11
Мириам была гениальна в своём умении кончать от длительной анальной стимуляции, делать это эффектно, изображая приближение оргазма, как настоящая женщина. Её член становился вялым. В расслабленном состоянии он сохранял длину и начинал подрагивать, болтаясь в фаллостимуляторе. Когда наступал оргазм, он ритмично оттягивался назад и выстреливал так же густо, как пластиковая бутылка шампуня, перевёрнутая и резко стиснутая.
Была только одна загвоздка: Мириам не могла кончать слишком часто. Для полной и качественной перезарядки ей требовалась неделя.
Поэтому после первого шоу, которое не взирая на все запреты, было записано и выложено кем-то в интернет, я занялся раскруткой и предварительной продажей билетов. Владельцы сайта, на котором мы транслировали шоу, заметили аномальную вспышку регистраций и проследили откуда ноги растут. Скоро мы получили от них эксклюзивное предложение о сотрудничестве. Родион прыгал от счастья.
К пятому шоу цена на билет подскочила до тысячи токенов, а количество предварительных заказов составило тысячу. Мы заработали миллион токенов только на билетах! Родион повысил мне зарплату с пятидесяти до шестидесяти долларов в день. На самом деле я работал полдня, и мне не на что было жаловаться.
Разработчики сайта пошли нам навстречу и позволили модератору контролировать максимальную величину ставки. Кроме того они сделали токены золотыми, серебряными и бронзовыми. Мы использовали золотые для стимуляции члена, серебряные и бронзовые для ануса.
Мириам приходила три раза в неделю, чтобы общаться с поклонниками. Все знали, что она копит силы для оргазм-шоу. В эти дни она раскладывала хозяйство перед камерой, рассуждала о продуктах, насыщенных витаминами и микроэлементами, советовалась с пользователями, как лучше восстанавливаться после оргазма, потом сосала искусственный член, прилепляла его к столику и насаживалась. Пользователи знали, что по контракту ей запрещено мастурбировать или совершать любые действия интимного характера и что на анал во время встреч с фанатами этот запрет не распространяется. Зная особенности её физиологии, они также понимали, что она может получать удовольствие через задний проход. Сама Мириам признавалась, что не может кончить только от анала, что её член зудит, что ей постоянно хочется подрочить. Это придавало остроты той жизненной драме, которую она переживала. Член Мириам вытягивался и болтался, как велосипедный насос, пока она безуспешно пыталась довести себя до оргазма анальной стимуляцией. Пользователи, посвящённые во все обстоятельства её страданий, оставляли сочувственные комментарии. В те дни токены приравнивались к секундам воздержания. Скидывая токены, зрители запрещали Мириам заниматься анальным сексом. У нас были злодеи, которые сразу скидывали 3600 на всю сессию, и тогда чат сходил с ума. Мириам проклинала обидчика, записывала его ник в блокнотик, обещала не кончать на его ставках. Её глаза наполнялись слезами, она реально хныкала, как девчонка. Как она это делала — ума не приложу. Но было весело.
Родион привозил Мириам за час до начала шоу. Она переодевалась, ставила клизму, подмывалась, красилась, обсуждала с нами нюансы. Родни замыкался с ней в студии — так мы называли комнату, где велась съёмка.
Однажды он забыл выключить боковую камеру, и я подсмотрел, как они там готовятся. Родион — стокилограммовый боров, бородатый качок-очкарик — сидел на коленках перед Мириам и разогревал её вымя. Он сосал жадно, как голодный малыш, дорвавшийся до распирающей от молока груди. Левой свободной рукой расстегнул ширинку, достал из чёрных зарослей свой хоботок и тщетно играл с ним. Мириам сдерживала его натиск, её член торчал, как обелиск, она толкала голову Родни чуть пониже — к яичкам, анусу. И тогда тот, как пылесос, всасывал по очереди её сливы. Как дворовый кобель, вылизывал её анус до яркого блеска, раздвигая руками ягодицы и до конца засовывая кончик языка в подвижную топь сфинктера.
Меня эта картина привела в уныние. Мало того, что Родни изменял Ане, так он ещё, похоже, был и импотентом.
