Мужская утилизация.
— В общем, так! С этого дня мы занимаемся повышением нашей Мужской Утилизации! — заявил мой друг Вовчик, откупоривая 3-ю бутылку Жигулёвского. Следует отметить, что недавно он распрощался со своей «мымрой», так ласково он называл свою дрожащую половиночку.
Проанализировав наши пивные животики, предполагавшие роженицу на 5-м месяце беременности, мы пришли к единственно правильному выводу, что романтика сейчас не в моде, а ценится широкоплечивость, крутопопость и плоскоживотовость, ну хотя бы 3-хмесячность живота. Не ценят женщины нонче мужаков за их велеречивость и познания о свойствах андрогенного квалайдера.
Не нужны им с накаченными животами, а с накаченными бицепсами, и ещё чего-то накаченного, что в штанах находится, но нами давно не виданного по причине пятимесячности.
Вовчик где-то надыбал такие курсы по уплощению живота и удлинению важного человеческого органа. Допив по последней и сговорившись на утро, мы расстались...
Первым по списку шёл: «курс эротического массажа»
Здоровенная тренерша, 250-ти килограмм веса, долго и нудно рассказывала нам и ещё 15 толстопузикам, как этот массаж надо делать. Особенно она останавливалась на процессе поглаживания, пощипывания, покручивания и пошлёпывания. Практические занятия тренерша принимала самолично. Мне досталось поглаживание её попы, одна булочка которой была почти метрового сайза в ширину и высоту. Вовчик поглаживал и поверчивал её ведродойки, предположительно 18-го размера.
На семинар по стриптизу мы допущены не были, по причине 5-ти месячности. Нас отправили в спортзал, потом в бассейн и в довершении наших мучений поднимать различные тяжести, нет не тем местом о котором вы подумали, а руками. В таких заботах и хлопотах прошёл целый месяц. Мы нисколько не жалели об утраченных американских президентах, потому что пиво пить бросили, а вместе с ним и животы опали.
Наконец настал торжественный день, и мы вошли в зал для обучения стриптизу.
Курсы по стриптизу, как оказалось, были мужскими, а не женскими, как мы надеялись в ожидании и упоении бесплатных зрелищ обнажённых женских тел. Раздеваться, оказывается, надо было нам. Причём, под музыку и по очереди друг перед другом, верча в разнообразных проекциях своими попами и естествами. Тренер категорически отказался принимать у нас сей экзамен, по причине того, что он обучает девиц, а сегодня просто подменяет чуток приболевшую тренершу нашего курса.
На следующий день пришла тренерша, девушка с экзотическими формами. Её осинноталеесть очень гармонировала с крутобёдростью. А буфероносность приводила не только меня, но Вовчика в восторженный трепет. В руках учительницы была 50-ти сантиметровая линейка, коей она изредка стегала по встававшим нашим органам, объясняя это тем, что у истинного стриптизёра, вставать ничего не должно, даже при виде голой женщины. Пояснив данное занятие практическим опытом, она, раздавая удары линейкой направо и налево, стала раздеваться под музыку...
После 50-го удара, ни у меня, ни у Вовчика уже не вставал, чётко выработав рефлекс на линейку.
К слову, девица полностью разделась, но мы её не вожделели и тем самым экзамен был сдан на «отлично»!
Семинар: «Дао о любви или ветвистые персики»
В рекламе было оговорено, что мы должны пройти 197 поз. Самыми важными из которых были 69, 77, 82 и, конечно же, 11. В надежде на техническое пособие по куннилингусу, записываемся в первую очередь.
Итак, мы с Вовчиком сидели за партами и перед нами лежали вагины, разнообразием и фасонами коих разве мог похвастаться Лувр, с его картинной галереей.
Формы и размеры поражали наше воображение. Учительница, а я буду называть её так, заставила нас высунуть языки. Увидев Вовчиковский, она с сожалением покачала головой и изрекла непонятную нам фразу: «Лопата...», взглянув на мой, училка залыбилась как майская роза и, подбоченившись, заявила: «С таким и я не прочь!»
На первом занятии мы высовывали языки на максимальную длину, на втором тоже. Когда на третьем, я мог беспроблемно облизывать свой нос, педагог предложила взять мне одну из вагин: «Вон ту обволошенную...», и попытаться сделать ей куни, не забывая при этом общаться с несуществующей женщиной...
Вовчик, в это время продолжал бесконечные высовывания. Сделав движение языком снизу вверх и, продвигая резиновый предмет сверху вниз, я тут же был огрет указкой по спине. — Где ты видел, чтобы женскую попу так таскали? Ленивец! И с чего ты взял, что надо вылизывать снизу вверх, а не наоборот, — ещё раз огрела меня указкой учительница. Зафиксировав учебное пособие неподвижно, я тщательно вылизывал его весь день, пока мой язык не распух и не помещался во рту. Идя домой, мы представляли смешное зрелище: два придурка с высунутыми языками.))))
На следующий день Вовчик заартачился и предложил перейти на другой семинар, где изучали позы ветвистых персиков. Но я был непреклонен! И нам пришлось разделиться. Облизывая и вылизывая так важный предмет моего обучения, я пошёл дальше. Вскоре мне было предложено всовывать и высовывать с прокрутом и без. Обволошенные и с интимной причёской. А ля пионерка, а ля комсомолка и а ля коммунистка. Добравшись до а ля буржуинка, я уже начал подумывать о практических занятиях, но как оказалось, я не знал главного! Главное был Венерианский бугорочек. Его то и надо было не только вылизывать и облизывать, но ещё обсасывать и подсасывать.
Наконец настал один из счастливейших дней в моей многострадальной жизни! Мне представилась возможность закрепить теоретические знания со своей учительницей. Мирно беседуя с ней о её чувствах и интересуясь глубже или гладче, я довёл её сорокавосьмижды до не симулированных оргазмов, за что и получил заслуженную четвёрку. Почему четвёрку? А хрен её знает, может, нужно было до пятидесяти дотянуть? С чувством исполненного долга я перешёл на ветвистый курс, где Вовчик застрял на 37 позе. Суть её выражалась в том, что его дама должна была, находясь сверху, вращаться им, то вправо, то влево, как пропеллер неисправного вертолёта, причём кончить должны были оба одномоментно. И вертолёт остановок иметь не должен был. К счастью, ваш покорный слуга с честью прошёл 90 поз в течение трёх дней. Самыми сложными были: «Бабочки», «Китайские палочки» и, конечно же, «Афродита, возрождающаяся из пены».
Как я прошёл оставшиеся 103, описывать не буду, но это была легкотня. Судите сами, что сложного? Используя тройной тулуп и вальсируя по канату, довести даму до бешенного оргазма? А прыжки на батуте, через раз попадания засчитывались, по обыкновению. Вовчик, так и не пройдя сей курс, бросил это неблагодарное занятие, выражаясь его словами. Бросил он и меня в моих начинаниях. Заливая своё горе пивом и вином, он быстро достиг пятимесячной беременности. Я же не останавливаясь на достигнутом, перешёл к силовым упражнениям...
