В вечер вторника работы в клубе было не много, и шеф разрешил пораньше уйти домой. Я уже несколько раз подменяла других официанток, поэтому сегодня точно имела право рассчитывать на поблажки. Поясницу и шею ломило, босоножки на платформе и высоком каблуке надавили пальцы, голова уже шла кругом, хотя я прекрасно осознавала, что завтра утром меня ожидает семинар, перед которым нужно еще хоть что-нибудь прочитать. Нужные книжки уже недели две лежали аккуратной стопкой на полке, но до них так до сих пор и не дошли руки.
Последние посетители задушевно болтали, запрятавшись за уютными угловыми столиками. Я поймала на себе явно не невинный взгляд администратора Антона, и одарила его улыбочкой с упреком. Он виновато улыбнулся в ответ, вздохнул и раздосадованно повел головой, снова уткнувшись в монитор компьютера. Полчаса назад он опять предлагал проводить меня после работы и получил очередной отказ. Симпатичный он, конечно, этот Антон, но что-то у меня никакого настроения нет хоть сколько-нибудь терзать себе сердце.
Я глянула на наручные часы — без двух минут два. Ну, наконец-то! Обойдя зал слева и сделав ради этого большой круг, чтобы лишний раз не провоцировать Антона, я прошла по уже затемненному коридору в раздевалку и устало остановилась перед зеркалом, тут же снимая с себя тяжелые замшевые босоножки с бахромой и распуская тугой хвост на затылке. Черные волосы приятно рассыпались по плечам и спине, и я с наслаждением пропустила пальцы сквозь густые пряди, чтобы немного размять кожу головы. Я окинула себя критическим взглядом. Кажется, еще похудела — безумный ритм жизни и регулярные занятия танцами не могли не сказаться на внешности. Что осталось от той холеной избалованной домашней девочки с нежным мягким овалом лица и персиковым румянцем? Да ничего! В зеркале я видела заостренные черты, пронзительный холодный взгляд зеленых глаз с ресницами вразлет, тонкие надменные брови, непокорные волны черных волос до талии, остро очерченные ключицы, тоненькая талия, почти поджарый живот и длиннющие ноги танцовщицы. Видел бы ты, Антон, какой я была раньше! Впрочем, знаю, что тебя во мне привлекает сейчас, да на самом деле всех вас: повадки, движения и взгляд дикой кошки, недоступной и всем вам чуждой, а потому загадочной.
Я стянула с себя неприлично короткие узкие шорты с рваным краем и пояском из тонких полосок бежевой кожи (неотъемлемый атрибут униформы нашего клуба) и развязала стянутую на животе узлом клетчатую рубашку, оставшись в тугом спортивном нижнем белье. Закинув голову, я начала разминать шею, когда дверь вдруг скрипнула. Я медленно оглянулась через плечо и, ни капли не удивившись, увидела Антона, подпирающего плечом стену и скрестившего на груди руки.
— Стучать тебя не учили? — стараясь быть не слишком резкой и не слишком мягкой одновременно, поинтересовалась я, взяла со стула джинсы и быстро их натянула, не давая ему понять, смущена я или нет, и не прикрываясь. Он покусал губы.
— У тебя кто-то есть, Марин?
— Нет и в ближайшее время точно не будет, — холодно бросила я, надевая футболку и переходя к сапогам.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что я этого не хочу. Неужели это так сложно понять?
— Но... , — он приблизился, явно пожирая меня взглядом.
Я не обращала на него внимания, продолжая собирать сумку, и потянулась за своей кожаной курткой.
— Что если ты влюбишься? Ведь это не зависит от наших желаний, — взволнованно выдавил из себя он.
Этот наивный вопрос невольно заставил меня тихо рассмеяться и встретиться с ним глазами. Я специально демонстративно смотрела прямо на него, цинично изобразив на лице унылую ухмылку. Мой бедный поклонник молчал.
