— Не догонишь, не догонишь!
— Ииии!..
— У тебя... ноги длинные... пока повернутся... а у меня — раз-раз-раз...
— Рассуждаем, да? А вот тебе!..
— Не догонишь, не догонишь...
«А ведь и мы когда-то так... с Владой», — думал Андрей. — «Так странно смотреть со стороны...»
Он стоял в отдалении — так, что его вроде и не было видно — и наблюдал, как пацаненок лет восьми и молодая девушка гоняются друг за дружкой, визжа, как целый выводок поросят.
Все вокруг было голубым и лиловым, как бывает в апреле. Солнце с неба тоже вопило и визжало, и густое небо вместе с ним, и скучные дома, с которых будто стерли пыль.
Девушка была черноглазой и красивой. А если красивые девушки дурачатся, как дети, и щеки их розовеют, иглаза горят, как фонари — это вообще невозможно выдержать. Андрей смотрел и думал:
«Надо же, как сестра любит братишку... Как ей идет быть ребенком... И у меня были бы сын и дочка, и так же игрались бы вместе... Вот у этих наверняка есть счастливый папаша. Живет себе и не понимает своего счастья... Урод. Ненавижу его, хоть и глупо, конечно. Просто зависть. Зависть, зависть, зависть...»
—... А чего он там на нас смотрит?
— Ну, Дюшка, не столько на нас, сколько на меня. Потому что он думает, что его не видно.
— Тю! Кто ж так прячется?
— А давай мы его научим? Эй, дядя! Который стоит за кустами! Идите к нам! Мы вас научим прятаться... и побегаем. Эгегей!
Поразмыслив, что лучше — убежать или выйти из укрытия, — Андрей все-таки решил выйти.
— Не бойтесь! Мы не кусаемся!
— РРР... ргав! — гавкнул пацаненок.
Девушка была вся розовая, от носа до ушей, и это все улыбалось и смеялось, и даже уши смеялись сквозь волосы.
«Надо что-то им сказать, — думал Андрей. — Что-то педагогичное. Дети, как-никак. А то я получаюсь совсем идиотом».
— Ну, и кто быстрее бегает? — спросил он у мальчика. — Ты или сестренка?
Мальчик с сестрой переглянулись и прыснули от хохота. Андрея пробрал озноб.
— А... что я такого сказал?
— Да ничего, — смеялась девушка.
Она была на кого-то ужасно похожа, хоть Андрей и не мог понять, на кого. «Да на брата своего и похожа», вдруг понял он, но не успокоился. Все казалось каким-то дежавю, будто он попал в старый сон.
— Ох... А это хорошо, что вы отвлекли нас. Моему... брату, — она снова переглянулась с пацаненком, и они снова рассмеялись, — моему брату пора в школу.
— Нееее! Не гони, сеструха! — начал было братец, но девушка нахмурилась, и он притих.
— Школу никто не отменял. А вас, случайно, не Андреем зовут? — вдруг спросила она у Андрея.
Тот опешил.
— Не хотите — не говорите... Так, Дюшка, чеши-ка домой, переодевайся — вон мокрый весь!... Завтрак знаешь где, да? И давай, а то первый у тебя русский, и... можно не продолжать, да?
— А бонус будет?
— Будет. Слово сестры. Давай!
— Когда ты придешь?
— Скоро.
Она нагнулась к братишке, чмокнула его, и тот побежал к домам.
— Бонус? — спросил Андрей, совсем сбитый с толку.
— Ага. У нас с ним заведено: как только меня опять принимают за его сестру — это значит, что у него лучшая в мире мама, а лучшие в мире мамы всегда дарят детям трансформеры. Надо будет зайти в киоск...
— Мама?!
— Ну да. Это сын мой, Дюшка. Андрюшка... Так. А ну-ка посмотри на меня. Внимательно.
Девушка подошла вплотную к Андрею, взяла его за руки (их кольнуло током) и уперлась взглядом ему в глаза.