Силовые упражнения оказались тяжёлыми! Подъём гантель, гирь и, наконец, штанги. Вес которой, начавшись с 40 килограммов, вскорости был доведён до 50! Этот вес, как оказалось, равнялся весу среднестатистической модели. Экзамен заключался в том, что я должен был, нанизав инструкторшу без помощи рук на свой стержень любви, стоя, чуть отклонившись назад, покачиваясь на пяточках и носках, довести её до оргазма. Причём, однократное касание носками женщины пола, делало упражнение тренировочным. Ваш покорный слуга с честью справился с заданием... правда, с 15-й попытки.
Домой я шёл, дрожа ногами, как незадачливый скакун, впервые объезживающий лошадь.
Последний экзамен, коий я тоже с честью выдержал, были выставленные по кругу 30 младых дев в позе «раковых шеек» (название конфет, моей бурной юности). Начав с первой, закончить я должен был на последней, в прямом и переносном смысле. Не скажу, что это было легко! Их попочки были, как на подбор, прелестны. Отличались цветом, формами и содержанием. Гладкость округлость и тончайшие изгибы линий, будоражили мою ...
кровь, и я никак не мог сосредоточится на подсчёте. Наконец мне это удалось!Получив награду — бронзовую статуэтку двух нагих любовников и грамоту в коей значилось, что мне присуждается звание: «Сексуальный маньяк второй степени», я закончил нелёгкое обучение.
Почему не первой? А хрен его знает))))))))
***2***
Вовчик приперся с поздравлялками ко мне по поводу окончания курса, притаранив полкило вяленой тараньи и пятилитровую бутыль с пивом. От пива я, конечно, отказался, чем вызвал обидчивое лицо друга. — А вот мне интересно, есть ли какая польза от твоих курсов? — поинтересовался дружбан. — Они скорее твои, чем мои, — усмехнулся я, затаранивая таранью в рот. — Ну, допустим. Предлагаю эксперимент. Есть у меня на примете бар, где проводят мужской стриптиз. Если выиграешь, соглашусь, если нет — извини. — Чё та меня не тащит состязаться с профи, — пожимая плечами, сказал я. — Тоись, очко жим-жим, — радостно запотирал руки Вовчик. — А вот и нет! — сказал я, должен же я практическим опытом доказать себе и тебе, что недаром били линейкой по моему естеству! — Океюшки, — ехидно заулыбался толстопузый и, сделав пару звоночков, съязвил, — одевайся, мы приглашены на бал плоти. — Чё, вот так сразу, что ли, прямо щас, да? — перепугался я. — А ты чё, не готов? Тыж завсегда должен быть готов, как пионэр? — удивился керосинщик.
— Ладно, — сказал я и стал аккуратно выкидывать на пол вещи из шкафов. Найдя нужные плавки с кожаным набалдашником, окантованные по краям блесточками, быстро влез в них. Надев поверх широкополые джинсы из легко рвущегося материала и такую же курточку, предварительно вымазавшись туалетной водой с феромонами, я пошёл вслед за другом...
Полутёмный зал был заполнен обезумевшей толпой женщин разнообразных размеров, расцветок и форм. Девицы визжали, улюлюкали и пищали. Мою уверенность смыло как водой из-под крана. Трое уже выступили до нашего приезда. Передо мной должен был выступить ещё один.
Ухмыляющийся крепыш вышел на сцену и, не дождавшись начала музыки, с остервенение стал вращать своей не худенькой попой. Толпа взревела. Несколько слишком ретивых девиц попытались заскочить на сцену. Их тут же кое-как, скинули прямо в толпу крутящиеся на сцене секьюрити.
Мега-мачо, совершенно не следуя ритму, стал раздеваться. Толпа обезумевших женщин ревела, несколько мужчин, по-видимому, эскортирующих своих возлюбленных, смотрели на это недоумевающими взглядами. Оставшись в одних трусах и потрясая поднятыми руками, он как бы призывал толпу овладеть им тут же и прямо сейчас. Внезапно на сцену выбежали две полуголые танцовщицы и закружились подле претендента, как бы ненароком задевая его своими телами.
Случилось страшное. Парень возбудился и, его боксеры покрылись огромным рогом, который здорово уменьшал его шансы на выигрыш в конкурсе...
Настал мой черёд. Я вышел на сцену и встал как вкопанный, дожидаясь первых аккордов музыки. Хитрость была в том, что я не знал, что это будет: Аргентинское танго, Вальс, Ламбада, Джайв или Твист. Раздалось громкое шипение, барабанная дробь и голос одного из битлов, сделал заявление, что они идут вместе по Монастырской дороге. Я забыл, кто я есть. Мир перестал существовать. Крики обезумевшей толпы сдвинулись на задний план. Что я делал, я не знаю. Но оставшись в одних трусах на сцене, посреди обезумевшей толпы, и с секьюрити, с отвалившимися челюстями, я понял, что выиграл. Однако мне не стоило торжествовать так рано. На сцену выбежали две совершенно голые танцовщицы и закрутились в вихре эротического танца вокруг меня, едва касаясь и поглаживая моё прекрасное тело. Я ничего не мог поделать. Моя нижняя голова потихоньку зашевелилась, чуть приподнимаясь. Ей было наплевать, что её хозяин проигрывает. Она вожделела женской плоти побритой а-ля пионерка и постриженной а-ля комсомолка.
Внезапно в конце зала я увидел женщину, которая гневно потрясывала 50-ти сантиметровой линейкой. И всё встало на свои места. Жюри дружненько выкинули десятки. Повернувшись, я направился к выходу. Но не тут-то было! Обезумевшие женщины вмиг прорвали оборону, сметая секьюрити на своём пути и сорвав с меня последний предмет туалета, не устанавливая очерёдности, делали со мной, что хотели. Не скажу, что мне это так уж и не нравилось. Но превратившись в членисторукую и членистоногую машину, не говоря уже о других частях моего тела, больше часа я бы не выдержал. К счастью, приехали пожарники и слили с меня обезумевшую толпу.
Ко всем прочим прелестям в течение долгих месяцев я боялся выходить на улицу. Потому что тут же раздавались крики: «Вот он! Хватайте его!». И меня хватали...
***3***
— Ты ведь помнишь Пал Палыча Убеймуха? — поинтересовался Вовчик, откупоривая очерёдную баночку с пивом. — Ещё бы, такую фамилию трудно забыть! — расхохотался я, делая глоточек апельсинового морсика собственного приготовления. — Так я с ним забился об заклад, что ты сможешь оприходовать 10 тёлок за раз, не отходя от кассы. — Вовчик! Какого хрена ты за меня опять решаешь!? И не тёлок, а прелестных созданий и не 10, а максимум две. Хочешь в глаз дам? — Ну, дай! — выпятил глаз в мою сторону дружбан, — будь, по-твоему — 10 прелестных созданий. Деньжищи на кону огроменные стоят. Я готов с тобой поделиться... 30% тебе, а остальное... — Пополам! — перебил я дружбана, — А о какой сумме идёт речь? — Вовчик произнёс сумму всуе, от коей у меня закружилась голова, — а на когда, испытание? — Через час должны быть на месте, — спокойнёхонько откупоривая очередную баночку, доложился дружбан. — Всё же я тебе дам в глаз! Какого ж хрена, ты пивасиком накачиваешься? Кто машину поведёт? — Это не твоя забота. Ты о нарядах обзаботься...
