Мысли о добровольном рабстве Анжелы не выходили из головы. По телефону я попытался выяснить обстоятельства заточения. Ответы большой девочки оставили ещё больше вопросов. Анжела смущалась и сводила всё в шутку. Но постепенно картинка прояснялась. Весь день она ходит с замком, вдетым в клитор, замок размыкает также пружину, которая стягивает влагалище, как молния на сумке. Множественный пирсинг во внешних губах похож на дырочки в обуви, не вызывает неприятных ощущений или побочных эффектов. Хозяин Анжелы снимает кандалы только на ночь. Рабыне разрешено трахаться на стороне в течение дня, это даже приветствуется. Но контакты могут быть только в попу и рот, чтобы Саба — так Анжела назвала свою роль в отношениях — случайно не испытала удовольствия или не залетела. Таким образом Рабыня выражает преданность и любовь к Хозяину.
— Тебе нравятся такие отношения? — спросил я под конец телефонного разговора.
— Да, — не задумываясь, ответила она.
— Понятно, — я помолчал. — Может, сходим в кино?
Она зашебуршала чем-то, трубка противно захрипела, Анжела долго меняла положение, прежде чем ответить:
— Мне нельзя ходить на свидания. Извини, — она вздохнула.
— Тогда... приходи ко мне в гости, — с момента воскресной встречи прошло три дня, и я снова горел желанием поскорее воткнуть член в сладкую булочку.
— И в гости тоже.
От удивления у меня отвисла челюсть.
— А в прошлый раз тогда что было?
— Продажа.
— Продажа? Сексом, значит, можно заниматься только во время продажи? — от новых подробностей голова шла кругом.
— Да. Если покупатель захочет.
— Вот как, значит. Покупатель.
«Я для неё всего лишь покупатель», — я напрягся.
— Да... — она, похоже растерялась не меньше моего. — Ты не обижайся, пожалуйста. Мне очень понравилось с тобой. Ты красивый, умный...
— И много у тебя покупателей? — раздражённо перебил я её.
Она смутилась, прежде чем ответить:
— Это коммерческая тайна, — и замолчала.
— Понятно, — я думал о том, что у Анжелы, возможно, десятки таких горе-покупателей, как я, которые трахают её в жопу и в рот от зарплаты до зарплаты за пачку дерьма с бойким названием «Virеx».
— Знаешь, как это называется? — не выдержал я.
— Я знаю, о чём ты подумал. Но это всего лишь игра, не принимай близко к сердцу, — Анжела, кажется, обиделась. Её голос поднялся на октаву, стал тоньше. — Ты можешь думать всё, что тебе захочется, называть меня шлюхой, шалавой подзаборной. Суть от этого не поменяется. Моё сердце принадлежит одному человеку, а не тебе, — теперь она жёстко чеканила слова, словно мстя мне. — И мой парень хочет, чтобы я себя так вела. Может быть, я даже сама этого хочу. Я не знаю. Может быть, завтра всё поменяется, и мы найдём другое развлечение. А пока что для кого-то я буду шлюхой, а для кого-то единственной на свете.
— Анжела, прости, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть, давай... — но я не успел договорить, она кинула трубку. Думаю, она расплакалась, последние слова были произнесены невероятно высоко.
Так я понял, что затронул больную тему, и про себя решил больше никогда не поднимать её.
«Да пускай играют в свои игры, как хотят, — думал я. — Их правила — они их установили, они же их и отменят, если захотят».
Но задница Анжелы не выходила у меня из головы. Круглая, пышная, два огромных арбуза — сочных, звонких, становящихся нежными и покладистыми, стоит их только разогреть, размять. Груди такие же тяжёлые, выпирающие, как полужопия. Нежный натренированный ротик, красивый упругий анус. У меня никогда не было таких девушек, как Анжела. Их вообще было только две было до Анжелы, и обе не то, чтобы в моём вкусе. Просто так сложилось. Ты выбираешь, но и тебя выбирают. С Анжелой я впервые взял в магазине то, что хотел, а не то, на что хватило денег и совести.
Деньги. Круг замкнулся. Анжела предлагала секс в обмен на деньги, только в игровой форме. Две коробки «Вирекса», как бельмо на глазу, маячили в углу секции.
«Витамины за сто баксов», — грустно думал я, разглядывая цветастые упаковки.
Впрочем, крайняя правая упаковка, как трофей, напоминала мне о самой шикарной заднице, опрокинутой в моём кресле, заднице, которую я оттрахал по-королевски не ранее как в воскресенье.
Я заулыбался, вновь испытывав возбуждение, переживая каждую секунду воскресного анального траха. Про себя я уже взвешивал секс с Анжелой против очередной коробки с дерьмом.
«Если бы Анжела была проституткой и её услуги стоили 50 баксов, согласился бы я на секс с ней?» — этот вопрос постепенно ломал меня, толкая на установление товарно-денежных отношений с большой девочкой.
Я решил трахаться с Анжелой по воскресеньям. Чтобы не тратить больше двух сотен в месяц. Так я надеялся избавиться от зависимости к ней. Кроме того, неделя воздержания заряжала меня на два-три выстрела, которые я надеялся использовать с пользой во время наших встреч.
В следующий раз я попросил Анжелу прийти в юбке и чулочках, и моя просьба была охотно удовлетворена. Не знаю, кто больше обрадовался продолжению банкета, я или она.