Взгляд горел таким же теплом, как и розовые щеки, и вся она. Остолбеневший Андрей чувствовал, как это тепло проникает в него, покалывая мурашками под кожей.
— Не узнаешь?
И, когда теплые руки уже отпустили его, а глаза потухли, он вдруг ахнул:
— Влада?
***
— Как ты меня узнала?
— Не знаю. Как-то узнала, и все.
Они с Андреем сидели на диване в ее квартире и хлебали наскоро сваренный чай.
— Я сильно изменился?
— Да нет. Такой же сморчок, гороховый стручок. Шутка! Ыыыы, уже и надулся, обижака! А я? Я сильно изменилась?
— Ты? Сильно. До сих пор не верю, что это ты.
— Ну конечно, это не я. Это Чоррррный Демон Мармадюк в моем обличье...
— Вот теперь верю. Теперь точно ты.
Они рассмеялись.
— Ну а все-таки? В чем я так изменилась, что ты меня не узнал?
— Ну... Во-первых, волосы. Когда я тебя последний раз видел, они у тебя были короткие и лиловые. А сейчас длинные и настоящие. Когда, кстати, ты уехала? Сколько мы не виделись?
— Одиннадц... нет, подожди... Двенадцать лет, во! Я уехала — мне было шестнадцать.
— А сейчас сколько?
— Считать умеешь? Двадцать восемь.
— Двадцать восемь?!
— А что?
— Вот потому я тебя и не узнал. Все твои ровесницы уже давно тетки, а ты выглядишь совсем девчонкой. Тебе на вид лет восемнадцать, не больше.
— Что же мне, старухой быть? Двадцать восемь — не шестьдесят вроде бы?
— Это точно... Ты чего не отвечала на мои письма?
— Я?... Это ты чего мне не писал?!
— Я? Писал. Знаешь сколько писал... Что, ничего не дошло?
— Наверно, нет. И мои тоже не дошли, да?
— Стало быть... Вот лажа, а?
— Охренеть просто. Писала, писала ему, всю душу вкладывала... блин, был бы у тебя Интернет, не жил бы в каменном веке... Небось до сих пор компа нет?
— Да ладно тебе. Лучше расскажи, как там, в Израиле? Ты сюда так приехала, или насовсем?
— Я здесь уже пять лет как. Ты же слышал: Дюшка тут в школу ходит.
— А муж?
— Что муж? Чей муж?
— Твой. Он тоже тут?
— Нет у меня никакого мужа. С чего ты взял?
— Ну... а...
— Что «а»? Дюшка — это Дюшка, а муж — это муж.
— А он был?
— Не было никогда. Дюшка был, а мужа не было, ясно тебе?
— Ясно... А сестра твоя мелкая где? Роза... кажется, так ее звали?
— Роза, Роза. В Израиле сидит, — махнула рукой Влада. — Чего ты ее вспомнил?
— Да так. Интересно же... Влада, а ты знаешь, что я в тебя тогда влюблен был?
— Знаю, конечно.
— Откуда?!
— Ты такой странный. Будто это не видно было.
— Значит, видно?
— Конечно. Я тоже в тебя была тааак влюблена...
— Что?!
— Не замечал, да? А я, блин, все терзалась, все мучилась: он тупой, или я не нравлюсь ему, или?..
— Даааа...
Они переглянулись и снова рассмеялись.
— Я, как ты уехала, все время представлял тебя, — говорил Андрей. — Мысленно общался с тобой, рассказывал всякие штуки... Блин, смешно вспомнить даже, будто и не со мной было. Ты сейчас совершенно другая. Полностью незнакомый мне человек. И я тоже совсем другой... Я уже плохо помню, каким я был тогда. Помню, жалел, что не поцеловались ни разу...
— И я жалела... Слушай, а кто нам мешает?
— Что?
— Не чтокай, а иди сюда.
Она вытянулась навстречу Андрею, зажмурив глаза — совсем по-детски, по-девчоночьи, — и Андрей, холодея, чмокнул ее в горячие губы.