Чуть меньше, чем через час мы были в студии не понятного назначения. То ли фото, то ли видео. Мне, по первому впечатлению, показалось: порно. Рано лысеющий Пал Палыч, невзирая на свою тучность, скоренько выбежал нам на встречу. Казалось, он сейчас сделает антраша. Вместо этого сделал нам рукопожатия. — Планы чуток, изменились, — откровенно лыбясь, как астраханский арбуз, начал уговоры-переговоры Убеймуха, — девушек на заклание стало 12, и есть предложение: видео съёмки с последующим прокатом фильма...
Внезапно в павильон вплыла девица. Её ноги были, наверно самыми длинными в Мире. Подойдя к Палычу и сильно прогнувшись в позу «раковой шейки», девица клюнула его в лысинку и, оценивающе стала разглядывать нас. — Этот пузан что ли? — сильно наморщив свой прелестный носик, поинтересовалась она, — или этот доходяга? — Этот доходя... то есть: Шлимазл Мицкитухосов, прошу любить и жаловать, — простеря свою руку и заладонивая мою личность, определился боровичок — лысачёк.
Но я не обращал внимания на переговоры. Я обращал внимание на беспрестанно входивших девиц на заклание, как выразился Палыч. Казалось, что все они пососкакивали со страниц Плейбоя и Космо. Обе мои головы кружились одновременно. Одна от предвкушения сладостных ощущений вторая, просто обалдевала. Я был согласен на всё и вся, на прокаты, откаты, подходы и доходы и только попугайничал: «Да, нет, не знаю, чёрно с белым не носить... «. Вобщем я играю. Потом мне дали какие то бумаги. Я их подписывал, подписывал, подписывал, подписывал. Вовчик крутил пальцем у виска, крутил, крутил, крутил...
Начали затаскиваться декорации, прискакал видео оператор, в руках которого была камера с разрешительной особенностью, даже хуже моего сотика. Осветители растаскивали настольные лампы на прищепках и прищепкивали их в нужных местах. Наскоряк, написанный на туалетной бумаге, сценарий первого ролика, был роздан мне и девице, которая меня обозвала доходягой. Её роль была: секретарша. А моя: директор Строили-мы-строили-и-наконец-построили конторы.
Словеса я выучил по мановению опускания чайного пакетика в чашку неулыбчивого режиссёра. Чего не скажешь о длинноногой ... паразитке. Ей с огромным трудом давались такие умственные потуги, что она даже высовывала язык и облизывала свои напомаженные губки. Наконец она постигла азы правильной речи, и мы начали.
— Тишина на площадке! — Крикнул Палыч, и все притихли, — камера! Мотор! Только цикадный стрёкот камеры оператора изредка нарушал тишину. Мы с красоткой восседали во главах своих столов, я в качестве руководителя, она — секретарши. По действию ей надо было ворваться ко мне в кабинет и потребовать прибавки к и так не маленькому жалованию, а она красила свои ярко рыжие когти в малиновый цвет. Вероятно, ей было всё это фиолетово, ярко рыже или даже малиново.
Вконец обозлённый Палыч, не выдержал позора мелочных обид и вопросил эту кошку драную, эту сучку крашенную, какого хрена она не начинает? Кошка крашенная спохватившись, соскочила из-за стола и начала вихляя своим роскошным задом приближаться ко мне. Ей удалось опрокинуть части интерьера: стул с которого она соскочила, почти цветущую пальму и несколько телефонов со стола.
Естественно сей дубль был не засчитан. Быстро были произведены некоторые изменения в интерьере. Пальму убрали. Стулья пришурупили к полу. Телефонов оставили два: у неё и у меня. Уборщицу тётю Глашу попросили выйти перед камерой и стукнуть шваброй по полу, ознаменовав очередной дубль. Её высочество Длинноногость, аккуратно выпросталась из своего рабместа и, держа свою филейную часть в строго неподвижном положении, промаршировала к моему столу. — Стоп! Стоп! — Орали кинорежиссёр и Пал Палыч, — шевели булками, уродка! Всё привинчено! Третий дубль вроде удался. Но когда она полезла под стол, чтобы расстегнуть мне брюки, внезапно зазвонил телефон. Да, да! Телефон зазвонил на моём столе. Девица встрепенулась и со всей мочи шарахнулась своей блондинистостью о внутренность столешницы. Убеймуха так двинул несчастным телефоном о стену, что оттуда вместе с искрами посыпались разные гаечки винтики и кнопочки...
Седьмой дубль подходил к логическому завершению, когда я внезапно понял, что у меня не встанет на эту жабу болотную, на эту беловолосую прокудлу. Я был зол, мне сильно хотелось повыдергать её ноги из самой шеи. Добравшись до моего естества эта дрянь, такая, заявила вовсеуслышанное, сильно отдаляясь от текста: — У него не стоит! — И повернула свою тупоголовость в сторону камеры. — А ты пососи! — сжав зубы, сказал режиссёр, — полижи, с яичками поиграй. Я что ли должен тебя учить?!!
Девица, вероятно, поняв, что если не доведёт этот дубль до конца, её выгонят, резво приступила к тому, чему её учить не надо. Она сама кого хошь выучит. С остервенением, достойным лучших порноактрис, она начала лизать, сосать и играть. Мой воин, давно свернувшийся калачиком и досматривающий прекрасные сны своей бурной молодости, внезапно встрепенулся и распрямился изготовившись к стрельбе. Девица ускорила свой бег. Её головодвижения, можно было сравнить разве что с шатунами древнейшего паровоза, и ещё неизвестно, кто был бы быстрее. Внезапно я услышал чревовещания из её горла: — Если ты сей же час не кончишь, я тебе что-нибудь откушу! Как ей это удалось, не останавливаясь ни на секунду, да ещё с полным ртом, загадка для меня по сей день. Может быть от страха, а может время подошло, я, наконец, заоргазмировал и заэякулировал.
Первый ролик был снят. Мне дали 15 минут отдыха. Я очень не был уверен, что смогу исполнить свой мужской долг 12 раз. И мои опасения были не напрасны...