Антон был крашеным блондином со стрижкой «ёжик», всегда старательно уложенной пенкой для укладки. Милый молодой человек с правильными тонкими чертами лица, худощавый, не качок, но крепкий, широкоплечий, несколько излишне утонченный, пожалуй. Мужской персонал клуба носил вываренные джинсы на тяжелом светлом кожаном ремне и клетчатые рубашки, заправленные за пояс, на шее — ковбойский платок. Униформа Антону была явно к лицу, подчеркивая красивый переход от узких бедер и тонкого торса к широкой груди и плечам. В общем, девчонки от таких тащатся, если им нравятся милые романтичные мальчики. Я заметила в его глазах тоску и вожделение. Последнее еще вовсю выпирало под его узкими джинсами. Жалко парня, но ничего не поделаешь. Лучше просто свести общение до минимума или пусть увольняется к черту, раз он так страдает, а я не могу принести в жертву такую хорошую работу из-за глупых приставаний на рабочем месте. Я натянула куртку, накинула на плечо сумку и уверенно направилась к двери, бросив равнодушное «пока». Когда я проходила мимо него, он поймал меня за локоть. Я закинула назад голову в раздражении и театрально вздохнула, разворачиваясь к нему и мотнув тяжелыми волнами волос.
— Чего тебе еще? — добивая его скучающим взглядом из-под томных ресниц, протянула я.
— Один поцелуй.
— Что? — я специально повыразительнее округлила глаза и развела руками, — Может, мне еще переспать с тобой из жалости?
На какой-то миг во всем его лице отразился гнев, но тут же затух. Он ослабил захват моей руки и отвернулся.
— Не кисни ты, Антош, — нравоучительным тоном посоветовала я и вышла, еще раз бросив «пока» уже из коридора.
Очаровательная сценка — ничего не скажешь. Мои щеки немного зарделись под внушительным слоем вечернего макияжа, но сердце билось ровно и спокойно. Всего лишь очередной приятный случай потешить собственное самолюбие.
Я вышла в свежую осеннюю ночь. Днем Москва полыхала в пламени золотой осени, словно готовилась ко встрече самого Наполеона, а сейчас все окутывала мягкая теплая тьма. Только там, где горели фонари, можно было угадать легкий трепет желтых кленов на фоне синих теней дорог и домов. Улицы погрузились в тишину, только где-то вдалеке слабо шелестели колеса одиноких автомобилей по асфальту. Чтобы поймать машину, мне нужно было выбраться из лабиринтов сонных переулков на Садовое.
Ходить по ночной Москве у меня уже вошло в приятную привычку: такой она теперь нравилась мне намного больше — таинственная торжественность и никакой суеты. Борясь с усталостью, я наслаждалась теплым штилем и подсветкой фасадов и даже как-то потеряла бдительность. В какой-то момент мне вдруг показалось, что за мной кто-то идет. По спине пробежались мурашки, и я невольно оглянулась, к своему успокоению увидев позади совершенно пустую улицу. Я вышла на тротуар переулка, который мне предстояло пересечь, как вдруг где-то слева во тьме бешено взревел мотоциклетный двигатель и что-то большое, тяжелое и дико ревущее рвануло в моем направлении с невероятной скоростью. Чувствуя, как внутри образуется странный вакуум, я отскочила назад, хотя уже почти занесла ногу над проезжей частью, и в ту же секунду прямо в паре метров передо мной с визгом и лихим разворотом притормозил черный спортивный мотоцикл с мотоциклистом, как и его зверь, облаченном в черное. Темное забрало шлема переливалось в неверном свете ночного освещения, и обращенное ко мне лицо седока невозможно было разглядеть. Всего пару секунд он глядел на меня с откровенным безразличием манекена из металла и кожи, в которые был облачен, словно инопланетный пришелец. А я смотрела в его бездонно черное забрало, изрезанное бликами света, и чувствовала, как тело немеет, а сердце замирает в груди в неприятной невесомости. Затем он взглянул куда-то вперед, замер, словно в раздумье, с едва слышным скрипом крутанул рукой в кожаной черной перчатке вокруг ручки руля, снова глянул на меня в упор в последний раз и, с места вдруг рванув вперед и подняв машину на заднее колесо, стремительно унесся в даль. Меня обдало жаром двигателя и облаком выхлопа. Только секунд через тридцать, я осознала, что все еще стою на месте, как вкопанная, тяжело дышу, вся дрожу, и ноги у меня подкашиваются.
Наваждение какое-то... Был ли он вообще, этот мотоциклист ...
