- Что читаем? - осведомился Витька, эффектно появляясь из зарослей.
Лина подпрыгнула от неожиданности.- Шпионишь за мной, да? Не знаю уже, где от вас ото всех прятаться! - крикнула она и покраснела. Витька обиделся:
- Очень нужно!.. - и развернулся прочь. Оглянувшись, сказал: - Между прочим, когда в следующий раз будешь выбирать себе логово - выбирай получше. Сверху все видно, как на ладони.
- Да?.. А я думала... Вить!..
Витка мстительно не оборачивался.- Вить! Ви-и-ить!!!
В ее голосе уже звенели интонации, к которым нельзя было остаться равнодушным. Витька обернулся.- Я читаю - вот, смотри: "Водители фрегатов", Чуковский. Читал?
- Не читал.
- Интересно, хоть и по-детски написано... Вить!
- Ну чего?
- Да ты не стесняйся, иди сюда!
- Странная ты. На людей бросаешься. И не подойдешь к тебе, и не поможешь...
- Вить!.. Ну прости меня. Простил? Правда? Ведь правда? - Лина так искренне раскаивалась и улыбалась ему, что Витькины губы сами собой сложились в улыбку. - Ну вот и славно. Давай причаливай, всем места хватит!
Витька примостился рядом. Полуголая Лина была от него на расстоянии вытянутой руки. Она говорила ему:- Понимаешь, я очень не люблю, когда со мной, как с инвалидом... Я ничем не хуже всех остальных людей!
- Конечно, не хуже, - отвечал Витька, глядя на ее голое бедро. Лина лежала на боку, и оно вздымалось вверх крутым изгибом.
Этот изгиб вгонял Витьку в сладкую дрожь, и он чувствовал, как его писюн предательски набухает. Лина говорила ему что-то, он отвечал ей, перевернувшись на живот, и думал - видела ли она бугор, распиравший его шорты?- Я смогла бы и в кругосветное!... Я проплываю, между прочим, три километра по реке. Могу сматывать канаты, могу все, что нужно. А тут за меня стулья носят!..
- Ну... а с другой стороны, что плохого в том, чтобы помочь даме? - говорил Витька. Лина даже привстала:
- Да я велосипед через речку спокойно несу, если хочешь знать... Не веришь? А хочешь, поборемся?
- Что-о?!
- Ага, испугался, испугался!
- Ну ладно, только я тоже одной рукой...
- Еще чего! А ну держись! - И Лина налетела на него так, что Витька сразу понял: одной рукой ему не справиться.
Лина действительно была сильной, как пантера. Витька обхватил ее обеими руками - и все равно едва держался на ногах. Тонкое тело Лины, пружинистое и стремительное, яростно валило его, и он чувствовал голой кожей его огонь и силу.Постепенно их борьба превращалась в нечто совсем иное... Они пыхтели, прижавшись друг к другу, и Витька чувствовал, как голое тело Лины вливает в него странные токи. Его писюн ткнулся Лине в пах, и Витька стал бессознательно толкаться бедрами. Руки его сползли Лине на попу... ноги Лины раздвинулись, и каменный писюн уперся в мягкий холмик под ее трусиками.Их борьба превратилась в странный танец: обнявшись, уткнувшись друг другу в шеи, они толклись бедрами все яростней и быстрее, не раздеваясь и не говоря ни слова. Лина растопырила ножки, а Витька норовил наподдать писюном ей снизу. Серебряные ее косы растрепались, и Витька чувствовал их запах - тонкий, волнующий, как ночной ветер.Он чувствовал, что ритм толчков затягивает его в какую-то бездну, и она уже совсем близко, совсем-совсем...- А что это вы тут делаете?
Линин папа, по всей видимости, уже давно наблюдал за ними.- Б-б-боремся, - вызывающе ответила Лина, отходя от пунцового Витьки.
- Боретесь? Лина, в каком ты виде? Ты уже взрослая девушка! Как тебе не стыдно? А вы, молодой человек? Вы забыли, что Лина не только девушка, но и инвалид?..