— Ой, да что тут запоминать? — вещала жгучая блонда, — Приходит ко мне сантехник, делает умывальник. Я его соблазняю, делаю ему минет... — Стоп, Маргоша! — остановил следующую порномодель режиссёр, — Не ты его, соблазняешь, а он тебя! И не ты ему делаешь минет, а он тебе. — Чего? — округлиглазилась красотка, — У меня члена нету, а он не голубец. — Э! Мы так не договаривались, — вмешался я в разговор, — договор был только гетеросексуальные отношения! — Ну попутал я! Бес меня попутал. Она же женщина. Короче, вот сценарий. Говорить ничего не надо, рты открывайте, как умные рыбы, а мы потом звуковую дорожку наложим. — Всё! Рассосались по местам! Декораторы, мать вашу за плечи! Что с умывальником? Бежит? — Капает помалёху, — доложился едва державшийся на ногах сантехник, вызванный из соседского ЖКО. — Мне не надо, чтобы капал! — огорчился режиссёр, — Мне надо, чтобы бежал, понятно? Тоненькой струйкой. — Так эта, командир, смазать бы надо, трубы горят, — залыбился внештатный декоратор. Вдруг откуда ни возьмись, взялся шкалик с водкой, сантехник «смазал» и как по волшебству из крана побежала тоненькая струйка...
Тётя Глаша шарахнула шваброй по полу, и я летящей походкой вышел из мая с гаечным ключом наперевес, вошёл в, с понтом, кухню Маргоши. Залыбившись всем своим тридцатидвузубьем и покачивая ключом, вероятно шведского производства, словно тросточкой, я поинтересовался у бедствующей, вызывали ли они сантехника? — Ква, ква, ква — многократно проквакала женщина в ситцевом халатике на голое тело. — Стоп! — дико хлопая себя по толстым ляжкам, заорал Палыч, — Ты что, дура стоеросовая, сюда квакать приехала за 450 километров? — Нет, — пожала плечами дура стоеросовая. — А хрена квакаешь? — Так вы же сами сказали просто рот открывать, а дорожку приложите. — Я бы тебе ремнём по попе приложил! Говори что-нибудь, а мы потом приложим. — Ой, приложьте! — зажеманичалась красотка и задвигала своим крутопопием со страшной силой, — Уж очень я это дело люблю садомазанное!
Режиссёр мгновенно выдрал ремень из брюк Вовчика, да так ловко, что они, лишившись поддержки, тут же свалились, явив студии семейники их правообладателя с весёленькими мишками и мячиками. Все смеялись. Не смеялся только Вовчик и я. Режиссёр, всучив мне дружеский ремень, попросил приложить Маргоше. Что я и незамедлительно и сделал, заголив прекрасные сверкающие соблазнительной белизной булочки актрисы.
— Шо ж ты делаешь! Ворог окаянный! — воздев руки к потолку возопил Пал Палыч, лупить надо по ходу пьесы, а она ещё не началась даже. И где ты видел сантехников на подтанцовках? Как ты ходишь, как двигаешься? Пример не с кого взять что ли? Где пример? — заорал главный. Пример спал, притулившись в уголочке, пьяненько улыбаясь во сне. — Ладно, — махнул на всё рукой лысачок, — ну ты понял? Все по местам! Начали... Щелчок шваброй по полу. Я в одной руке со шведиком, в другой с Вовчиковским ремнём, вошёл на кухню. — Сантехника вызывали? — начал я ход пьесы. — Да! — залыбилась любительница садомазонности, с вожделением поглядывая на ремень, — Кран бежит, почините? — сексуально заглядывая мне в глаза, поинтересовалась актриса. — Для этого и существует наша служба: чинить, — бодро произнёс я текст, почему-то показавшийся мне идиотским.
Чеканя шаг, я подошёл к водопроводному крану и, защемив его ключом, стал не менее бодро откручивать. Не знаю, зачем я это делал. В сценарии такого не было. Но мне показалось, что именно так их, то есть краны, чинят сантехники. Импровизация удалась. Кран вырвался из своего гнезда и поток тёплой воды с силой вырвался из кранового жерла, вмиг намочив и девицу, и вашего покорного слугу. Продолжая импровизировать, я нагнул девицу на умывальник и, задрав её мокрющий халатик, хорошенько отстегал по сладкопопию. Она так визжала от счастья, что я даже засомневался и хлестанул разок себя. Признаться, мне не понравилось.
Тогда, не раздумывая лукаво, я, окатываемый ласковыми струями тёплой воды, натянул её как Сидорову козочку. И мы уже вместе визжали, квакали и улюлюкали. — Самый лучший кадр! — определился оператор, вот что значит импровизация! Ма-ла-дец! — по слогам произнёс он и полез целоваться. Я отвергнул его жалкие потуги, уповая на то, что договаривались гетеросексуальничать. Ничуть не обидевшись, оператор продолжал съёмку. На сей раз это были две раскрашенные ... по самое нимогу стриптизёрши. Уверен, придя домой в таком виде, их ни мама родная, ни папа не узнали бы, хоть одетых, хоть раздетых. Разговорного жанра там не присутствовало. Зато присутствовали трое статистов, среди которых был Вовчик, затесавшийся, чтобы поближе рассмотреть.
Короче, пьеса была основана на том, что зрители хлопают, хлопают, кончили хлопать. В этот момент появляется мега-мачо в моём лице и теребит сначала одну стрипшу, а потом вторую под дикий хохот и улюлюканье статистов. Всё шло по маслу до тех пор, пока не сломался второй шест и вторая стрипша сверзилась с него, ломая ноготь на ручном мизинце. Это возмутило её душу до такой глубины, что по-первости она даже чуть было не отказалась отдавать мне самое сокровенное что у неё было. Но быстро сообразив, что запах денег это миф, отдалась мне со всею страстию, на какую была способна, возлежа на поломатом шесте...
— Ф питёрке, — заявила огненно-рыжая модель, выходя из стройных рядов претенденток и становясь в центре сцены, — какой у мну юзерпик? Рыжая дева, едва достававшая мне до плеча, была наздёвана в клетчатую юбчонку школьного покроя. Её нежно-изумрудные глаза с приклеенными ресницами непомерной длины, при резком движении которых по студии пролетал тёплый ветер, вызывала ассоциации школьницы — ученицы 7—9 классов. — Училка и ученик, — перелистывая ворох обрывков сильно исписанной туалетной бумаги, сказал режиссер. — Какая с неё училка? — рассмеялся ваш покорный слуга, — посмотрите на неё? Её больше 15-ти не дашь, и одета она не так. — Футы, нуты, палки гнуты! Стрелы попутал, — с силой хлопая себя по пустоголовью, сказал режиссёр, — наибарот! Учитель и ученица.
— Не! Ну, я так не играю! — погрустнел я, про педофилию договора не было. — Точно, не было! — листая ворох договоров, определился Палыч.
— Ты кого малолеткой обозвал! — заершилась, вероятно будущая ролевая ученица, — Мне уже тридцатник подходит, — Может, поцарапаемся? — выставляя перед собой спичечно-коробочные когти поинтересовалась пигалица. Царапаться мне с ней не хотелось, а вот отлупасить по спичечно-коробковой попе вовчинским ремнём я был очень даже не прочь. — Подтяжки в студию! — вскричал Палыч, видимо догадавшийся о моих намерениях. Вовчик с радостью заподтяжившись, передал мне свой ремень. Девица погрустнела, но от роли не отказалась. После удара швабры урок начался.