или мне привиделось нечто потустороннее? Я постояла еще минуту на месте, глядя в даль, в которую только что унесся черный призрак. В животе вдруг вспыхнуло какое-то знакомое, но давно забытое ощущение. Я заставила себя сдвинуться с места невероятным усилием и медленно зашагала привычным маршрутом как загипнотизированная. В голове крутились мысли, которые мне, кажется, давно удалось задвинуть в глубины подсознания. Сейчас я боролась с ними, тщетно пытаясь загнать их обратно в клетку. Вместе с мыслями проснулись желания, и это было хуже всего, потому что в моей новой независимой жизни для них просто не было предусмотрено место.На следующий день я опозорилась на сессии, на танцах растянула запястье по собственной глупости, и меня с гневом отправили на больничный недели на две как минимум, а после следующей ночной смены я попросила Антона меня проводить. Его глаза сияли, когда он вел меня за руку сквозь ночную тьму гордый за возложенную на него роль.
С содроганием сердца я приближалась к тому переулку, словно ожидала там за углом своего приговора. Стоило нам показаться из-за угла, я уже точно знала, что призрак там, поджидает в засаде с едва-едва клокочущим двигателем, готовый в любую секунду взреветь для атаки. Счастливый Антон болтал без остановки, поэтому, когда мотогонщик промчался как вихрь прямо перед нами, даже не взглянув в мою сторону, Антон и ухом не повел, а меня вдруг объяла паника: сердце готово было вырваться из груди, руки дрожали, дыхание сбилось. «Этого быть не может... Этого просто не может быть!» — пульсировало в висках и животе. «Он преследует меня, выслеживает, поджидает». От осознания этого сердце уходило в пятки, а в голове приятно гудело как от легкого похмелья.
Антон поймал мне такси и раскрыл передо мной дверцу, явно ожидая поощрительного поцелуя за труды. Меня всю трясло, и я с трудом соображала, где нахожусь. Когда он наклонился к моему лицу, слегка склонив голову на бок и не смея даже прикоснуться ко мне рукой, я безучастно позволила поцеловать себя в губы. Его поцелуй был мятным и слишком нежным для юноши, который так долго добивался вожделенной цели. Он даже не воспользовался языком. Впрочем, оно и к лучшему. Я села в автомобиль, дверца захлопнулась и в тот же миг Антон, клуб, московская осень — все перестало для меня существовать, был только этот черный байк и сидящий на нем верхом призрачный рыцарь в черных доспехах.
Всю следующую неделю он не появлялся ни разу, и меня всерьез мучили сомнения, появится ли он вновь, ведь он видел меня гуляющей с другим парнем за ручку. В сердце у меня медленно начал разрастаться страх, словно какая-нибудь смертельная опухоль. Не может быть, чтобы предчувствия меня обманывали. Он выследил именно меня и поэтому больше не исчезнет, раз заявил о себе подобным образом. Не знаю, почему я вбила себе в голову эту идею — просто знала и все, словно между нами установилась неразрывная связь. Наконец я увидела его еще раз. Он стоял вдалеке у фонаря в том же самом переулке в круге слабого желтого света. Мотоцикл был слегка склонен вправо, поэтому он упирался правой ногой в землю. Крепкое поджарое тело с широкими плечами, затянутое в жесткую черную кожу, склонялось над байком к рулю. Его шлем демонстративно повернулся в мою сторону и я невольно остановилась, повернув к нему голову, находясь под гипнотическим воздействием всей его демонически возбуждающей ауры. Пара секунд, и я двинулась ему наперерез через переулок, словно делая ему вызов своей решительностью и смелостью, зная, что он в любой момент может рвануть мне навстречу. На самом деле внутри у меня полыхала буря из страхов, упреков, вины и стыда. Когда вспыхнула фара его байка, обдавая меня потоком слепящего света, я всем телом ощущала на себе его взгляд. На мне сегодня были узкие джинсы, ботильоны на тонком каблучке, кремовое короткое распахнутое пальто и широкий элегантный шарф вокруг шеи. Я продефилировала, словно по подиуму, вся пылая и леденея одновременно, и когда дикий рев его мотоцикла пронесся за спиной, как реактивный самолет, я, не останавливаясь, оглянулась через плечо, чтобы проводить его взглядом. Антон в те дни ходил за мной по пятам, все ожидая улучшить момент, чтобы остаться наедине хотя бы на минуту, но я ловко ускользала прямо у него из-под носа. Только один раз ему удалось зажать меня в раздевалке и, набравшись смелости, запустить руки мне под шорты, чтобы облапать попку. Будь он посмелее, то мне пришлось бы как-то оправдываться перед ним за то, что трусики у меня насквозь были мокрыми из-за разыгравшегося не по его вине воображения. Проводить меня ему ни разу больше не посчастливилось, потому что я в последнее время совсем обнаглела и почти каждый день уходила пораньше, ссылаясь на нужды учебы. Шеф все понимал, только отшучивался ироничными замечаниями на тему моей «учебы» и звал меня не иначе как «лиса» или «чертовка», не забывая уточнить, сколько мужских сердец я съела на этой неделе на завтрак. Я смущенно оправдывалась и извинялась.