***Вечером Витька не мог заснуть. Было без двух ночей полнолуние, и матовый свет, заливавший чердак из окна, будоражил Витьку, как волка.Он спал один, - родители его спали внизу, в комнате. Полежав некоторое время с закрытыми глазами, он стянул трусы и стал гладить свой писюн, вспоминая борьбу с Линой. Сладкие волны разливались по его телу... но вдруг Витька каким-то шестым чувством учуял подвох - и открыл глаза.Дверь была приоткрыта. К Витькиной кровати приближалась белая фигура... Ужас, сковавший на мгновение Витьку, тут же сменился удивлением - "да это же Лина!" - и Витька едва успел накинуть трусы на торчащий писюн.Лина вошла в лунный луч, и Витька зажмурился и запыхтел, изображая "спящее дыхание". Внутри у него все напряглось, как в самый волнующий момент кино.Какое-то время Лина стояла над ним; затем Витька вдруг почувствовал ее пальцы на своем писюне.Это было так неожиданно, что Витька еле удержался от крика. Рука Лины замерла, и Витька изо всех сил изображал, как крепко он спит.Прошло еще полминуты, и пальцы Лины поползли по его писюну, ощупывая и изучая его сквозь трусы.Это было так невозможно и так приятно, что Витька едва сдерживал стон. Сладкая щекотка растеклась по телу, и Витька выгнулся, подставляя Лине хозяйство, ноющее под трусами.Но Лина вдруг испугалась: невидимая рука мгновенно убралась с трусов, и Витька услышал легкие шаги, а затем и шорох двери.Полежав некоторое время в тишине, Витька снова спустил трусы. Луна заливала чердак матовым туманом, и Витьке казалось, что лунные волны пронизывают сладостью набухший писюн и все его тело. Пальцы его скользили по писюну все быстрей, быстрей, - и вот уже между ног его лопался огромный радужный пузырь, и Витька скулил, вжавшись в кровать...***Днем все было, как обычно: Лина ничем не выдала себя, а Витька тем более. Вечером он снова лежал со спущенными трусами и ласкал писюн, думая о Лине.И снова приоткрылась дверь, снова раздались легкие шаги... В этот раз нежные пальцы Лины ощупали Витьке не только писюн, но и яйца, и даже сделали попытку приподнять резинку трусов...Но Лина, видно, сама испугалась собственной смелости - и вскоре Витька снова услышал тихие, пугливые шаги и шорох двери.Весь день Витька промаялся, чувствуя, что так больше нельзя. Ночная тайна тяготила его, и он не знал, как ему быть. О том, чтобы объясниться с Линой, нельзя было и думать; что же делать?Витька раздумывал об этом, лежа в постели - и вдруг похолодел от внезапной мысли. Прежде чем сообразил, что делает, он стащил с себя трусы и сбросил их вместе с простыней на пол.И в тот же момент приоткрылась дверь: вошла Лина...Витька лежал полностью голый и обливался миллионами стыдно-сладких ручейков. Он был весь на виду у Лины, и ему казалось, что его тело сейчас скукожится от стыда, как сухой листик.Лина долго стояла над ним, а Витька сходил с ума, ощущая ее взгляд на себе. Внезапно он почувствовал, как Лина трогает его за голый писюн...Это было так неописуемо-хорошо, что в глазах у Витьки запрыгали искры. Тонкие пальцы Лины скользили по его писюну, щупали, трогали, мяли его со всех сторон, забирались в уголочки под яйцами... Витька с ужасом думал о том, ЧТО ожидает его, - но вдруг неожиданно для себя чихнул.И открыл глаза."Все. Конец" - мелькнуло у него в голове. Лина вскрикнула и отскочила от него.Минуту они молча смотрели друг на друга, потом Лина стала осторожно пятиться к двери...- Лина! - шепотом позвал ее Витька.
- Что? - ответила она, помолчав.
- Ты чего?
- Что "чего"?
- Чего не спишь?
- Да так... просто... А ты? Чего притворяешься?
Она снова подходила к голому Витьке. Сердце его стучало, как барабан.- Что "притворяюсь"?
- Ничего... Ты всегда голый спишь?
- Всегда. То есть... Не всегда. Ты ведь знаешь.
- Что "знаю"?
- Ты же была здесь. Вчера, и позавчера. Я не спал.
Лина закрыла лицо рукой: ей было стыдно.- Тебе... интересно, да?
- Что "интересно"? - чуть не плача, спросила Лина.
- Ну... Ты знаешь.
Минутку они помолчали. Потом Витька приподнялся и сел на край кровати.- Знаешь, а так не честно!
- Что "не честно"?
- Я раздетый, а ты?
- Ты что, хочешь, чтобы я тоже разделась?
- Так будет честно, по крайней мере.