— Двоечница! — залыбился я в предвкушении экзекуции, — а скажи-ка мне, куда впадает Волга? — В Каспийское море, — ни секунды не задумываясь, ответила «Двоечница». Решившись импровизировать, я не очень-то разглядывал, что там написано на подтирочной бумаге. К тому же моё мнение было, что она годна только по назначению. — Столица Франции? — спросил учитель. — Париж! — Центр Азии? — Кызыл. — Как перевести Джорджия? — Грузия.
Я понял, что рыжеволосая бестия намного умнее учителя, и мне тут не проканает. В моём пустоголовье не было больше вопросов. Все, начиная от Пал Палыча и кончая зашвабренной тётей Фросей стояли с откляченными челюстями, ожидая продолжения. Но меня на мякине не проведёшь! Не таких обламывали!
— Подойди! — кратко сказал я. Она приблизилась к «учителю». — Чё умная слишком? — поинтересовался нововыращенный педагог, — я тебя накажу! Достав предмет экзекуции из широченных штанин, я повиновал ей снять трусики, оказавшиеся тоже рыжего цвета, и согнувшись в позу раковой шейки просить меня: «Ещё!».
Я стал её экзекуировать с удовольствием, но не очень больно по загорелобулковатости двухкоробкоспичечного объёма. Карапетка повизгивала от сопричастности и удовольствия. Ей это нравилось! Верьте мне люди. Ещё как!
После отлупасивания я велел ей раздеться, на предмет осматривания побритости подмышек. К моему счастью, оттуда торчал огненно рыжий ворс. Между ног, тоже огненно рыжел лисий мех, кустистости коего могла позавидовать любая сибирская белка.
— Ну, ты попала! — радостно потирая руки, сказал я, — Тебе разве мама не говорила, что подмышки надо брить? При чём тут был предмет географии я не знал, но надрючил её так, что её обволошенность временами меняла цвет с рыжего на каштановый. По окончании эротических изысков выяснилось, что на её изголовье появились седые полосатости. Я был горд собой! Не каждый смог бы заседить в течение 15 минут человека. Тем более женщину!
Режиссёр рвал в клочья исписанную туалетную бумагу и посыпал свою мудрёную голову кусочками, словно пеплом. — Ф питёрке! — сказал я, и оттолкнул вновь полезшего целоваться видео-оператора.
Время близилось к вечеру. Я ещё был полон сил, как крокодил, но спорщики не могли предоставить мне должного количества. Потому, решив форсировать события, ввели сразу пять актрис. Под номером шесть и семь шли близняшки. Их различие основывалось на цвете волос и ногтей. У одной синие волосы и красные ногти, у другой соответственно: красные волосы и синие ногти. Восьмая было ногошеяя брюнетка, что наводило на мысли о мозгожирафости, по аналогии с первой. Девятая порно-актриса с приклеенной улыбкой (и как она в студеную зимнюю пору зубы не застужала?), ассоциировала себя с частой посетительницей дурдома. Десятая вообще больше смахивала на бледную поганку, нежели на топовую фэйшину.
— И чё мне с ними делать? — поинтересовался порно-актёр в моём лице у режиссёра, безуспешно пытавшегося сложить обрывки своих сценариев. Сии обрывки теперь не годились, даже для первопредназначенности, так мелко он их изодрал. — А, делай что хочешь! Импровизатор блин! — обозлился режиссёр и распихал обрывки ногами. Пять разнокалиберных кобылиц, вразнобой постукивая копытами, ожидали от меня приказаний. — Декораторы, блин, — хлопнул я в ладоши, — создайте обстановку приёмной комиссии, — вы все, — обвёл я мнущуюся пятёрку, — будете ожидать своей участи в приёмной, за-ради приёма на работу в качестве порно-актрисы.
Тётя Фрося, отобрав швабру у тёти Глаши, шарахнула ей об пол, ознаменовав начало следующей части. Камера гнусно застрекотала. Я, восседая за столом приёмной комиссии, делал вид, что что-то пишу в бесчисленном ворохе бумаг. Вошли обе близняшки и без приглашения уселись на стулья. — Почему вдвоём? — поинтересовался я — Мы с Тамарой ходим парой, — пояснила красноволосная, — а чё, нельзя, что ли? — Можно! — залыбился я, — Но отвечать будете по очереди. Итак, первый вопрос: Сколько партнёров ты сможешь пропустить за сутки? — кивнул я своим умноголовием в сторону Тамары. — Ну, если по скоряку, 150—200, если без обеда и ужина, то 300, — мгновенно ответила особа, прекрасно ладящая с математическими вычислениями. Моя нижняя челюсть, забыв о своей предназначенности, тут же отвалилась от верхней. Но не долго моё полоротье демонстрировало Миру импозантности строения моего горла. Схлопнув челюсти, я поинтересовался у синеволостной, каковы её результаты. — Пятьсот! — гордо приосанившись и приподняв милую головку, — проэкзаменовалась та.
От такой экзальтированности я чуть не потерялся в дальнейшем словоблудии, но сообразив, что, где и когда, задал им сакраментальный вопрос: — И на праздники плоти, вы парой ходите? — Да! — заэхились Тамара с парой. — Тогда практикум по теоретическим основам закрепления материала, — сказал я и, обойдя экзаменационный стол, водрузился на него. Расстегнув брюки, предложил близняшкам заняться парным лизанием. Что они незамедлительно и сделали, а я через непродолжительное время записал в свой мозговой реестр семёрку.
Приёмную комиссию в моём лице посетила восьмая претендентка. Выскочив, словно из мая, эта головоногая брюнетка, вошла в кабинет, верча и вращая своим прекраснопопием с такой амплитудой и частотой, что попадись на её пути не пришурупленные предметы, она бы их смела, как ураганом. ... Мгновенно сообразив, что разговоры с ней разговаривать себе дороже, я не дал ей притулить свою неадекватную корму на стул, а страждущее вопросил: — Попу покажи? — Чего? — не поняла та. Я понял, что, был прав в своих измышлениях, посему дальнейшие мои словеса, были больше похожи на простые команды, достойные армейской службы. — Развернись, на стул обопрись, попой оголись. Её величество длинногость, быстро выполнив сии команды, не замерла в ожидании адеквата, а пошатывала своими освобождёнными от разнообразных материй булочками, вожделея и хоча. Надавив на неё сверху, для уравнивания вертикальных размеров (уж очень она была длинноногая), я быстро её зашатунил, двигаясь со скоростью курьерского поезда, прекрасно понимая, что время играло против меня. Правда, оператору было трудновато снимать, потому, что стоявший дым коромыслом от наших бешенных фрикций не позволял ему выбрать удачный ракурс. Разгонщики тумана поработали на славу, и всего лишь пять дублей потребовалось для отснятия этого материала.