В ту ночь я снова закончила в два. Неестественно теплая для середины октября ночь будоражила инстинкты, будила забытые воспоминания, уничтожала всякую бдительность и вдохновляла на приключения. Вдохновляла, пока я не обнаружила, что на знакомом переулке снова никого не оказалось. Я не могла поверить в то, что это правда, и в растерянности оглядывалась по сторонам, словно неудачливая любовница, пришедшая на свидание одна. Что ж, так ведь не бывает, чтобы все складывалось непременно так, как мечтаешь. За эти два года я достаточно повзрослела, чтобы перестать верить в сказки. Мне казалось, что этот черный призрак был со мной на одной волне, ведал, чего я хочу, все прочел в моей походке, встревоженном, но не растерянном и прямом взгляде, в дерзком цвете волос, в чувственно приоткрытых губах. Что ж — пусть я ошиблась. Безумие страсти и тяга к опасности до добра не доводят, уж мне это точно было известно.
Таксист остановил автомобиль прямо напротив подъезда. Уже чувствуя почти лишающую сил усталость, я расплатилась с водителем и зашла в дом. Лампочка на лестничном пролете первого этажа, конечно, перегорела, и я стояла в островке слабого света на площадке. Я вызвала лифт и стала искать в сумке ключи, когда всем телом ощутила сзади чужое присутствие. Тут же спины коснулась чья-то рука и медленно прошлась вдоль позвоночника от шеи к пояснице. Леденея, я медленно повернулась и уперлась взглядом в широкую грудь, облаченную в черную кожаную наглухо застегнутую куртку. Я подняла глаза, но вместо лица увидела только черное стекло и черный металл мотоциклетного шлема. Словно желая уверить себя в нереальности происходящего, я растерянно мотнула головой и отступила назад. За спиной как раз открылась дверь лифта. Ошарашенная, я даже не могла заставить себя сдвинуться с места, глупо уставившись на внушительного роста фигуру, вдруг медленно двинувшуюся на меня. Продолжая отступать, я вдруг заметила в его руках, стянутых черными перчатками, толстый черный провод, который он крепко наматывал на пальцы обеих рук. Это уже не казалось романтичным или даже волнующем. В голове просто в панике пульсировала одна мысль: «Не хочу умирать».
Дверь лифта уже снова закрылась за моей спиной. Я попыталась взять себя в руки.
— Зачем вы... следили за мной? — заставляя себя контролировать эмоции, пролепетала я.
Нет ответа.
Я отступала назад, пока не уперлась спиной в уже закрывшиеся двери лифта. Мотоциклист медленно приблизился, вытянув вперед руки с проводом.
— Я... я буду кричать, — пробормотала я, борясь со спазмом в горле.
Человек в черном на секунду остановился и слегка склонил голову в шлеме, словно усмехнувшись, потом прижал провод к моей шее и, нежно просунув руки под волосы, стянул его за моей спиной узлом. Я боялась шелохнуться, хотя боли не чувствовала, только легкое давление, из-за которого было тяжело глотать. Одной рукой он сжимал узел на моем затылке. Другая рука в черной перчатке погладила мою щеку, а большой палец нежно прошелся по ... пылающим податливым губам. Я хотела упереться ладонями ему в грудь, но что-то случилось со мной в эту секунду, что я сама до сих пор не могу объяснить — мои руки легли на его узкие бедра и, дрожа, скользнули вверх по стройным бокам к широкой грудной клетке. Его пальцы плавно прошлись вниз по шее к быстро вздымающейся груди. Он медленно отвел в сторону воротник моей куртки, вместе с ним оттягивая одну ее полу и обнажая обтянутое узкой футболкой плечо.