Лина помолчала, затем посмотрела на Витьку и стянула с себя ночнушку. Под ней не было ничего.Она стояла в лунном луче, освещавшем ее тело призрачным матовым светом. Ее груди, пухлые и остроносые, топорщились в разные стороны, отбрасывая тени на гибкий живот. Плавный изгиб ее фигуры, пластика ее плеч, грудей, ног, матовая нагота ее бедер, не расчерченных полоской трусов, были так неописуемо хороши и фантастичны, что Витька вновь ощутил предательскую щекотку в горле. "Мы с Линой голые, совсем голые, - думал он, - так не бывает, не может быть"...- Ну что, так честнее? – тихо спросила Лина.
- Да... - ответил Витька. Вдруг он увидел, что ее волосы светятся серебристым светом - призрачным, едва заметным, как болотные огни. "Луна отражается", подумал он - и тут же заметил, что светятся и брови, и ресницы, и пушистый треугольник между ног, не освещенный луной. Его вдруг охватил сладкий ужас...
- Честнее будет, если ты ляжешь на кровать, - сказал он.
- Зачем это?
- Я же лежал? Ты смотрела, трогала...
Витька встал. Лина молча глядела на него, затем подошла к кровати и легла.- Ты… ты тоже будешь смотреть и трогать?
- А что ты думала? Конечно, - сказал Витька, присел на край кровати и, не дыша, тронул пушистый светящийся треугольник. Его пальцы ощутили слабое покалывание... - Ты бьешься током? Почему?
- Током? Не знаю... Я не смогу тебе объяснить.
- Объяснить? Что?
- Неважно. Взялся трогать - так трогай. Или тебе показать, как это делать?
- Покажи.
Лина помолчала, затем протянула руку, раздвинула ноги и положила Витькину ладонь на пухлую влажную щель.- Вон там... Там у меня то самое, что у тебя. А не там, где волоски...
- Да знаю я. Думаешь, я совсем уже?.. А тебе что... приятно так?
- Да. Пожалуй, что да. Даааа!..
Лина подставилась Витьке, раскорячив ножки, и он мял скользкие складочки. Тело ее выгибалось, и Витька видел, что ее волосы светились все ярче. Это было завораживающе прекрасно и необъяснимо, и Витька таял от сладкого ужаса, смешанного с тишиной и лунными потоками, затопившими весь чердак. Он хотел спросить, что это - и не мог, не мог нарушить тишины и невыразимого чувства тайны, которое щекотало его, как перышко, просунутое прямо в сердце.Лина застонала. От ее кожи в руку шел холодный, щекочущий ветер, Витька чувствовал и впитывал его, и не мог объяснить, что это такое. Его тянуло к Лине, как магнитом; не переставая мять липкие складочки, он нагнулся - и примостился рядом.Как только он сделал это, как только ощутил бархатное, дрожащее тело Лины, обжегся об него, впитал пронзительный ток ее кожи - его тут же накрыла сладкая волна, и он захлебнулся, растворился в ней...Забыв обо всем, Витька сгреб Лину, перевернул ее на бок и прижал к себе, стараясь прильнуть каждой клеточкой к ее телу. Лина стонала и стрелялась легкими искрами тока. Все барьеры вдруг отпали, и Витька с Линой обнимались, льнули друг к другу, карабкались друг на друга, тыкались друг в друга носами, макушками и гениталиями. Как-то сам собою, незаметно Витька очутился сверху на Лине...Он опомнился только тогда, когда она вскрикнула. Его писюн все глубже уходил в тугую мякоть; страстно, до боли, до крика хотелось прободать ее насквозь, и Витька долбил ее бедрами, всаживаясь все глубже, а Лина пищала и извивалась под ним.- Что ты делаешь? Что ты делаешь? Что мы делаем? Это же... Аааа!.. - кричали ее непослушные губы. Витька видел, что вся она светилась призрачным светом, как светлячок - не только волосы, но и глаза, и губы, и вся ее кожа. Он и сам светился точно так же; он чувствовал в себе этот свет - сладко-холодный и щекочущий; он уже знал, что это луна, что она в Лине, и через нее - в нем.
