Чёрт его знает, как получилось,- вроде не маленький уже: заболел простудой. Думал - пройдёт... Хоть всё воскресенье пролежал, к вечеру поднялась температура. Мать потчевала и отваром трав, малиновым чаем с мёдом - и к утру уже ничего, только в горле больно. Мать с утра сменила мне мокрые от пота бельё, накрыла потеплее и строго наказала: \" На улицу ни ногой!\" Я особо и не рвался, последний день третьей четверти, впереди весенние каникулы, но начать их с давки постели не входило в мои планы. Мать, наверное, не совсем верила в моё послушание, добавила у дверей:
- Я скоро вернусь, схожу на работу и отпрошусь, у меня, слава богу, отгулы накопились.
После ухода матери я хотел было встать да встряхнуть чёртову хворь, но почувствовал слабость во всём теле лёг обратно, попил отвар трав и незаметно уснул.
Проснулся я от душещипательного запаха оладьи. Ох какие они вкусные у матери! С медком, вареньем - за один присесть целую горку оладьей слопаешь и не заметишь... Вскоре мать подошла ко мне с тарелкой оладьей, вкусностями, чаем. Я со смаком принялся за горяченькие, хрустящие яства, а мать с ложечки баловал меня то вареньем, то сметаной, то мёдом. Благодать. А что мать меня кормила как маленького, меня умиляло. Почувствовал себя маминым сынком. При подношении ложечки к мою рту она наклонялась и запах её тела вперемежку с запахом оладья казалось райским наслаждением.
- Мам. ты так чудесно пахнешь! - сказал я и головой невольно потянулся к маминой груди. А там такой волнующий дух и чудная ложбинка между спелых дынь.
- Это оладьи!- засмеялась мать,- чуешь запах пищи, значит дело пошло на поправку - обрадовалась она.
Продолжая пиршество, матери давал откусывать оладьи. Всё чаще стал льнуть к её груди, с наслаждением вдыхал аромат сладких её дынь и приговаривал:
- Чудная ты у меня, мама! Ты такая прекрасная и даже одним запахом своим вселяешь мне силы,- невинно поцеловал левую грудь, приподняв её правой рукой к вырезу платья.
- Миленький ты мой, вроде недавно только кормила тебя из этих грудей, а вот и вырос. Сегодня ты из-за болезни впал в детство...
Я опять прильнул к грудям: правую нюхал всеми ноздрями, а левую грудь слегка поглаживал.
- Мам, мне и вправду легче, а я помню сладость твоего молока.
- Да ты был хорошеньким - до четырёх лет приставал: \"Сиську хочу!\" - еле отучила.
- Я и теперь хочу её пососать, я же сейчас маленький и быстрее выздороветь хочу...
- Ну и хитрюгя же ты!
Тем временем я вытащил левую грудь из-за выреза платья и присосался к спелой вишенке. Просочившаяся капелька жидкости никак нельзя была назвать молоком моего детства, но её горчинка казалась мне
лучшей приправой.
Но мать не дала мне полностью насладиться детством, встала и лёгким
спрятала мелькавшую розовым ореолом вокруг спелой вишенки-соска грудь.
- Не балуйся! Поел хорошенько, теперь давай поспи!- взъерошила мои волосы, провела тёплыми руками по лицу, поправило одеяло и пошла на кухню, я тебе куриный бульон приготовлю - пальчики оближешь!
Начавшееся возбуждение упало и вскоре опят уснул.
В этот раз я проснулся значительно окрепшим. Хотел вскинуть одеяло напрочь и встать да вспомнил как я недавно впадал в детство. Улыбнулся про себя и подумал: а чего мне торопиться из детства?
Сказать правду, мать меня особо не баловала. Отец - геолог, всё пропадал в экспедициях. Деньги он семье приносил, но я нутром чувствовал прохладу в их отношениях. На экспедициях отец, наверное, не без женщин жил. А мать моя, мне кажется, на сторону не ходила, мужиков домой не приволакивала. Во всяком случае, я не замечал. Я сам девчонками ещё не дружил, слушал разговоры мальчиков про секс, иногда дрочил тайком, но как заняться сексом с девками - не представлял.
Ну вот мать пригласила на бульон. Не знаю, чем только она заправила его, но от запаха у меня в желудке заурчало.
- Мам, можно мне тут поесть?
- Ох ты какой больной, ну ладно, принесу...
Мать на подносе принесла тарелку с бульоном, дымящееся курятину, специи. А как шли к её фигуре отливающий пурпурным цветом бархатный халат! Но только почему так пуритански запахнула отвороты халата на груди?!