Пискнул сигнал домофона, за дверью подъезда раздался какой-то шум. Мотоциклист нажал на кнопку вызова. Двери, на которые я опиралась, открылись, и я оступаясь, шагнула в лифт спиной вперед, а он вслед за мной. Он нажал мой этаж и вдруг убрал провод с моей шеи, а затем снял шлем. Передо мной стоял мой старший брат, еще более красивый, чем когда-либо или, возможно, воспоминания о его красоте уже частично стерлись из моей памяти за эти два года. Его волосы сильно отрасли и закрывали сзади всю шею, а спереди были зачесаны назад, подчеркивая античную гармонию его черт. В приподнятом уголке его губ замерла издевательская усмешка. Так вот что изводило меня все те годы — он и вправду был совершенством, от которого я никак не могла отказаться. Я и забыла, как меня пьянил его взгляд, его губы, его мощная атлетическая фигура, вся его дикая вызывающая аура.
— Дима... , — прошептала я ошарашенно, словно произнесла не его имя, а совершенно незнакомое слово из какого-то неизвестного мне языка.
— Рассчитывала увидеть кого-нибудь другого? — в одной руке он держал свой шлем и скрученный провод, другой рукой он беспощадно нежно ласкал мои губы, лицо, волосы, шею, — Ты очень похорошела, сестра, хотя сложно было себе представить, что можно стать еще красивее, чем ты была.
Я просто молча сгорала от еще не утихомирившегося страха, от волнения, от возбуждения, от счастья и горечи одновременно. Он склонил на бок голову, чтобы поцеловать, но лифт уже остановился и дверцы открылись. Он вышел на мою площадку и подошел к квартире.
— Следил за тобой уже давно, — пояснил он, подперев стену спиной и скрестив на груди руки, ожидая, пока я приду в себя, выйду из лифта и отопру дверь.
Вся дрожа, я на слабых ногах прошла мимо него к двери и все никак не могла попасть ключом в замок, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Я зашла в темную прихожую и включила свет. В квартире — полный бардак: книги, одежда, немытая посуда. Времени не остается ни на что. Когда он зашел, закрыв за собой дверь, мне показалось, что я снова попала в клетку с голодным зверем, совсем как тогда, в его комнате, в первый раз. Я была уверена, что он набросится на меня немедленно, но он просто снял куртку, оставшись в простой серой футболке и шикарных кожаных брюках, бросил ее на кресло вместе со шлемом и прошелся по квартире, заглядывая в каждую комнату. Как всегда в великолепной спортивной форме, развязный и уверенный в себе. Я тоже сняла куртку и ботильоны, мельком бросив на себя взгляд в зеркало: на мне была короткая светлая юбка в складку «а-ля японская школьница», короткие черные чулки чуть выше колена и облегающая черная футболка с длинным рукавом и модным принтом на груди. «Выгляжу до сих пор как подросток, — вдруг пришло мне в голову, — Как непокорный подросток, сбежавший из дома». Собственно, так оно по сути и было.
— Ты все-таки грязнуля, — усмехнулся он наконец, пока я растерянно пыталась убрать с видных мест самые неуместные вещицы.
— Я учусь на дневном, работаю в ночь и занимаюсь танцами, — обиженно выпалила я, краснея, — Мне даже спать некогда.
Он поднял с пола мой учебник английского и пролистал страницы.
— Сколько тебе еще учиться?
— Три года, — я нервно вздохнула, — Ужинать будешь? Или... чай, кофе?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей, подошел к комоду и взял оттуда рамку с фотографией.
— Это еще кто? — удивленно взглянул он на меня. На ней была миловидная худенькая девчонка с мальчишеской короткой стрижкой, в бейсболке, спортивной майке явно без лифчика и в коротких шортах. Она вся была подтянутая и утонченная, как хорошенький мальчишка, и смотрела со снимка хитрым прищуром, надменно задрав подбородок и улыбаясь краем губ.
— Это... Надя... моя... бывшая девушка, — выдавила я из себя, не поднимая глаз.
— Твоя... девушка... ? — я даже не поняла, чего больше было в его голосе — удивления, сарказма, недоверия, возбуждения, упрека, — Шутишь? — недоверчиво улыбнулся он.
— Не шучу, — я упрямо потупила глаза, пытаясь разгадать то впечатление, которое на него произвела.
