Прочитав письмо Жана, Валентин крепко сжал кулаки.
— Стерва! Списывала у меня контрольные, под партой целовались, а вечерами трахалась с матросом. Ну, погоди! Устрою тебе веселую жизнь! — сквозь зубы процедил курсант.
Валентин сильно разозлился, что его так подло обманула любимая девушка в самом начале их такого пылкого и романтичного романа, что решил отомстить тем же этой изменнице. Его крейсер долго носило по мутным водам Балтики, пока он не бросил якорь на внешнем рейде Калининграда. Выдалась возможность сходить в город на увольнение. После многочисленных тяжелых вахт, изматывающей душу качки, берег манил его своей тишиной, спокойствием и нежным женским гостеприимством. На корабле было несколько курсантов с их курса, они быстро сговорились и решили сходить на дискотеку в гарнизонный дом офицеров.
— Я бывал там. Туда ходят такие фифы! — загадочно пообещал Валентину один из курсантов из его класса и томно закатил глаза.
— Нам только такие и нужны. После такого плавания не мешало — бы завалить красотку в мягкую и теплую постельку, — поддержал его другой.
На сей раз в Доме офицеров было не многолюдно. Курсанты стояли небольшой стайкой, внимательно высматривая подходящих партнерш. Валентин тоже высматривал, но ему ни одна из девиц не приглянулась. К ним подошел лейтенант, младший штурман с их крейсера, который часто бывал здесь, и с его слов, хорошо изучил женский контингент.
— Пригласи вон ту маленькую блондиночку, не пожалеешь. Это с виду она невзрачная, но в кровати — класс, — загадочно улыбнулся штурман и метнул взгляд в сторону одиноко стоящей девушки. Валентин посмотрев на нее, решил: «Ах! Где наша не пропадала!» и направился к малышке. Им выпал очень медленный, тягучий танец. Валентин тут же «посадил ее на коленку», это означало, что он просунул свою коленку между ее ног и так прижал ее промежность к себе, что той было некуда деваться, а только принимать этот секс-массаж у всех на виду. И она принимала его, сама прижимаясь к нему и сдавливая его ногу своими ногами, не давая той возможности покинуть то, уже изрядно повлажневшее место, которое натирала его коленка. Девушка, казалось, таяла прямо на глазах. Ее глаза, не отрываясь, смотрели на его похотливо улыбающиеся губы, и ей было ясно, что морячок соскучился по женскому телу и явно ждет, когда она предложит его.
— Вы не находите, что здесь стало душновато? — спросила она, глядя ему прямо в глаза.
— Да. Не мешало — бы прогуляться по свежему воздуху, — согласился он, и, когда кончился танец, вывел ее на улицу.
— Вы далеко живете? — пошел в атаку юноша.
— Нет. В пяти минутах ходу, — ответила она и, взяв его под руку, повела в сторону одного из домов.
Оказавшись у заветной двери, Валентин почувствовал, как его двадцатисантиметровый «Малыш» начинает пробуждаться. Так охотник, заметив добычу, напрягается, готовясь поразить цель. Она, повозившись с замком, открыла дверь. Он шагнул в коридор и почувствовал запах давно обжитого жилья. В ее однокомнатной квартирке было тепло и уютно. Везде была заметна рука аккуратной хозяйки.
— Наташа. Вы одна тут живете?
— Да. Мама у меня умерла, отец женился на другой и ушел к ней, а эту квартиру подарил мне.
— И вам не скучно быть одной?
— Некогда скучать. Я работаю и заочно учусь в медицинском. Это я сегодня кинулась в ДОФ, чтобы немного размагнититься...
— Ну и как?
— Это зависит от тебя, — подошла она к нему, прильнула и впилась своими яркими губами в его губы. Он тут же начал раздевать ее, а она его. Делали они это лихорадочно, быстро, нервно, словно боялись, что сейчас кто-то войдет и перебъет этот столь обоим желанный процесс. Освободившись от одежды, он взял ее на руки и понес свою «Дюймовочку» прямо к уже заранее приготовленной двуспальной кровати. Они тут же сплелись в страстный клубок жаждущих секса тел. Их резкие движения, учащенное дыхание, тягучие поцелуи, перешедшие просто в обоюдное жевание губ, их руки, лихорадочно ищущие друг у друга то, что надо немедленно соединить, так накалили их чувства, что они уже, словно пьяные, соединенные в единое тело, не понимали где они и что с ними происходит. Они уже стремительно летели на крыльях всепоглощающей любви. Он чувствовал, как его «Малыш» достает ее до самого дна, а она все сильнее прижимает его к себе за ягодицы, стараясь загнать его еще глубже.
— Боже! Какова малышка! Как — бы не проткнуть ее насквозь, — думал он, а ее губы в эти мгновения шептали:
— Как хорошо, милый! Глубже! Давай сильнее! Жми! Дери меня, как сидорову козу! Ах! Какой член! Давай! Дави! Ну! Засади так, чтобы он выскочил у меня из горла...