- Ну. больной, пора принимать пищу! - она с улыбкой начала кормить меня с ложечки, подносила хлеб, ломтики курятины.
Насытившись, я поблагодарил мать и, сделав грустные глаза, сказал:
- Мам. я прилягу, а ты дай мне ещё раз пососать грудь, мне в тот раз так хорошо стало...
- Сынок, ты уже начал злоупотреблять своей болезнью. Я твоя мать, ты моя кровинушка. Матери для своего отпрыска ничего не жалко. Я тебя грудью кормила...
- Мам, не надо, я только понюхаю твой запах, знаю, молока моего детства нет в сиськах, но мне так хорошо становится...- притянув к себе раскрасневшуюся мать я залез под халат, вывел на белый свет мрамором белеющие полушария-дыни и стал их целовать, мять. Целовал то левую, то правую, освободившуюся грудь теребил пальцами - балдёж бесподобный!
Зачастило дыхание, мать тоже волновалась всем телом. Она то отодвигалась от меня, то прижимала мою голову к своей груди.
- Сы-ну-ля... Так же нель-зя... Ты боль-ной, но уже взрос-лый...
- Мам, ты не бойся, я тебе плохого не сделаю, я люблю тебя, я, я, Я...
Я упивался запахом тела матери, милее, желанней ничего на свете не было для меня в эти минуты.
- Мама, мамочка, милая, единственная, как я тебя люблю. Ты самая-самая...- целуя, потягивая губами набухшие соски, причмокивая, я прижал к себе мать и припал к её медовым устам. Она обняла меня и стала слегка шлёпать по спине. Задыхаясь оторвался от млеющих губ и она:
- Да ты весь взмок, а ну сними рубашку!- Она живо стянула с меня потяжелевшую от пота фланелевую рубашку и полами халата стала вытирать с меня ручьями стекающий пот,- пойду принесу футболку.
- Не уходи, мама! - Приподнятые полы халата открыли сумасшедшее видение прекрасных, округлых бедер матери.
Мгновенно распахнув полы халата я прижался к теле матери. Моё остывшее после пота тело обожгло огнём мягкой, податливой плоти с чувственно торчащими сосками.
- Сы-нок,- выдохнула она.
Обняв левой рукой за шею я втаскивал её расслабившееся тело на мою кровать, правая рука непроизвольно приложилась к роскошному бедру и мать легко очутилась рядом со мной. Я нисколько не чувствовал её тяжести. Полулежа на ней я лихорадочно целовал, лизал всё её тело, руки проворно блуждали по грудям, животу, талии, бёдрам. Она всё старалась полами халата укрыть меня.
- Мам, сними ты этот халат и укроемся вместе, теплее будет,- она чуть приподнялась и я, живо стянув его, закинул на нас.
- На, успокойся! - мать повернулась ко мне и, обхватив обеими руками мою бедную голову лицом приткнула к левому соску.- Лежи спокойно, больной, а то опять вспотеешь простудишься.- Её дыхание уравнялось, голос окреп.
- Да мне что... я только выздороветь хочу и тебя любить, слушаться тебя, не огорчать...- бормотал я уголком губ потягивая сосок.
- Любовь матери и сына одно, когда выздоровеешь, тебя ведь потянет и на большее. В твоём возрасте кровь не только играет, но и бушует. А мужская плоть требует разрядки. Так мы и до греха докатимся.
- Мам, а женская кровь как?
- Женская тоже закипает, но она более сдержанна, как вода в пруду. Если любимый мужчина дотронется до запруды, по маленькой протоке схлынет вся неукротимая женская любовь.
Она гораздо сильнее мужского. Женщине нужен надёжный тыл, она вечно печется о родном очаге, чтобы и мужу там нравилось, и детям было уютно. Мужчины по своей природе самцы-охотники. Им бы скорей овладеть женщиной, оплодотворить, а потом не проч и на стороне побаловаться. Его похоть требует разнообразия. Потому мужчины редко прощают супружескую измену, а женщины любимому прощают почти всегда...
- Мам, а я в жизни ни разу никого не целовал, не обнимал, только тебя в детстве и вот сейчас. И никого мне не надо, кроме тебя!- я сильнее прижался к родному телу.
- Вот мы лежим, сынок и кумекаю: если ты меня не только как мать, но и как женщину любишь, я опасаюсь, что ты с такого молодого возраста привяжешься ко мне и останешься без законной супруги. А тебе надо семью создать, детей расти...
Повернувшись боком. я задумался. Да, мне ещё расти. Вот какой я слабый, всё потею. Женитьба, дети никак не укладывались в голове.