— Ты серьезно?
Я усмехнулась и смущенно поправила волосы. Дима все смотрел то на снимок, то на меня, и, казалось, теперь уже никак не мог прийти в себя.
— Знаешь, мне так проще было... После всего что случилось... , — тяжело вздохнула я, смущенная тем, что мне с трудом удается подобрать хотя бы какие-то слова для объяснения, — Мы вместе снимали квартиру, и она оказалась лесбиянкой... В общем, так вышло... И я ни о чем не жалею.
— Надо думать! — рассмеялся вдруг он легко и беспечно, словно все это было в порядке вещей, а меня пробрал озноб от этого его смеха, — И что же, родители и об этом знают? — немного посерьезнел он.
— А ты сам как думаешь?
— Надеюсь, что нет. Ты общаешься с ними?
— Мама звонит от силы раз в месяц. Формально выспрашивает про дела, учебу, интересуется, не нужны ли деньги... и все, — к горлу подступило противное чувство жалости к себе, и я закусила губу, чтобы не дрогнул подбородок.
Митя словно почувствовал мое настроение, потому что всякий раз, когда я отвечала ему, он не сводил с меня внимательных глаз.
— Знаешь, а она ничего так, — заметил он с неопределенной улыбкой, вдруг сменив тему, — И... кто у вас был главный?
Я нервно рассмеялась, закрыв руками лицо.
— Не твое дело!
— Ммм... , — многозначительно отметил он что-то про себя, еще раз глянул на фото и тут же заявил, — Уверен, что эта фифа тобой крутила, как хотела. Ты всегда была слабачкой.
Я сузила на него глаза в ироничном презрении, но в душе тут же с горечью признала, что это абсолютная правда. Только вот слабачкой я становлюсь исключительно рядом с ним, а вовсе не со всеми окружающими.
— Может... ты и о себе что-нибудь изволишь рассказать? — наконец взяла себя в руки я и вспомнила про свои обиды на него. Сколько раз я представляла себе эту встречу и то, как презрительно брошу ему в лицо все, что у меня накипело.
Он еще молча походил по комнате и в итоге сел на диван, смеривая меня каким-то непонятным взглядом. Я совсем перестала понимать его эмоции, впрочем, и раньше-то была не слишком в этом сильна.
— Иди ко мне. Нам действительно нужно поговорить, — наконец сказал он ничего не выражающим тоном и положил руку на диван рядом с собой. Меня через всю нервную систему прошиб электрический разряд и высветил в мозгу предупреждающую красную табличку «дежавю». Было тяжело дышать, тяжело стоять, тяжело глотать и совсем невозможно смотреть на него, а тем более подойти. Я пылала с головы до ног, как глупая тринадцатилетняя девчонка, пришедшая к двадцатидвухлетнему брату с самой тупой и безнадежной просьбой на свете — научить ее целоваться. Я дрожащей рукой поправила волосы, которые и без того уже были поправлены раз двадцать за последние десять минут и облизала пересохшие губы. Митя молчал, наблюдая за мной, как притаившийся зверь. Черт его знает, что там на уме у этих хищников — глаза не выражают ровным счетом ничего. Я тяжело вздохнула, чувствуя, как слезы обжигают глаза, и пошла к нему на ватных ногах, надеясь, что все же внешне не выгляжу также запуганно и беспомощно, как я ощущала себя изнутри.
Я остановилась рядом с ним, упершись дрожащими коленями в край диванной подушки и касаясь его колена. Я не поднимала глаз. Распущенные светлые волосы обдавали жаром шею, плечи, спину, руки, щекотали везде и вообще бесили меня ужасно.
— Садись, — приказал он, и я села на диван на колени, лицом к ... нему, неловко сложив руки перед собой.
— Ты по мне скучала? — он отодвинул в сторону волосы с моего лица, потом провел пальцами по ряду пуговиц на футболке. Я закусила губу.
— Конечно. Но... , — я запнулась в волнении, понимая, что я на грани полного срыва, — Ты мог бы сказать, что ты собирался вернуться... и ты мог бы сказать, куда едешь и на сколько...
Его рука опустилась на мое колено, поглаживая горящую жаром кожу и слегка запуская пальцы под юбку.
— Я понятия не имел, что буду делать и как буду дальше жить, поэтому мне просто нечего было тебе сказать...