Он понимал, конечно, что он делает с Линой - понимал каким-то задворком мозга, бубнившим, как забытый телевизор, который никто не смотрит. Понимал - и вдавливался бедрами в Лину, и беспощадно буравил ее, и скоро вплыл в нее до основания и толкал ее внутри, в хлюпающей мякоти, узкой, эластичной, обтянувшей его писюн сладкой ловушкой по всей длине.Это было так удивительно хорошо, что Витька хрипел и рычал, танцуя на Лине.- Тебе больно? - спрашивал он сквозь хрип.
- Да. Было больно. Но ничего, это ничего... - шептала ему Лина, и он видел, что сейчас в ней не боль, а совсем другое, сладкое и большое, как океан. Оно закипало где-то там, внутри Лины, где толкался его писюн, и пронизывало Витьку наслаждением, невыносимым, как щекотка.
- Ааааа, как хорошо, Лина, как хорошо, - шептал он, ускоряя толчки, и Лина двигалась с ним, обхватив его обеими ногами и рукой, - и даже обрубок левой руки пытался обнять его.
Она пыхтела и стонала все громче, и сквозь стон с ее губ рвался бессвязный шепот: - аааа, Вить, глубже, глубже... пожала-а-а-алуйста, глубже, плотней, аааа! Еще, еще, миленький мой, славный, моя лапуся, мое счастье, мой пусенок, чудо мое, зайка, еще, еще... аааааа!.. - Она бессознательно называла Витьку всеми ласкательными, какие слышала от покойной матери, и Витька, яростно долбивший ее письку, вдруг сошел с ума от нежности и прильнул к ее губам.Ему показалось, что он провалился в радужное море. Писюн, утопающий во вспоротой мякоти, нежные, влажные губы Лины, их близость и сладость, невозможные слова, которые она говорила ему, пробрали Витьку до костей, и он лихорадочно обцеловывал Лину, вылизывал ей губы, сосал их, как леденцы, чувствуя, как его неудержимо несет к финишу.Лина вдавила рукой его попу в себя, сжала его своими сильными ногами, как клещами, и умоляла его:- Глубже, Витенька, глубже, родненький мой, зайка, ну пожалуйста, глубже, глу-у-у-убже! Ааа! АААААААА!..
Рука ее с силой впилась в Витькину попу, губы кусали его рот, бедра приподняли Витьку над кроватью... Она кричала, и Витька кричал вместе с ней, обжигаясь своим и ее наслаждением. Оно было таким острым, что хотелось убежать от него, схорониться в тайном уголочке, - но это было нельзя, и когда писюн его набух бомбой, Витька успел подумать: "вот Оно..."Дальше было, как во сне, когда сознание видит вещи, не успевая называть и отмечать их. Содрогаясь от ослепительных толчков в Лине, Витька видел, как по ее волосам бегут стайки голубых искр. Он видел, что их тела полыхают вспышками, выхватывающими из темноты искаженное лицо Лины... Полыхание нарастало - и вдруг слилось с лунным лучом, пронзившим их из окна; Витька ощутил, как сквозь каждую клетку его тела льется холодный ток, смешиваясь с огнем, кипевшим в яйцах.Этот момент совпал с пронзительным визгом Лины, и Витька вдруг понял, что его, Витьки, уже нет, и нет Лины, а есть единый ком холодного лунного огня, кипящего там, между ног. Все это отпечаталось в Витькином сознании оттисками, отрывочными и бессвязными, как след сновидения в памяти. Мелькнула мысль, что он, Витька, сошел с ума, - и тут же исчезла, растворившись в леденящем блаженстве.…Они излились друг в друга до последней капли. Свечение понемногу гасло, и холодный ток в их телах замещался понемногу томным, усталым теплом.Лунный луч по-прежнему пронизывал их, и Витька вдруг заметил, что их кожа стала серебряной.- Что это? - спросил он, как только смог говорить.
- Ааааа... - отозвалась Лина. - Это луна. МОЯ луна.
- ТВОЯ?..
- Да... Она была с нами, ты чувствовал?
- Как это, Лин?
- Я не знаю, Вить... Я честно не знаю - и сама не понимаю.
- Это какая-то тайна, да?
- Да.
- Расскажи мне! Пожалуйста!
- Я не знаю, как это рассказать...