- А почему мне нельзя тебя любить по-настоящему?- я сам испугался своего вопроса, потому что меня неведомая мне сила влекла к матери, хотелось трогать её всюду, но никак не решался спуститься ниже талии - вдруг мать взбрыкнется и всё испорчу?! А ведь так хорошо лежим, обнимаемся, целуемся. Я бы вечно не оторвался от её прелестей!
- Я тебя очень люблю, сынуля. Я давно не видела мужа, моё нутро тоже тоскует. Но с тобой бы одной крови. Если мы с тобой займемся любовью, это будет блуд, грех, инцест. А кровнородственное сношение может привести к рождению умственно отсталых, покалеченных детей. Уф какие разговоры мы с тобой затеяли. Ну да ладно, всё равно тебя надо было когда-нибудь разуметь, растолковать, объяснить. Лучше я, чем какая-нибудь подзаборная шалава.
Мать чуть привстала и, поправляя сбившийся с меня халат, то ли нечаянно задела мой приподнявший семейные трусы стояк. Даже от легкого прикосновения он у меня загудел.
- Да ты никак совсем поправился, пришёл в полную боевую готовность!- Набросила на вздыбленый стояк халат и поцелуем накрыла мне губы.
Э! Была не была! Я легко опрокинула мать на спину и, целуя взасос, потянулся по животу в низ. Боже мой! Дойдя до шелковистых волос на паху я на мгновенье наткнулся на резинку от трусов, юрко их преодолел и рука ощутила неведомое до сих пор тёплую, вязкую мокроту. Трусы тоже были мокрые насквозь. Я невольно выдернул руку из трусов, халата и невольно поднёс к носу.
- Что ты делаешь, миленький? Это от твоих ласк моя киска плачет любовными слезами, это смазка киски. Вытирай скорей руку и не лезь туда больше - не то запрещала, не то советовала мать.
А я млел от дурманящего запаха смазки маминой киски и лизнул - восхитительно!
- Мам, я хочу целовать тебя и там,- не дожидаясь её ответа повернулся, зацепившись одной рукой за сосок матери лицом пал на заветное место, откуда шестнадцать лет тому назад я благополучно вышел на белый свет.
- О-о-о... миленький, что ты со мной делаешь, у меня нет сил отбиваться от тебя. Да целуй ты чуть выше, на ложбинке найди горошину, клитор называется, только осторожно, нежно... О-хо-хо-ха-а-а...
Удивительный орган - эта женская киска. Легко раздвинув большие, горячие, пахнувшие ароматом каких-то прекрасных цветов губы маминой пилотки,-точно, она так похожа на солдатскую пилотку, только волосы лишние,-я носом наткнулся на маленький бугорок. Понюхал по привычке и не удержался, лизнул. Мать застонала. О-о-о! Это был стон не от боли, не от прищемления пальца! Хотя подобный стон я слышал впервые, но услышать такое наслаждение матери, почувствовать её счастливое кайфование многого стоит. Старался как мог, облизывал, потягивал губами оба берега ложбинки, щекотал языком похотливый бугорок. Мать охала-охала да забилась трепеща. Я испугался её конвульций - уж не припадок ли? От оторвавшись от ложбинки, смахнул с губ и носа мокроту и приподнял голову матери.
- Что с тобой мамочка, тебе плохо? Что принести, какое лекарство?
вскоре мать успокоилась, заулыбалась лучезарной улыбкой и сказала:
- Это оргазм, миленький! Это высшее наслаждение для тела и души. Прости меня, грешную, не могла противиться соблазну, ведь сколько я жила не ведая такого счастья! Спасибо тебе, мой дорогой...
- А мужской оргазм каким бывает?- Обнаглел я. Хотя какой бывает кайф при спускании малафья -слыхал. Но сам никогда пока не дрочил. Да пробовал было, потом три дня стояк болел. Оказывается, надо было смазку какую-нибудь натереть.
Мать обтерла промежность халатом и вся сияя смотрела на меня. Поникший было при содрогании тела матери мой стояк опять ожил. Мать махнула рукой:
- Семь бед - один ответ. Иди сюда, мой миленький. Сейчас и ты получишь оргазм. Ложись!
Стянула с меня трусы. взяла в тёплые, мягкие руки мой стояк, пару раз поводила по стволу и... взяла головку стояка в рот. Вот это - да! Губами, проворным языком она очень быстро заставила взорваться моего стояка. Хлынул поток малафья, приятная дрожь прошла по всему телу до кончиков пальцев. Я обессиленно задышал, как будто кросс пробежал. Мать вытерла тем же халатом следы малафья со своего лица, груди и сказала:
- Будем считать, что вылечили тебя. Большее об этом и не зарекайся!
(продолжение следует)