— Я думала, ты всё, — Анжела нежно целует меня в засос.
Я только что плотно закрыл за ней дверь, а её опытная рука уже скользит по бугрящейся ширинке, ищет бегунок.
Мы сразу переходим к делу. Товар-деньги, деньги-товар. Анжела прячет денежку, вручает очередную пачку «Вирекса» и спускается на нижнюю палубу. Я усаживаюсь поудобнее на диван, развалив яйца и ноги. Пока она делает минет, подтягиваю флисовую юбку, изучая шикарную бледную задницу, пышные ножки в чулочках с кружевными резинками. Разворачиваю дойку боком, прощупываю пружину под белыми стрингами. Неожиданно приходит интересная мысль:
— Садись мне на лицо.
Анжела неуверенно поднимается, вытирает рот рукавом кофточки, смотрит на меня озадаченно. Опять эта странная блядская улыбочка. Наконец, осторожно, чтобы не упасть, перекидывает через меня ногу и медленно опускается попой на лицо. Юбка куполом накрывает предстоящее безобразие.
Жопина Ким Кардашьян раздавит меня к чертям собачим! Я задохнусь, удавлюсь, бездыханное тело одинокого молодого мужчины обкончается в предсмертной агонии!
И это будет приятная смерть!
Как взломщик, которому предстоит тяжёлая работа, я остаюсь наедине с Анжелой и её сейфом. Сдвигаю стринги, немного света.
Чудовищное зрелище! Вопиющая несправедливость. Прекрасная пухлая вагина, лощёная, без единого волосочка плотно зашита железными кольцами — туда даже палец не засунешь, не то что...
Анжела тем временем бесстрастно обсасывает член. Её движения точны и размеренны, как колебания маятника. Она могла бы с таким же успехом крутить педали, выбивать ковёр. Только теперь она выбивает из меня оргазм, предлагая кончить ей в рот.
Сквозь кольца нащупываю языком щель в плотно сведённых складках кожи. Анжела вздрагивает, замирает, когда мой язык проникает глубже. Её задница дрожит, как у лошади. Мой нос, губы втиснулись в пружину. Ласковым поглаживанием приглашаю кобылу успокоиться и продолжить родео.
Через минуту нервного потрясения, Анжела набрасывается на член с новой силой, как голодная львица на кусок свежего мяса после месяца измора. Нет сомнения в том, что она получает удовольствие. Я нащупал складку клитора под пружиной, там где замочек слегка вытягивает бугорок наружу. Такие стоны и всхлипы я слышу впервые. Они пугают и завораживают одновременно. Нет больше маятника, нет доярки и товарно-денежных отношений. Анжела дёргается в бесконечных микро-оргазмах, я двумя руками вцепился в пышные бёдра. Как клещ присосался к солоноватой плоти под пружиной. Большая девочка хочет вырваться, убежать, стонет, продолжая заглатывать член до конца, давиться им, убеждая себя, что нет безобразия под куполом юбки, нет микро-фрикций языком, нет стимуляции клитора сквозь прутья терновника.
Я пою песню любви, поющий в терновнике. Соловей — птичка певчая. Вывожу ноты кончиком языка, нанизывая большую девочку на маленький тающий стержень. Это маленький шаг для начинающего дистрибьютора и огромный скачок для заматеревшей дистрибьюторши. Не помню, кто это сказал, но звучит красиво.
Равно как и стоны Анжелы. Она обворожительна в желании кончать снова и снова. Такое ощущение, что никто никогда не ласкал её вагину языком. Необъезженная кобыла прыгает, как толстолобик на сковородке, обжигаясь, чтобы вернуться в яростному огню страсти, обжечься вновь, выгнуться колесом, распластаться у меня на груди. Её груди — два огромных мягких шара — трутся об меня давно затвердевшими сосками, пушистый хвост волос рассыпался в паху, щекочет яйца, бёдра. Анжела впивается ногтями в мошонку, сжимает яйца по очереди, стягивая их вниз, её рот давно превратился в имитацию тугой вагины. Она сама так хочет: чтобы я трахал её в рот, дёргался под ней. Приподнимаюсь на пятках, плавно работая бёдрами. Но она хочет глубже — ныряет до конца, и я не успеваю за ней. Рассинхронизация, временная. Ловлю её ритм, теперь член влетает одновременно с нырянием, она давится, захлёбываясь в слюне, но продолжает нырять. Сколько же в ней страсти, усердия. Я не верю, что у неё есть парень, не верю, Хозяин, которого она безумно любит, здесь что-то другое, совсем другое. Девочка, которая ныряет с таким альтруизмом, не может давиться чужими чувствами.
Тем более чужой спермой, глотать её жадно, не упуская ни капли, продолжая елозить Кардашьяновой задницей у меня на лице, теперь уже не заботясь о том, что я могу задохнуться, умереть под ней, взвыв на полнолуние. Всё что её волнут, заключается в нежном страстном поцелуе сквозь колючие прутья терновника.
Когда всё закончилось... Всё только началось. Анжела уходила молча, в полной прострации. Задумчиво перекручивала юбку минуты три в поисках переда и зада.
Перед самой дверью она обернулась:
— Никогда больше не делай так! — раздражение, испуг и что-то новое, похожее на благодарность и любопытство появились в её манерах и речи.
— Как?
Она странно посмотрела на меня. Впервые серьёзно, оценивающе. Без всяких блядских намёков.
Большая девочка получила большой жизненный урок.