Я не знала, что на это ответить, потому что мой разум начал постепенно мне отказывать, уступая место инстинктам. Я невольно ласкала взглядом его губы, шею, широкие плечи, мускулистую грудь, рельефно выступающую из-под тонкой ткани футболки, его узкие кожаные брюки, призывно топорщащиеся внизу живота. Мне хотелось прикоснуться к его длинным густым волосам, к его крепкому прессу и снова увидеть его дракона.
— Да уж, не ожидал я от тебя такого, — усмехнулся он, — Ладно еще по старшему брату сохнешь, но ЛГБТ... ! Ужас!
Мы оба невесело усмехнулись, и я осмелилась наконец встретиться с ним взглядом. Теперь меня уж точно ничего не могло спасти. Его пальцы ловко расстегнули несколько пуговок у меня на груди, скользнули вниз вдоль талии, подцепили край футболки и стянули ее вверх, а я послушно подняла руки. Пышную белую грудь стягивал бюстгальтер из тонкого кремового кружева. Митя пробежался пальцами по бретелькам, специально избегая прикасаться к моей коже, чтобы меня помучить, и мягко повелел: «Повернись». Я повернулась спиной, поднимая волосы, и он расстегнул замочек, обнажая мою грудь и бросая бюстгальтер за спинку дивана. Он тут же расстегнул сзади молнию на юбке и, когда я встала, она легко соскользнула на пол, а он медленно спустил с меня кремовые кружевные трусики. Его взгляд остановился на моем лобке. На белоснежной коже извивалась маленькая довольно-таки реалистичная сине-голубая змейка, изогнутый хвост которой скрывался в складочке между лепестками. Он довольно усмехнулся, нежно коснувшись ее пальцами, а я отпрянула в сторону и быстро бросила:
— Мне нужно в душ! И не смей меня останавливать!
Он лениво потянулся, любуясь моим обнаженным телом, на котором из одежды остались только черные чулки.
Я закрылась в ванной, тяжело дыша, словно от удушья, и быстро окинула себя в зеркале критическим взглядом. Юное безупречное тело, все пылающее от распаленной в нем страсти. Я тронула себя между ног — там все было мокро и горячо. Низ живота свело томительной судорогой, соски сжались в упругие розовые бутоны, губы горели. Мысли совсем спутались, и разбираться в них вовсе не хотелось. Кажется, я обещала себе его забыть и научиться его ненавидеть за то, что так надолго бросил меня одну, а вместо этого готова на все, как только он поманил! Пока я принимала горячий душ, обмазывала тело маслом и вытиралась, перед глазами так и стоял черный силуэт мотоциклиста на байке, поднимающемся на заднее колесо. Все-таки я полная дура и бесстыжая инфантильная нимфоманка, ведь именно такой меня теперь считают даже собственные родители. Все лицо горело в предвкушении ласк брата. Не может быть, чтобы кто-нибудь еще когда-нибудь смог заставить так пылать мои щеки и сверкать глаза.
Я выскользнула в прохладную после ванной комнату и увидела, что брат растянулся на диване и прикрыл глаза, закинув руку под голову. Я притворно усмехнулась и присела на полу на колени рядом с его плечом, поиграла слегка загнутыми кончиками черных волос, струящихся по его красивой шее, погладила алые чувственные губы кончиками пальцев и нетерпеливо прильнула к ним ртом. Митя, конечно, не спал, и его рука тут же обвилась вокруг моей шеи, притягивая меня крепче к его губам. Наши языки слились в неистовом поединке, и я тут же издала нетерпеливый стон неутоленного возбуждения, приподнимаясь на коленях и прижимаясь грудью к его груди. Наконец он ослабил свой захват и я взобралась на диван, нависнув над ним на четвереньках, изящно изгибая спину, как дикая кошка. Он все еще был одет, но в этот раз я не буду спешить, потому что хочу насладиться им постепенно и очень медленно. Мы снова сплелись губами в жадном поцелуе, то дразня друг друга, то изводя грубой настойчивостью, то распаляя невыносимо долгим влажным трением губ о губы. Его руки бесцеремонно исследовали мое скользкое от масла упругое тело, податливо гнущееся навстречу любому его движению, любому желанию. Он то нежно теребил кончики моих сосков, то крепко сжимал груди в ладонях, то сладостно медленно водил разгоряченными пальцами по моим стройным бокам, тонкой талии и бедрам, дразня, поглаживал плоский упругий животик, избегая прикасаться к моей пылающей киске. Все еще стоя над ним на четвереньках, охватив его тело ногами, я скользнула вверх, едва касаясь сосками его лица. Он по очереди ловил их губами, то заставляя меня тяжело дышать от боли, то тихо постанывать от нестерпимой неги, а его рука тем временем ласкала внутреннюю поверхность моих бедер, словно случайно иногда задевая то чувствительные складочки, то мягкие бугорки. Когда его палец проскользнул между моими половыми губками, я была настолько влажной и возбужденной, что любое прикосновение буквально вызывало во мне экстатическую нервную дрожь. Я еще продвинулась вдоль его тела вверх, пока моя припухшая киска не оказалась на уровне его лица. Я взглянула на него вниз, и наши глаза на несколько мгновений встретились — глаза опьяненных друг другом, обезумевших от страсти любовников, знающих, что занимаются тем, за что их весь мир будет осуждать до конца их дней. Наши губы одновременно изогнулись в презрительной усмешке, делающей вызов всем занудным праведникам, всем безупречным моралистам и завистливым лицемерам.
