила заставить Ваську выучить предмет хотя бы на тройку. Методы, естественно, оставались прежними. Очень смешно было смотреть, как Васька учить наизусть написанное на бумажке: "синус квадрат альфа плюс косинус квадрат альфа...".
Конечно, он не знал символов и не понимал принципов, но тупо заучил текст и даже ответил его. Так было и по другим предметам. Наташа ехала верхом на Ваське домой, не опасаясь посторонних глаз, благо, тропинка почти всегда была пуста и там они вместе учили уроки. Это выглядело следующим образом: Васька лежал под ее креслом, с ногами хозяйки на лице или, что было реже, стоял на четвереньках, а на его спине сидела Наташа.
Она читала текст вслух, а Васька повторял за ней. В случае ошибки Наташа пинала парня, сминая ногами его тело как плюшевую игрушку, без всякой жалости давя пятками его горло, губы или нос. А то и хлестала плетью, в зависимости от настроения. А Васька, плача от боли, затем лизал средства наказания, благодаря мудрую хозяйку за науку.
Тем не менее, обучение шло на пользу и тройки Васька получал заслуженные. Когда он получил первую четверку, Наташа разрешила ему есть руками. Конечно, отличником Васька не стал, но тройки и четверки он получал в одинаковом количестве, а от двоек навсегда избавился.
***
Закончилась зима. Снег подтаял и потекли ручьи. Ходить стало невозможно, мокрый снег переходил в грязь и воду. Дорог не существовало и резиновые сапоги стали самой незаменимой обувью. Несмотря на это, в воздухе чувствовалось дыхание весны, и мы им наслаждались. Скоро появятся первые подснежники. Хотелось вдыхать воздух полной грудью и бежать. Я хорошо понимала Маугли. Видно в нас что-то еще осталось от предков, и "Весенний бег" – это не просто название главы из книги.
Мы с Сережкой отправились в лес. Не в тот, в котором встречались раньше, а в Большой. Дорога была дальней, а весной еще и трудной, а я легкомысленно одела ботинки. За зиму надоела тяжелая одежда и обувь. Первый же ручей стал серьезным препятствием. Если раньше его можно было перейти по наваленным бревнам, то сейчас уровень воды поднялся и затопил не только переправу, но и берега. В резиновых сапогах Сережка сумел преодолеть препятствие. Затем он вернулся и услужливо встал на одно колено.
Я оседлала свою лошадку. Теплая, хоть и уже не зимняя одежда мешала, а падать было опасно. Тем не менее, Сережка вынес меня на твердую землю. Следующие переправы я уже преодолевала верхом. Только переправы, так как дорога в большой лес была дальней.
Март сменился апрелем, появились первые листья. В лесу было некуда ступить – все покрылось цветами. На переменах можно было гулять по парку. Иногда я видела там и Наташу, объезжающую значительно окрепшего, и как я отметила, похорошевшего Ваську. Становящегося настоящей конфеткой. Если так пойдет и дальше, то на вчерашнего гадкого утенка может возникнуть целая очередь из девиц, желающих засунуть его красивую мордашку себе в промежность.
Некоторые слухи о его талантах лизуна уже давно ходили по школе. Видимо, Наташе тоже приходили в голову подобные мысли, так как ее контроль за Васькой в последнее время значительно усилился. Она ревниво следила за тем, кто из девчонок лишь пытался заговорить с ее собственностью, пресекая подобные попытки на корню. Да и я уже все чаще задумывалась, а правильно ли я сделала, уступив тогда его ей...
Что же, Наташа оказалась гораздо умнее и дальновиднее всех, вовремя сумев разглядеть в гадком утенке задатки лебедя и застолбить на него права. А теперь просто снимала сливки, получая каждый день наслаждение от использования Васьки. Как и я, она избегала кататься на нем по школе на глазах у всех и стремилась забраться подальше от посторонних глаз. Пустынный почти всегда парк был прекрасным местом для этого.
Я тоже каталась на Сережке верхом по парку, также стараясь, чтобы нас не видели. У нас с ней было негласное правило, что когда она или я, кто-то из нас первой увидит друг друга, то он сворачивает в сторону. И вот, как-то проезжая по заброшенному месту, я заметила следующую картину: Васька стоял на коленях, откинувшись назад и упираясь на руки. А на его лице, приспустив джинсы, и трусики до середины бедер, сидела Наташа.
Ее глаза были полузакрыты, а на лице блуждала блаженная улыбка... Невольно я улыбнулась. Хрупкий белокурый мальчишка, похожий на гномика, с видимым трудом удерживал на себе крупную девушку, втирающую текущую слизью вульву в его рот. Даже вблизи это выглядело как грубое изнасилование ребенка взрослой девушкой, но я-то знала, что безропотная жертва и его насильница – ровесники.
– Давай назад, – стараясь не шуметь, тихо сказала я Сережке.
Я направила лошадку в сторону, чтобы не мешать подруге по нашим общим взглядам на роль мальчишек в этой жизни. Все-таки, несмотря на то, что наши методы обращения с ними несколько различались, мы были с ней сестрами по духу. Отъехав немного в лес, я спешилась. Только что увиденное сильно возбудило меня и сейчас в моих мыслях было только одно, унять поднявшийся жар в промежности. Схватив Сережку волосы, я рывком поставила его на колени, а затем, нетерпеливо задирая юбку и сдвигая трусики в сторону, уткнула его голову себе между ног.
– Давай! – прохрипела я, насаживаясь вульвой на уже высунутый язык, хорошо вышколенного мною за уже долгие месяцы, мальчишки.
– Да, вот так... Лучше, сучонок! Быстрее!!!...
И теперь уже и вторая лошадка принялась покорно и с чувством лизать прижатую к ее рту горячую от нетерпения и влаги вульву наездницы. А впереди нас ждало лето и бесконечное время с покорными, знающими свое место, мальчишками, ставшими для нас незаменимыми живыми вещами, прожить без которых даже один день теперь казалось просто немыслимым.