Потом, решившись, прильнул крепче. Лизнул языком, окунул его глубже, в запретную кислинку рта — и отпрянул, будто обжегся.
Влада заулыбалась, а потом и рассмеялась. Рассмеялся и Андрей.
— Лучше поздно, чем никогда, а?
— Угу... Ты такой колючий. Так и думала, что будешь колючий. Тебе неприятно?
— Почему?!
— Так быстро отскочил, будто я точно старуха.
— Ты что! Ты...
Второй поцелуй был гораздо крепче. Решившись, Андрей и Влада изучали друг друга губами и языками так, как только что изучали глазами. Язык Андрея много раз сплетался и расплетался с ее языком, истаивающе-сладким, как барбарис...
— Прикольно. Ты на вкус пробуешь меня, будто я конфета, — сказала Влада, когда они наконец разлепились.
— Ты кисленькая. Барбариска, или дюшес. Помнишь, такие раньше продавали?
— Ага... Дааа, Андрюха... Знаешь, как я делала, когда уехала?
— Как?
— Ээээ... Не скажу.
— Чего?
— Того. Все, забудь. Забудь!
— Ну скажи!
— Не. Давай лучше так. Ты в орлянку давно играл?
— Ээээ... С тобой последний раз и играл.
— Ну, вот давай обновим. Смотри, я бросаю — и... Если решка — я рассказываю, что я... В общем, рассказываю. А если орел — то ты.
— Что мне рассказывать?
— Ну... ну расскажи, что тебе больше всего хотелось от меня тогда, ладно? Только по-честному, ладно?
— Ладно.
Влада, зажмурившись, бросила монетку.
— Орел! Агааа! Ну все, Андрюх. Правду, только правду и ничего, кроме правды!
— Правду?
Андрей вздохнул. Помолчал.
— Мне хотелось... хотелось увидеть твои... ну, сиськи. И вообще — голой. Увидеть тебя, в смысле.
— Таааак. А я-то думала — у нас такая чистая дружба... Подростковые гормоны играли?
— Типа того.
— А сейчас хочешь увидишь?
— Что?
— Ну Андрюх, ну разве можно так безбожно тупить? Ну нельзя же так.
— Ээээ... Хочу.
Влада выпрямилась, вдохнула, выдохнула, зажмурилась, рассмеялась... и стянула с себя гольф.
Под ним ничего не было.
— Вау, — сказал Андрей, не зная, что сказать.
— Дальше показывать?
Андрей молчал. Но его взгляд был так красноречив, что Влада, розовая, как снегирь, встала, повернулась к нему спиной и сняла джинсы с трусами.
Потом, не оборачиваясь, сказала.
— Маленькая проблема.
— Какая?
— Не могу повернуться. Стесняюсь.
— Ээээ... — мычал Андрей, глядя на ее упругие, как два мячика, ягодицы. Потом встал и осторожно зашел спереди.
Влада стояла с закрытыми глазами. Потом вдруг зашлась истерическим смехом.
— Ты чего? — спросил Андрей.
— Ахахахаха... Ничего. Не обращай внимания.
— Не, ну чего?
— Ахаха... Мне еще никогда не было так стыдно. Даже когда девственности лишали.
— Ну... ну чего? — повторял Андрей, как попугай, глядя на ее соски. Пухлые, вкусные, они колыхались от смеха, как ягодки на желейных пудингах.
Влада открыла влажные глаза и тоже смотрела на свою грудь.
— С тех пор так и не выросла, — сказала она, будто извинялась.
— Мне снилось тогда, как я их в рот беру. Вот сейчас вспомнил, — тихо сказал Андрей.
Влада молчала.
Молчал и он. Потом медленно нагнулся — и робко, будто боялся обжечься, прильнул ртом к ее соску.
Он был горячий и соленый. Он жег своей солью Андреев язык. Подержав его во рту, Андрей глянул снизу на Владу.
Та дышала быстро-быстро, будто ее гнали, как волка. Маленькие ее грудки ходили ходуном, бодая Андрея прямо в лицо.