Родни редко оставался на оргазм-шоу, почти всегда сваливал перед началом, оставляя меня наедине с Мириам и зрителями. Мы отлично ладили, договорились с ней о сигналах, которые она подавала руками. Левой рукой она контролировала анальный стимулятор, правой — фалло. Она сжимала левую ладошку в кулак, и все понимали, что она на пределе. Правая рука лежала при этом спокойно, но постепенно и она сжималась в кулак до белых костяшек. Периодически левая расслаблялась, и тогда летело золото. Зрители всё ещё надеялись, что Мириам ошибётся и пропустит оргазм. В такие моменты на лице у Мириам застывала гримаса первобытного удовольствия, граничащего с безумием. Она открывалась вся, делала это с юмором, искренне, до конца. За это её и любили.
«Доярка» — так Родни ласково окрестил своё изобретение — исправно доила Мириам, доводя её до анального оргазма раз за разом. Родни, конечно, не сам сделал это устройство. Он занимался только программированием.
Когда сеанс заканчивался, Мириам бежала в ванную принять душ и переодеться. Я предусмотрительно не высовывался из операторской, ждал пока она сама зайдёт ко мне. Странно, но после всего увиденного я по-прежнему испытывал лёгкое смущение, общаясь с ней. Я никогда не улыбался, обсуждая с ней детали шоу, вёл себя, как мне казалось, очень профессионально и уважительно. В глубине души я восхищался её мастерством заводить публику.
В итоге между нами установились формальные рабочие отношения. Мириам всё больше проникалась ко мне доверием, после работы мы часто пили вместе чай. Я заваривал фруктовый — её любимый — и приносил печенье. Поначалу она только слушала. Я избегал разговоров о работе, рассказывал о театре, балете, еде в местных ресторанах, странах, где я бы хотел побывать. Иногда я шутил, она смеялась от души.
Однажды её прорвало, и она начала рассказывать про себя всё подряд, как на исповеди. Как родилась в трущобах Боготы, как занималась проституцией с 15 лет, как на заработанные деньги сделала операцию по увеличению груди. Как потом приехала в Москву на учёбу, как жила с богатым бизнесменом, пока тот не вышвырнул её на панель, как последние пять лет работала в сфере эскорт услуг. Оказалось, что она отлично говорит по-русски.
В следующий раз мы сидели на кухне, и Мириам сама выбрала тему для разговора.
— Знаешь, они думают, что я кончаю, потому что я не могу терпеть больше, — она загадочно улыбается, глядя на меня. У неё интонационный акцент, похожий на всплески волн, как будто она спорит или бросает кому-то вызов.
Я понимающе киваю, похрустывая печенкой, и всем своим видом выражаю готовность согласиться с тем, что она сейчас скажет.
— Но это не так.
— Нет? — переспрашиваю я.
— Нет, — ей нравится играть в вопрос-ответ. Может, их так учили разговаривать на языковых курсах? Кажется, что мы попали в латино-американский сериал начала девяностых. Её фразы чёткие и не подлежат сомнению.
— А как тогда? — подыгрываю, как умею.
— Я кончаю, когда думаю о приятном.
— О приятном?
— Да, о приятном.
— О чём, например? — придумывать наводящие вопросы совсем не сложно.
— О тебе, например.
Я давлюсь печенкой, кашляю. Потом расплываюсь в дурацкой улыбке, краснею до кончиков ушей, как кисейная барышня. Она тоже жеманно улыбается, как будто только что призналась в любви.
— Спасибо, — выдавливаю из себя.
— За что?
— За комплимент.
— А.
Мы молчим, оба чувствуя неловкость.
— Ты хороший, — неожиданно говорит она.
Это явный намёк. Я понимаю, что у меня сейчас два пути. Отказать ей, придумав какую-нибудь нелепую причину, и несомненно тем самым обидеть её. Или...
— Ты тоже. Можно ...
пригласить тебя в кино или театр?
— Кино, — она, не раздумывая, соглашается.
***
Зал заполнен полностью, вокруг нас сидят такие же парочки, как мы: шумные, весёлые. Шоколадка Мириам, как магнитом, притягивает голодные взгляды парней, которые, напрочь забыв про своих девушек, пялятся на неё, занимая места. Я ловлю на себе их хищные глаза, полные зависти и стадного уважения. Девушки недовольно поглядывают в нашу сторону.
Гаснет свет. Всё внимание переключается на фильм. Я вздыхаю с облегчением, рядом с Мириам я невольно стал телохранителем, который того и гляди получит от кого-нибудь по морде.