Лина прижала Витьку к себе. Помолчав, она продолжила:- Хорошо... Я расскажу тебе. Только тебе. Дружбаны не поверят, мамы давно нет, а отец… Он странный у меня. Неважно... Слушай. В тот день, когда мне... в общем, когда дед Савельич хотел зарубить собаку, а я... В общем, тогда было полнолуние. Как сейчас. И... понимаешь... в ТОТ момент... Я плохо помню это, мне было очень больно, ну... так же больно, как сейчас было хорошо, понимаешь?.. Так вот... Когда меня пронзила боль, вместе с ней меня пронзил лунный луч. Он вошел в меня вместе с болью, понимаешь? Я не знаю, что это. Я никому не говорила об этом. И мои волосы... это не просто седина, как думают. Отец брил их, а они отрастали прямо под бритвой.
Витька лежал на Лине, уткнувшись ей в шею, и растворялся в новом, опустошающем чувстве невесомости, наполнявшем его, как губку. Он не чувствовал веса, не чувствовал своего тела, и ему казалось, что они с Линой парят где-то рядом с луной.Открыв глаза, чтобы рассмотреть ее удивительные волосы, Витька вдруг вскрикнул:- Лин!.. Смотри!
Они действительно парили в лунном луче, приподнявшись на метр над кроватью. Сладкий ужас - тот самый, знакомый ему - наполнил Витьку...- Но как же?.. Этого не может быть! Не может быть... - шептал он, обнимая Лину. Его "не может быть" будто прибавили им веса, и они с Линой мягко опустились на кровать.
- Не может быть? - странным голосом отозвалась Лина. - Я уже летала. Одна. Тоже в полнолуние. Сначала летала во сне, а потом проснулась... И увидела, что я - под потолком. Я чуть не умерла тогда... Я упала и больно ушиблась. Но потом летала опять…
- Но как это может быть, Лина?
- Я не знаю. Раньше я боялась этого, страшно боялась, оно было для меня как тайное проклятие. А потом, где-то год назад, я стала изучать... Я еще почти ничего не знаю.
- Кто же ты, Лина? Кем ты стала тогда, в ту ночь?
- Не знаю. Может быть... может быть, я стала колдуньей.
- Колдуньей? Колдовства не бывает!
- Не бывает? - таким же странным голосом отозвалась Лина - и вдруг приподнялась под Витькой и крепко сжала его.
В этот самый момент открылась дверь, и в лунном луче показался профиль Лининого отца.- Лина! Лина!!! - громко крикнул он. Он был в ярости.
"Молчи и не шевелись!" - услышал Витька голос Лины, ясный и требовательный, хоть и видел, что она не раскрывала губ. Он подчинился, застыв единым изваянием с ней, и старался не дышать.Лунный луч освещал их не хуже прожектора, и не заметить их было просто невозможно. Но Витька ясно видел, что взгляд Лининого отца, острый, как бритва, проходит сквозь них, как сквозь пустоту.- Спит пацан... - сказал он, будто оправдываясь перед кем-то. – Нет, она не проведет меня, не проведет… - бормотал он, уходя прочь.
Закрылась дверь, и бормотание затихло.Несколько секунд Витька с Линой сидели в оцепенении. Потом Лина шевельнулась, вздохнула, провела рукой по Витькиному плечу и спросила:- Ну как? Говоришь, не бывает колдовства?
- Ты что, сделала нас невидимыми? - потрясенно спросил Витька.
- Вроде того, - ответила Лина. - Это еще что! Вот весной, когда писали контрошу по физике, я не подготовилась, потому что ухаживала за одной девочкой. Она... ты ее не знаешь. Она была сильно больна. Так вот: я дала нашей Кире Степанне пустую тетрадку, и она поставила мне там жирную "5", и в журнале тоже. Еще и похвалила перед всем классом! Вот это колдовство, а?
- А девочку ты тоже...
- Чуть-чуть. Я не знаю, сколько помогла я, сколько лекарства, но она поправилась, хоть врачи приговорили ее...
- Слушай, Лин!
- А?
- А давай... давай полетаем! Раз ты умеешь! И я с тобой тоже! Давай?
- Я боялась. Боялась одна. А сейчас... Но...
- Что "но"?
- Тут нет никаких правил... Короче: это опасно. Я не могу объяснить тебе. Я сама еще не все чувствую, а что чувствую - не понимаю.
- Все равно! Давай, Лин!
- Хорошо. Закрой глаза.
Витька зажмурился, чувствуя, как тело его снова теряет вес. Он вдруг вспомнил, как летал во сне: нужно просто устремиться вверх, и тогда...- Вить! СМОТРИ!..
Витька открыл глаза. Они с Линой парили над кроватью.- Ух!.. Попробуй вперед!.. - шепнула Лина, и сама подалась к окну. - Не бойся! Можешь отпустить меня, я тебя держу.