— А еще я мечтал посмотреть туда, — так же тихо говорил он, опускаясь на корточки. — Посмотреть... потрогать... и все-все там увидеть, — продолжал он, трогая розовый бутончик.
Он не вмещался в створки половых губ, будто хотел расти оттуда большим цветком. Влада застыла, — а Андрей бережно изучал влажные лепестки, перебирая их пальцами, как ботаник. Они набухали влагой под его руками, раскрывались ему навстречу, распускались на глазах...
Медленно-медленно, будто боялся спугнуть это чудо, Андрей придвинулся ближе, натянул бутон и лизнул прямо в середку.
Потом глянул наверх, в глаза Владе, обжегся о них — и лизнул снова. Потом снова, снова и снова...
— ЫЫЫхххх! — Влада вдруг взвыла басом, качнулась и больно вцепилась Андрею в волосы. Отпрянув, тот смотрел, как из нализанного бутончика брызгают маленькие гейзеры. — Ыыыы... Оооо... оо... ОООх!
Она рухнула на диван и засмеялась, прикрыв лицо руками. Оторопевший Андрей продолжал сидеть на корточках, глядя на нее.
— Ты чего? — наконец спросил он.
— Ахахахаха! — смеялась та. — Ахахааа... аааоооууу... Я еще никогда так не возбуждалась. Ни-ког-даааа...
— Серьезно?
— Ты там щупал меня, щупал... и я реально почувствовала, что нам с тобой по шестнадцать лет. Андрюш, — жалобно сказала она. — Ну и что нам делать?
— Не знаю, — сказал Андрей.
— Только познакомились, считай... Это же неправильно, да?
— Не знаю, — повторил Андрей, расстегивая брюки.
... Он вплыл в нее, как в оплавленное масло. Влада стыдливо подмахивала ему.
— Я себе совсем по-другому представлял это, — говорил он, плавно скользя в ней. — Тогда, когда ты уехала... Я думал... думал...
— Ааа? — стонала Влада.
— Думал... Неважно. Я... я люблю тебя. У меня все это время даже девушки нормальной не было... Все пытался заглушить тебя... Ааа... ААА...
Секс становился все жарче, и было все труднее говорить, хоть и очень хотелось.
Влада гнулась и текла в руках Андрея горячей ртутью. Она пыталась рассказывать ему сквозь стон, как мечтала о нем в Израиле, как мысленно целовалась и трахалась с ним, пока не кончила на полуслове, и ее не стало гнуть и ломать под ним на части, — и тогда уже и сам Андрей разбрызнулся в ней и повалился на выгнутое, как пружина, тело...
***
Когда он ушел, Влада села на диван и долго сидела, глядя прямо перед собой.
Потом начала говорить:
— Андрюша. Я хочу сказать тебе кое-что... Я обманула тебя. Влада умерла много лет назад, почти сразу, как приехала в Израиль. Ее убило снарядом. Я не Влада. Помнишь Розу, которую ты обозвал «мелкой»? Крутилась такая под ногами, помнишь? Четырнадцать лет, ни рожи-ни кожи, одни прыщи... Ты не видел, как она смотрела на тебя, я знаю. Ты ничего не видел, кроме своей Влады. А Влада не видела тебя. У нее своих мальчиков было выше крыши. А я все видела... Потом Влады не стало. А я получала твои письма. Открывала, читала и ревела, ревела от любви и зависти к мертвой сестре. Все это было давно, очень давно. Я думала, что все прошло, но оказалось — нет. В восемнадцать я отдалась первому пацану, который меня захотел, и у меня получился Дюшка. Андрюшка. Андрей... Нет, я не смогу. Не смогу ему рассказать!..
Роза заплакала и повалилась на диван.
Когда Дюшка пришел из школы, она сказала ему:
— Сынуль, я хочу поменять имя.
— Как это? А так можно?
— Можно. Мне новый паспорт сделают. Теперь меня зовут Влада. Запомни, ладно?