Пал Палыч изъявил желание снять полставки с режиссёра, чтобы материально и морально подбодрить меня, перевёл их тут же на мой счёт.
Последние претендентки, почему-то тоже вошли парнокатанием. — Тоже близняшки? — залыбился я, — разглядывая, по-видимому, обколотую ботоксом бывшую Золушку, неведомо какими путями пробившуюся в актрисы. — Нет! — не снимая улыбки, сказала первая. — Нет, — смотря влево и в пол, сказала вторая.
— Бальные танцы! — непонятно почему, вдруг сказал я. Полилась чарующая музыка, надо отдать должное звукорежиссёру и диск-жокею в одном лице — он не растерялся. Девушки внезапно преобразились как по взмаху волшебной палочки. Их плечики расправились, головки воспарили ввысь, талии затрепетали, а бёдрышки закачались в такт. Я не ошибся, они были синхронистки. Их танец поражал стереоэффектом телодвижений. Затем они стали раздеваться, а я их пытался засинхронничать во время стриптиза. Это было совсем не трудно, вспоминая прошлые уроки вальсирования на канате.
Спор бы я выиграл, но выяснилось, что подписывая что ни попадя, я подписался на дюжину...
Внезапно чуть припомерк свет. Мелодичный, душераздирающий скрип открываемой двери, впустил ещё двух экзальтированных посетительниц. Одна была так хороша, что моё сердце, чуть приостановившись, забилось вновь с многократно усиленной амплитудой. Её миндалевидные глазья, испускающие испепеляющий любовный огонь, вмиг сразили не только вашего покорного слугу, но и многих особей мужеского полу, находившихся в съёмочном полуподвальном павильоне. Даже Вовчик защёлкал в упоении подтяжками, выделенными ему заместо экзекуционного атрибута, символизируя, что он тоже её вожделеет и не прочь бы с ней потеребиться.
Прелестный, чуть вздёрнутый носик, как бы говорил: «Укуси меня скорей, но не очень больно!». Краснознамённого цвета губки, вывернутые наружу, как у шимпанзе, манили и увлекали в золотоносные дали. Ушки, повенчанные с кольцевыми серьгами, призывали драть, мять и подёргивать их в упоении сладострастия. Её плечи, словно акульи плавники, протыкали многим сердца. Остальное мне не удосужилось рассмотреть, потому что эта красотень, пройдя несколько шагов вперёд, остановилась предо мной и, открыв свой прекрасный ротик, вылила на меня ушат помоев и поток отменной брани. Основной сутью сих речей было, что я бездарность, а она профи, посему играем по её сценарию.
Быстро сообразив, что её умопомрачительная красота далека от мозговой извилистости, и то, что её волосяной покров был, хоть и ярко-алого цвета с золотистыми прожилками, мозгов ей занимать надо было.
— Я буду врачицей, а ты нерадивым пациентом, — на пальцах проясняла она свой сценарий. Пока декораторы декорировали, с понтом под зонтом, больничную палату, новоявленная режиссерша переоблачивалась в медсестру или врачиху прямо посреди съёмочной площадки. Оператор в тихушку, под беспрестанное перещёлкивание Вовчинских подтяжек, снимал сей торжественный момент. Мною было замечено, что межножная обволошенность красотки была нежно-снежного цвета, что наводило на блондинистую принадлежность мозгового аппарата последней. Пелена спала с моих глаз, а мой воин, приняв стойку: «на полшестого», изготовился к бою.
Славный удар шваброй по полу обозначил начало новой серии. Я, возлежа на кровати с грустным лицом, дожидался своей участи пациента стандартной Российской больницы. Лёгкий осенний ветерок привнёс пряный запах жимолости и цветущей сирени. Открылась дверь, впуская прекрасную работницу медфронта, разодетую в белоснежный, сильно помятый местами, халат. Эксклюзивно поправляя больничную шапочку, она, ставя аккуратно свои ножки, выкраденные с обложки Менс Хилза, приблизилась к моей кровати.
— На что жалуемся, больной? — проворковала стандартную фразу стандартная мечта 15-тилетних отпрысков, мастурбирующих в душе.
— У меня сильнейший недое... температура сильнейшая, — поправился пациент. Достав из широченных кармашков градусник, форматом с литровую бутылку Жигулёвского пива, дева, наклонившись предо мной, попыталась впихнуть мединструмент под мышку. «Слава Богу, что мы не в Италии, Франции и ещё каких-то оглоушенных странах, где градусники ставят в другие предназначенные им места», — пронеслась шокирующая мысль.
Между тем, её насиликоненые дойки выпростались из халатика и соблазнительно засверкали, придавая интерьеру незабываемый изысканный блеск и шарм. Мои руки, мгновенно сообразили, как надо себя вести и, ухватившись за их куполоносность, стали мять, щипать, гладить и подверчивая — подкручивать их соскообразность. Губы и рот, вкупе с языком, перестали терять даром время и я, присосавшись и прилизавшись к её округлым прелестям, дал разрешение своему воину осторожно приподнимать простынь, скрывающую мои телеса.
Не прошло и пяти минут, как мы оказались, почему-то, на полу. Медсестричка в упоении нанизавшись на мой любострастный кол, стоявший теперь не хуже осинового, пыталась возвратно-поступательными движениями, вызвать перераспределение тельных жидкостей. Взяв на себя инициативу, я резко перевернулся в позу под номером 44. В продолжении 40 минут мы катались по полу, вереща, как напроказившие котята.
Солнце давно спустилось над городом, ознаменуя мой проигрыш. Мне же было не до этого! Я вкушал младое тело медицинского работника под нежный стрёкот цикадности камеры видео-оператора и дробный перещёлк подтяжек Вовчика. Всё хорошее когда-нибудь, да кончается, даже слив под номером 11, который был засчитан.
Двенадцатая, худопопая, худогрудая, злющая вобла, ростом выше меня на два спичечных коробка без закаблученности, после заслуженного мною 15-ти минутного отдыха встала передо мной и зло усмехнувшись, односложно спросила: — Сценарий? — Знакомство вслепую, — ни с того, ни с сего заявил сценарист в моём лице.
Уютный столик летнего уличного кафе со стоявшей посредине вазой мертвых цветов, сильно отдающих формалином, вероятно украденными впопыхах декораторами с кладбищенского венка, наводил грусть и тоску на восседавшую на пластиковом стульчике посетительницу. Появившейся мега-мачо с букетиком алых роз, видимо украденных там же, приблизился к столику.
— Ну, вот мы, наконец, и встретились! — втыкая в вазу отвратный букет, залыбился он. Присосавшись пиявкой к протянутой ручке прекрасной незнакомки, завершив содеянное, он резко выдернул её из-за стола и под звуки Аргентинского танго, вовремя подключённого сообразительным звукорежиссёром, начал вальсирования под звуки немеркнущей музыки. Кручась и верчась в упоительном танце, я достиг одинокого кафэшного столика и одним движением руки, сметя ненавистную цветочную вазу и суррогатный бутафорский кофе, прилабунив девицу на предмет интерьера, начал жарить и парить её с такой страстью и пылкостью, коей могли позавидовать все 300 спартанцев, предаваясь неге близ Троянского озера.