... Они потеряли счет времени. Он машинально глянул на часы, прошло только пятнадцать минут, а им показалось, что промелькнула вечность. Он чувствовал, как мышцы ее «пещерки» плотно облегают его «Малыша», словно любовные объятия матери, отчего ему становилось невыносимо сладко. Окончательно уморенный этой сладостью, он, словно стремящийся погасить этот необузданный и неуправляемый «пожар», стал заливать его из своего «шланга», чем не уменьшил пламя, а породил в ее теле еще большую бурю сексуальных чувств. Она уже не шептала, а кричала, как будто ее режут, царапалась и кусалась, а когда он слил, она выхватила из себя его член и стала с жадностью отсасывать из него последние, слегка вытекающие капли.
«Ба! Да она просто сексуальная «тигрица» — подумал он и мысленно возблагодарил лейтенанта за то, что тот надоумил его пригласить ее на этот роковой, как он теперь думал, танец. Он мысленно сравнил ее с Люськой и понял, что та просто насиловала его в своих личных сексуальных интересах, а эта девочка умела не только брать, но и щедро дарить ответное чувство.
Измученные, но удовлетворенные, они сидели на этой кровати, где только что перестали бушевать такие страсти, что сейчас они казались им просто сказочными, и тихо и нежно целовались.
— Наташка. Ты знаешь, я подумал, а может быть это просто наша судьба.
— В лице Гошки, что ли?
— Какого Гошки?
— Ну, лейтенанта твоего, который нас склеил.
— А ты знала его?
— Врать не буду. Знала...
— И как он тебе?
— Да так. В медицине говорят «недостаточно совместимы»...
— Как это?
— Да член у него коротковат...
— А у меня?
— А у тебя самое то, что нужно такой бабе, как я. Так что не сомневайся. Можешь засылать сватов. Так и быть. Рискну выйти за тебя замуж, — расхохоталась она и, повалив его на кровать, стала осыпать нежными поцелуями. Он тоже целовал ее, а потом посадил на себя сверху, вставил опять ей то, что так ей понравилось, и они вновь поскакали по бескрайней степи любви.
... Наташка влюбилась в него, как кошка. Это было видно уже всем, да она и не скрывала этого. Он тоже понял, что тонет в этом бездонном чувстве любви к ней. Люська была хищница, она только брала себе его любовь, но и одаривала его и себя безумным сексом. Наташка же просто дарила любовь и отдавала себя полностью, без остатка, любимому человеку. Да, это была совсем другая любовь, ему еще не ведомая и, пока, не до конца понятная. Но он уже твердо решил, что с прежней любовью все покончено, и в его душе ярко расцвел яркий цветок нового, более тонкого и душевного, вперемежку с изнывающим сексом, чувство. Наташка же просто называла это общей гармонией их душ и тел. И он сделал ей предложение, испросив на это разрешение у его отца. Правда, когда они пришли, оба смущенные, с опущенными глазами и виноватыми лицами в его дом, то Пал Палыч сразу все понял, ушел в другую комнату и через несколько минут вышел к ним в форме контр-адмирала.
— Вы что-то хотите мне сказать, не так ли?
— Так точно, товарищ контр-адмирал! — щелкнул каблуками юноша.
— Говорите...
— Папочка. Мы полюбили друг друга, и Валентин просит моей руки.
— Я не тебя спрашиваю, коза! Так, я слушаю вас, курсант.
— Да! Наташка, то есть Наталья Павловна правильно сказала...
Я прошу руки...
— Ладно. Бери эту шаловливую руку. Но ты твердо решил?
— Тверже не бывает, — ответила Наташка и бросилась обнимать и целовать отца.
— Правда, — замялся Валентин, — мне еще два года учиться и диплом...
— Вот и учись. Добро! Это хорошо, что за курсанта идешь. Он — альтруист. Он будет слугой Отечеству, а тебе добрым мужем. По глазам вижу, что за хорошего человека идешь, а это дороже всего на свете. Но в службе на мою протекцию не рассчитывай. Я сам пробивал себе дорогу. Ты понял меня, курсант?!
— Так точно!...
— Ну, и ладушки. А теперь, не плохо бы и отметить этот факт. Люд? У нас есть там что-то в баре нашего серванта, а? — обратился он к миловидной брюнетке, стоящей позади него в модном кимоно.
— У нас всегда там что-то есть, — улыбнулась та и стала накрывать на стол...
... Первое, с чего он начал, прибыв в училище, перестал отвечать на многочисленные Люськины звонки по мобильнику и письма. Та стала бомбить его телеграммами. Он и их проигнорировал. Тогда ему пришел вызов на междугородний разговор по телефону.