На коленях у неё огромная коробка сладкого попкорна в шоколадной глазури. Мириам по одному выхватывает хлопья из коробки и медленно направляет их в рот пальчиками с розовым маникюром. Она дразнит меня, задерживая хлопья на губах. Я вижу её лицо боковым зрением. Она делает вид, что внимательно смотрит фильм, но на самом деле возбуждённо дышит, приоткрыв ротик. Я уже достаточно изучил её язык жестов, чтобы понимать, что она играет со мной.
Длинные ногти выхватывают очередное разорвавшееся зерно, несут его в ротик, задерживаются перед самыми губами, потом неожиданно возвращают на место и протягивают мне.
Я удивлённо вытягиваю губы трубочкой, Мириам аккуратно проталкивает внутрь воздушное зерно. Солоноватые подушечки её пальцев, толстые накладные ногти на секунду задерживаются у меня во рту. Мириам ёрзает на сиденьи, поправляя куртку, шебуршит коробкой, прежде чем продолжить игру.
Она кормит меня с руки, как дети кормят ягнят на ферме: наслаждаясь прикосновением к моим влажным губам и шершавому языку.
— Теперь сам, — шепчет она, облизывая губы.
Я послушно протягиваю руку и достаю щепотку хлопьев. Коробка наполнена до краёв — мы съели только горку. Мириам помогает мне расчищать завалы.
Неожиданно моя рука натыкается на странный предмет, похожий на гладкую резиновую подушечку. Я пытаюсь вытянуть её, но она не поддаётся. Мои пальцы замирают, ощупывая выпуклые контуры, напоминающие сердечко. Подушечка крепится к основанию, твёрдому, как камень.
Нервно сглатываю, убираю руку.
— Больше не хочешь? — расстроено шепчет она.
Наши глаза встречаются. У неё завтра оргазм-шоу, она заряжена, как ракета. А взгляд печальный, робкий. Она боится отказа. Боится одиночества, которое, как злая собака ходит за ней повсюду и воет на луну, стоит только отвернуться и лечь спать. Мириам одна в этом городе, Родион эксплуатирует её, как дойную корову. Она думала, деньги сделают её счастливой, отдавалась за гроши, откладывала на операцию, думала, станет красивее, и все будут её любить. И вот она красивая, богатая, одинокая.
— Хочу, — я выбираю любовь, а не деньги.
Обнимаю её левой рукой, прижимаюсь и погружаю свободную руку в коробку. Мириам проводит языком по сухим губам и чуть-чуть сползает по сиденью вниз.
Мои пальцы погружаются в попкорн и находят сердечко. Собираю его в щепотку, аккуратно массирую подушечками пальцев. Мириам выгибает спину и томно прикрывает веки. Мои пальцы похожи на щуп, которым дети пытаются выхватить мягкие игрушки в автомате. Я вцепился в сердечко, пытаюсь выкорчевать его, но оно не даётся. Начинаю скручивания: по часовой, против. Попкорн бесшумно обтекает мою руку.
Мириам смотрит на меня широко открытыми глазами. Эта игра мне знакома: кто первый отвернётся, тот и проиграл. Ей придётся проиграть. Она — как необъезженная кобыла. Если сейчас не сломать её, то потом будет поздно. Она ускачет по прерии и найдёт себе другого хозяина. А меня будет презирать до конца дней. Как несостоявшегося наездника, неудачника, того мальчика из операторской, который влюбился, сводил девочку на одно свидание и облажался.
Так знай же, Мириам, я отлично держусь в седле!
Мои пальцы скачут вверх-вниз, как на родео. Их не стряхнуть и не сбросить. Я сам диктую ритм и правила игры.
Я знаю о тебе всё, Мириам. Ты можешь пялиться на меня сколько хочешь, ты всё равно будешь моей гнедой лошадкой. Будешь стоять в моей конюшне, катать меня, обслуживать меня. Взамен я буду любить тебя, холить, лелеять. Пускай кому-то твой оргазм не принесёт завтра сто тысяч долларов, сегодня ты подаришь его мне!
Её лицо искажается в немой гримасе, похожей на боль, но я то знаю истинное значение этой боли.
От взрыва коробка с попкорном начинает ходить ходуном. Как высохшие зёрна кукурузы, доведённые до температуры невозврата, начинают взрываться, выворачиваясь наизнанку, выкручиваться в причудливые воздушные облачка, по своей фантазии сравнимые разве что с картинами Пикассо, так и ты, Мириам, взрываешься в моей руке, заливая глазурью попкорн, орошая его вязкой липкой субстанцией, горячей, живой жидкостью, трепещущей, расползающейся по всей коробке.