— Двенадцать! — пропели электронные часы.... Двенадцать, — просквозила упоительная мысль, орошая лоно, живот и межгрудье 12 — той претендентки на мой выигрыш. — Ты проиграл! — сказал Пал Палыч и счастливо рассмеялся.
— Почему это проиграл? — по тараканьи завыл Вовчик, — Сутки, если мне память не изменяет, состоят из 24 часов, а прошло всего 12? — Спор был за день, — снова залыбился Палыч, — часы пробили полночь, а Германа... тьфу, его орошения ещё не окончились. — Но мы забивались на десятку, а не на дюжину?! Плати по счетам или нос откушу! — А я ему голову отъем! — котбазилился я, — причём количество дублей превысило реальный лимит! Однако Убеймуха был непреклонен, его эксперты тоже. Получив деньги только за съёмки, мы с Вовчиком всё же были материально удовлетворены. Отслюнявив сумму, вдвое перекрывающую его спорный гонорар, я завершил его склонности набить Палычу лицо, выдернуть оператору все конечности, а режиссёра заголубить.
***4***
По происшествии значительного времени мои походы по улицам нашего благословенного города стали не безопасны. Почти постоянно за спиной я слышал шепоток отроковиц 15—40 лет: «Это тот самый, который на Ю-тубе! Давай его изнасилуем!» Иногда насиловали. Один мой поход в магазин за кефиром и хлебом закончился через 15 часов. Тридцатка студенток, возвращавшихся с экзаменов, решив отпраздновать удачную сдачу, затащили меня в свою общагу и праздновали со мной как хотели, пристегнув наручниками к кровати. И если бы Вовчик, нашедший меня там (к слову, его по запарке тоже имели не единожды), не спас меня, то быть мне сексуальной реликвией студенческого братства на веки вечные.
Деньги у меня были, поэтому, прихватив друга, я отправились на южный курорт, где нас практически не знали. Впрочем, я несколько ошибался: всесильность интернета не оставляла желать за собой лучшего. Однажды, восседая на веранде в шезлонге и наслаждаясь третьей маргаритой, я был встрепенут всклоченно появившимся моим другом.
— Я тебе работу нашёл! — вбежав, доложился тот. — А я не просил, навроде, тебя её искать?! — приклеивая на морду лица удивлялку, жизнеутвердился я. — Это не важно! — замечтавшись, сказал мой друг, — Там такая женщина! Хочу себе такую! Я имел её несколько раз, но ей это не понравилось. — А я-то тут причём? — ещё сильнее заудивлялся ваш покорный слуга, — ну и имей её дальше! — Ты не понимаешь! — округлозаглазился дружбан, — она замужем. — А вот этого не надо! Ешьте сами! — Все прочие прелести заключаются в том, что она холодна, как айсберг в океане, а твой долг друга и соратника разморозить её, дабы их супружеская жизнь в дальнейшем была похожа на медвяную росу и утреннюю пахлаву, подаваемую на завтрак султану, — заромантился Вовчик, — а то её муж выгонит. — Хм! — захмыкился я, — И что она платит? — Почасово, — назвал сумму дружбан, от коей мне сразу захотелось отыметь претендентку, даже будь она горбатой, старой и страшной, — где она?! — опрокидывая шезлонг и столик, уставленный маргариткам, порывисто соскочил я.
— Пасётся на улке, дожидаясь решения своей участи. — Ну, так волоки! То есть приглашай, за такие деньжищи я даже старую деву осьмидесяти лет готов разморозить! Недоверчиво поглядывая на мою улыбчивость, дружбан скрылся с глаз моих, дабы привести в наши покои страшилку по имени Елена.
Я ошибался! И довольно-таки сильно! Депиляторы, косметикосалоны, парикмахерские и солярии вкупе с южным солнцем, морским воздухом и, в основном, зеленеющими бумажками хорошо поработали над её внешними данными. Она была прекрасна! Каждый её коготок, будь то рука или нога, не оставлял за собой желать лучшего. Её славные коленки манили в лучезарную даль не единственного страждущего путника. Миленькие шортики, скрывающие её булкопопость и кое-что ещё, о чём не пишут в школе, вызывали неадекват у мужеского населения планеты, не взирая на возраст и социальное положение. Блестючка, запирсингованная на пупке, казалось, манила, прилабуниться к ней и неотлабуниваться на веки вечные. Полоска ткани, едва прикрывающая вожделенные соски, хотела, чтобы её срывали и сосали коричневатость, скрываемую под ними...
— Раздевайся, — без предисловий и здоровкания, сказал «учитель размораживания». Чуть покрасневшая дева стала разоблачаться, как перед врачом спецификации ухогорлонос. — Стоп! — заорал я, — Что ты делаешь? Я же просил раздеться!? — Я и раздеваюсь? — удивилась красотка. — Я что, похож на шифоньер? Или на джакузи? Пред тобой супер-экстра-мега-мачо, так будь добра сделать это изящно, любвеобильно и сексуально. На 47-й раз ей это, наконец, удалось. Тяжело дыша, она не просто разоблачалась, а делала это с чувством, с толком и расстановкой. — Подойди, — сказал супер-экстра-мега-мачо, — челюсти Вовчика, разглядывавшего первое занятие, не закрывались. Она подошла. Подёргав ей прелестные ушки, потеребив сосконосность, пощекотав славные подмышки, и подколенность, перейдя к поглаживанию прелестной попочки, я ещё больше убедился, что айсберг в океане гораздо пламеннее этой женщины. «Как же её разморозить?» — билась неподатливая мысль в моём мозгу, руки в это время любвеобильно поглаживали её лысэватое лоно, иногда нежно проникая вовнутрь, никак ни вызывали в ней сопричастности происходящего.
— Расскажи о себе, — внезапно начал эротический допрос я, — как происходил твой первый сексуальный опыт? — Я обязана отвечать? — нежно-розовая краска стыда плавно залила прекрасное личико. — Обязана! — жёстко сказал я, — И без утайки! — В 12 лет меня изнасиловали дворовые мальчишки... Это было очень больно, — сильно покраснев, сказала Леночка. — Второй? — В 14 меня склонил к коитусу отчим, поймав за мастурбацией... Это было противно... — Третий? — В 18 я вышла замуж и вот уже 4 года живу с мужем. — Сколько раз ты ему изменяла? — 76 до вчерашнего дня, — бросив междометный взгляд на Вовчика, сказала «Снегурочка» — Мастурбируй! — грубо сказал я. — Что? — испугано посмотрев на меня, чуть не расплакалась Елена. — Я похож на твоего отчима? — Нет... — Так в чём дело? Ласкай себя. Покажи мне, как ты любишь себя...