«Пойти или забить болт?» — тягостно размышлял Валентин. Решив, что его неявка может быть истолкована как трусость, он пошел на переговорный пункт. Сначала из трубки посыпались упреки о его молчании, затем призывы и клятвы в вечной любви, а затем раздался знакомый басок Копальского:
— Мне что-то не совсем понятно ваше поведение, товарищ курсант. Из-за вас дочь потеряла отличного мужа, а вы — в кусты?
— Как хотите понимайте, товарищ полковник, но подбирать чужие объедки я не собираюсь! — твердо ответил Валентин и повесил трубку. На следующий день опять пришел вызов на переговоры, но Валентин только махнул рукой.
... Дни бежали один за другим, и однажды...
— Валентин! На КПП к тебе пришли, — хлопнул по плечу друга соклассник Жора.
— Кто?
— Важные птицы. Две дамы и полковник. Одна из них очень даже ничего...
— Это та, у которой улыбка до ушей?
— Угадал. Как только меня увидела, тут же расплылась в обаятельной улыбке и незаметно для тех мне подмигнула. Клевая девочка. Вся из себя такая и одетая во! — поднял он большой палец.
— Так можешь сходить и передать, что для них я умер. А эту, молодую, дарю, бери, если хочешь...
— Да ты что?!
— Так и передай. Иди. Топай!
Потом Жора говорил, что молодая разревелась, а полковник, подхватив дам под руки, зло бросил:
— Я это так не оставлю! Он еще пожалеет об этом! Он у меня попляшет!...
Прошло время и, похоже, что над головой Валентина стали сгущаться тучи. И гром грянул...
Как-то ночью его разбудил дневальный по роте.
— Зуев. Тебя просят пройти в кабинет номер 217.
— Кто?
— Не знаю. Но, похоже, что «Лохматое ухо».
«Лохматым ухом» в то время называли на флоте тех, кто, как они думали, во имя интересов государства и народа подслушивал и подсматривал за тем же народом.
Едва Валентин открыл дверь, как ему в лицо ударил яркий свет.
— Проходите, курсант, — раздался металлический голос человека, сидящего за столом, лица которого он не видел.
Валентин сделал несколько шагов и остановился, обретая зрение. За столом он, наконец, разглядел офицера с погонами капитана третьего ранга.
— Присаживайтесь, товарищ Зуев. Извините за столь поздний час: работа такая... Что вы можете прояснить по этому вопросу? — протянул офицер несколько листков. С первых же строк Валентин понял, что это «телега» на него. Чего в ней только не было! Доносчик старательно перечислял его грехи в разглашении военной и государственной тайны, о чем и извещал этот доброхот соответствующие органы. В конце последнего листа стояла заковыристая подпись полковника Копальского. Валентин сразу сообразил, что это липа, ибо те «факты», о которых так старательно сообщал информатор, за ним не значились. Курсант три года проходил практику на надводных кораблях, а перегибщик Копальский приобщил его к атомному подводному флоту. Видимо, стукач с историческим опытом тридцать седьмого года не учел новые реалии. На этом и прокололся.
— Все это — вранье! — Валентин вернул письмо офицеру.
— Знаю. Проверили. А в чем же сермяжная правда? — глаза офицера одобрительно смотрели на юношу.
— Собирался жениться на его дочери, но вот... , Валентин протянул письмо Жана, которое предусмотрительно сохранил.
— Ах! Вот оно что?! Теперь все ясно. Извините, товарищ Зуев, вы свободны... , — офицер встал, положил ладонь на плечо курсанта и проводил его до двери.
«Сволочи! Дочь — проститутка, жена трахается с собакой, муж — стукач! Ну, и семейка! Хорошо, что я порвал с ними», — думал Валентин, идя в свою роту. Но все — же где-то в глубине души шевельнулось чувство щемящей жалости к Люське. Не просто взять и так сразу вычеркнуть из жизни ту, с которой пять лет просидел за одной партой, которую впервые в жизни поцеловал и так легкомысленно увел от законного мужа. Ведь она так смело бросила этого ненавистного ей Жана и, очертя голову, кинулась ему на шею. А этот бешеный секс? Разве можно так быстро забыть те ночи, полные нежности и любви?!
... Ночью ему приснилась совершенно голая Люська. Она лежала на полу, на ковре, широко раскинув ноги, и притягательно улыбалась.
— Ты чего? — спросил он.
— Жду любимого...
— Кого?
— Только не тебя.
— А кого же?
— Его, — зло усмехнулась Люська и повела ногой в сторону. Там сидел Рекс.
— Фас! — скомандовала Люська и указала пальцем на свое заветное место.
Пес зарычал, бросился на нее, вставил свой длинный, красный член и стал быстро насиловать.
— Пошел прочь! — пытался оттащить его за хвост Валентин.
— Сам пошел! — огрызнулся тот и повернул к нему оскаленную и окровавленную морду с лицом полковника Копальского.
Эдуард Зайцев