Они подлетели к окну. Лина улыбнулась Витьке - и вылетела прочь с чердака. Захлебнувшись сладким ужасом и восторгом, Витька вылетел вслед за ней.- Ааааа! Ииииии! Вот это даааа! - визжала Лина, танцуя в лунном луче. - Я еще никогда так не летала. Виииить! Как здоооорово!.. Эгегееее!
- Эгегегееее! - подхватил Витька, и они принялись восторженно орать, отлетая прочь от дачи.
- Перебудим всех!..
- Ничего! Никто не услышит! Эгегеееее!..
Они летели, обжигаясь о прохладу ночи, а вслед им лаяли собаки. Голая Лина, купающаяся в лунном свете, была умопомрачительно красива, и Витька подлетел к ней.- Что?
- Ты очень красивая, Лин. Я... я даже не могу сказать тебе...
- А ты не словами скажи. Скажи...
И вдруг Витька ощутил, что Лина понимает его без слов. Он будто почувствовал ее в себе, внутри - и это было так здорово, что у него закружилась голова. Черная ночная бездна под ним и сверкающий лунный океан сверху опрокинули его, и он врезался на лету в Лину.- Ай! Чего дерешься?... Ооооу! - Лина взвыла, потому что Витька обнял ее и стал ласкать прямо в воздухе.
Он ласкал ее лихорадочно, будто торопился объясниться в любви каждой ее клеточке. Он слюнявил ей соски, бодал ее пухлые груди, облизывал ее, как ласковый пес, спускаясь все ниже, и наконец прильнул губами к тому месту, которое недавно горело под ударами его писюна. Лина растопырилась пошире...- Ааааа!.. Ты что? Тебе не противно?
- А тебе?
- Мне? Ааааа! Витюся, миленький, зайчик мой... Я умираю!.. Еще, еще так, еще...
Она танцевала в серебристом мареве, а Витька пролизывал ее насквозь большим мягким языком, горящим от соли. Вскоре Лина выгнулась - и вдруг, обхватив ногами Витьку, взмыла вверх. Ее раздирал крик. У Витьки екнуло в груди, но он крепко держал ее за бедра и старательно работал языком, исторгая из Лины все новые и новые счастливые вопли.- Аааааооооуу! - Лина смеялась от счастья и наслаждения, и смех ее был серебристым, как луна. Из ее складочек брызгало тягучими каплями, стекавшими по Витькиному лицу, как мед, - и сам Витька брызгался серебряными звездочками, вылетавшими из его писюна…
Они летали высоко - там, где было холодно и ветрено, - и Лина сама стала холодной, как ветер. Изнемогая от наслаждения, она смеялась звонким прохладным смехом, - и вдруг Витька увидел, что сквозь нее просвечивает луна.- Лина! Ты прозрачная! - крикнул она.
- Аааооооууу... Что? Возвр... возвращаемся назад, - заплетающимся языком прохрипела Лина. - Я же говорила, что это опасно!
Витька оглянулся, но вокруг не было ни домов, ни огней, никаких ориентиров - только лунное марево, и сверху - луна, большая, серебряная, как призрачный глаз.- Закрой глаза и держись за меня! - крикнула Лина. Витька ухватился за ее ноги - и почувствовал, что они мягкие, как паралон.
- Лина! - хотел было крикнуть он - и не смог раскрыть рта.
Каким-то тайным чувством он понял, что нужно думать, будто ноги Лины - обычные, твердые, из мяса и костей. Они и впрямь будто бы отвердели, и через минуту он услышал в себе голос Лины:- Ну вот… Все в порядке.
Витька открыл глаза. Они парили над их дачей, возле чердачного окна. Лина влетела туда, и Витька вслед на ней. Лина упала на кровать, Витька тоже - и вдруг он ощутил смертельную, пьянящую усталость. Она навалилась на него и придавила, как свинцовая гора...- Я же говорила: это опасно. Могли и не выбраться... - слышал он голос Лины, уходящий в туман, и затем уже не помнил ничего.
Во сне он входил писюном в мягкую, нежную Лину - и снова и снова изливался в нее тягучей струйкой блаженства, и вылизывал ей личико, и говорил ей такие же интимные и невозможные слова, как она ему, - и было хорошо, смертельно хорошо, и почему-то очень грустно…Продолжение следует.