— Но я же не могу... Вот так перед вами... — Хорошо... Мы покинем тебя на часок, а потом доложись, как всё прошло... Быстро поднявшись на второй этаж, я включил аппаратуру видеонаблюдения. Голая девица в четырёх ракурсах оглядывала пустющую веранду. Засунув себе прелестный пальчик в рот, она стала его нежно посасывать. В то же время другой рукой, Леночка стала теребить блестючку на своём пупке. Дыхание её участилось. Она почти повалилась в кресло.
— Извращенка, — внезапно определился Вовчик. — Не тебе судить! — съязвился я, — И руку вынь из кармана! Конспектируй лучше, придурок. Чуть покрасневший дружбан достал новёхонький пад и стал резво кнопать текстовку.
Девушка, наигравшись с пирсингом, начала поглаживать свои груди. Делала она это так чувственно, что мне тоже захотелось засунуть руку в карман, причём обе, чтобы уж поиграться, так конкретно. Девица с силой, начиная снизу, проводила по своим холмам так, что её торчавшие соски, потом ещё долго вибрировали в порывах сладострастия.
Затем она встала и, согнувшись в три погибели, засунув один пальчик к себе в попочку, другим теребила себе лоно, не забывая и о возвратной поступательности сзади. Это продолжалось, наверно, полчаса, пока она не завыла как 76 енотов, совокупляющихся одновременно. — Извращенка! — вновь повторил Вовчик, со скоростью пулемёта кнопая одной рукой по клавиатуре наладонника, а второй через карман брюк, доставляя себе адекватное наслаждение. — Это ты извращенец! — разозлился я, — Онанируешь на мастурбирующую тёлку! Попробуй пропустить хоть один элемент из её эротических фантазий, я тебя оштрафую процентов на десять! — Да ладно! Чё, ты?! Сил уже нет смотреть на это! — разобиделся дружбан. — Хорошо, ... продолжай в том же духе, — успокоил я его и покинул смотровую площадку. В душевой я быстро скинул с себя все вещи и под тёплыми водяными струями дал волю рукам и голове. Я представлял, как доставляю удовольствие Леночке, именно так, как она этого хотела. Честно признаться, мне хватило всего пяти минут...
— Ты где пропадал? — удивился Вовчик, — она уже оделась и ждёт нас. — В душе — кратко доложился я, — но ведь час ещё не прошёл!? Мы не должны дать ей повода заподозрить нас в подглядывании. — Ага! — ехидно усмехнулся дружбан, — понятненько, чем ты там занимался! — Я всё же несколько поскромнее тебя буду, — чуть зардевшись, пояснился ваш покорный слуга. — Да-да! Ещё бы! О Вашей скромности, Сир, слагаются легенды... на Ру-тубе и Ю-тубе, — чуть помолчав, доусмехнулся Вовчик.
— Ладно. Не будем эту тему раскатывать и печь пирожки из тестовых подколок. Ты всё зафиксил? — Досконально! С этим можно идти в любой банк... спермы... — Отлично, вали к принтеру и распечатку своих измышлений отправь страждущему супругу. Короче, отработай свои денежки, а я пока пойду к нашему объекту и прогоню её домой. Пусть готовится...
По происшествие двух дней, сияющая Леночка, чуть не подпрыгивая от радости, притаранила нам объёмистый конверт с 30-ти%-ной надбавкой. — Я так счастлива! Так счастлива! — щебетала она, — Вы вернули меня к жизни. Я обрела вкус и сладость любви! Пожав нам обоим руки, она поинтересовалась, не желаем ли мы за адекватную плату вернуть к жизни ещё одного страждующего и несчастного в любви. Мы желали за адекватную плату. Финансовый божок, посыпая наши тупоголовости, совершенно отвлёк нас от местоименности. Мы совершенно не обратили внимания на разницу в смысловых интерпретациях: «Он, она, ей, ему»... Впоследствии пришлось поплатиться. На следующий день нашу фазенду посетила особь, как бы мужеского полу, на самом деле таковой себя не считающей. Мы долго заглядывали за его спину в поисках его избранницы. Наконец, когда он дорубился в чём дело, прояснил ситуацию. Это ему нужна помощь. Ему, а может ей, по имени Валенсия, нужна была помощь в удержании своего любовника, который, предположительно ему, а может, всё таки ей, стал изменять.
— Тебе придётся совершить с ней коитус, — твёрдо заявил я, когда мы остались с Вовчиком наедине. — Мне!!! — возмущался дружбан, — Да ни за какие сокровища Мира! Я не голубой! — Интересно! А такие сокровища, — написав число на салфетке, заинтересовывал я, — не смогут поменять твоё мнение? — Мне надо подумать, — погрустнел дружбан. — Десяти минут тебе хватит? — Вполне... Я согласен, — почти не раздумывая, согласился он, — только поклянись, что никому и никогда не расскажешь о происшедшем! — Могила! Гробница Тутанхамона! — поклялся я.
— А ты, правда, готов мне дать десять штук баксов, если я трахну во все щели этого голубца? — без вожделения разглядывая Валентина, топчущегося возле входа в нашу фазенду эль Корво, заинтересовался дружбан. — Ёпнулся шо ли!? Раз в сто меньше, ещё может быть... Он нам тройку обещал всего. Я что, на мецената похож или на спонсорицу? — Шлимазл, — зафимильярничал Вовчик, — вот где проявляется твоя еврейская сучность. Ты же обещал!? — Я хозяин слова. Хочу, даю, хочу, назад беру! Что не так? — Сука ты, а не друг! — обиделся дружбан. — Тебе что, сотни не хватает, чтобы заголубеться? — Нет, конечно! За десятку я бы, может, ещё и готов был попрать свою честь и совесть, но за сотню... — Ну, держи тогда, — доставая из узкобёдрых штанин десять баков, сделал я предложение, открывая между тем входные двери. — Хошь в глаз дам? — разозлился будущий голубоватый. — Ну дай, — подставляя ему глаз, завершил разговор я.
Цоканье закоблученности Валенсии по ступенькам нашего жилища завершило препирательство меж компаньонами. — А вот и я! — расшаркался Валентин. Его платье нежно-бирюзового цвета скрывало и покрывало видимые невооружённым глазом прелести. Нежно-голубого цвета лифчик первого размера приятно оттенял намечающиеся груди. Синие стринги, аляповато натянутые на явно мужскую попу, пытались скрыть передоносность. Следует отметить, что это им не совсем удавалось.
Карминно подкрашенные губки вкупе с побритостью щёк не впечатляли. А глазки с наклеенными ресницами, подведённые по самое нимагу, вызывали рвотные рефлексы у вашего покорного слуги. Вовчик тоже не вожделел прелестницу. И сильно сглатывал. Думаю, подай ему сигнал, тут же сбежал бы к дружественному унитазу. Но дело есть дело! На кону стояли бешеные деньги, не взирая на нашу нестоячесть.
— Дай ему за щеку, — внезапно сделал я предложение другу. — С какого это коня? — возмутился дружбан, — не было такого уговора. — Я протестую! — выразило свой протест