Прогнувшись в спине и упершись руками в подлокотник дивана, в который упиралась голова брата, я стала медленно качать бедрами, дразня его губы — то касаясь их своей киской, то отстраняясь, пока он не сжал мои бедра и не начал дразнить меня сам, уже лишенную сил для каких-либо игр. Он то нежно пробегал кончиком языка по моему пульсирующему, до предела эрегированному клитору, то слегка всасывал его губами, то жадно впивался во всю мою киску ртом, доводя меня до бесконтрольного упоительного экстаза. Я чувствовала, как его пальцы легко скользят вдоль моей щелки, лишь слегка проникая внутрь, распаляя и изводя, не позволяя мне пропустить их внутрь себя и испытать долгожданное облегчение, поэтому единственное, что мне оставалось — подчиняться его умелой игре, гореть, таять и сладостно просить о пощаде.
— Пожалуйста, — нежно шептала я, — Я больше не могу.
Но его губы продолжали звонко целовать, а язык прерывисто слизывать истекающие из меня соки.
— Дима... , — теряя дыхание и крепко прижимаясь к его лицу залепетала я, пропуская длинные тонкие пальцы сквозь густые черные пряди его волос, — Ты просто... сводишь меня с ума...
Когда я перестала наконец содрогаться и приподняла бедра, пальцы брата все еще продолжали двигаться по моей пульсирующей щелке и несколько раз проскользнули между ягодиц. Потом он выскользнул из-под меня и сел. Мы оба развернулись друг к другу и долго смотрели друг другу в глаза, пьянея, сходя с ума, просто слетая с катушек. Я метнулась к его губам, жадно впиваясь в них пылающим ротиком, сквозь угар возбуждения ощущая вкус своих выделений у него во рту. Когда я оторвалась от его губ, то увидела на его припухшей нижней губе кровь. Он тронул то место пальцами и как-то зловеще улыбнулся. Я сглотнула и замерла на пару секунд, пытаясь вообразить, во что мне это обойдется, но он тоже пока выжидал.
Я дрожащими руками потянулась, чтобы стянуть с него футболку. Он поднял руки, позволяя себя обнажить, словно из аристократических привычек в жизни сам не раздевался без посторонней помощи. Полулежа на диване в вальяжной позе он молча ждал, пока я сделаю все, что требуется. Я просто не могла им насытиться, то впиваясь в его ... окровавленные губы, то облизывая и кусая его шею, уши, плечи, грудь, соски. По-моему, я вечность провозилась с его ремнем, а когда высвободила наконец из жестких кожаных брюк его член, тут же принялась облизывать его головку, сползая перед ним на пол, на колени. Он был весь влажный и скользкий от смазки, и его запах сводил меня с ума. Я облизывала его дракона и его мошонку, а потом скользила дрожащими пальчиками по шершавой влажной коже, язычком жадно лаская сильно набухшую головку. Когда его член совсем затвердел, Митя ухватил меня за волосы на затылке и прижал к себе, не позволяя отстраниться. Я краем глаза видела, как вздулись мышцы на его мощной руке. Его тело содрогалось и извивалось подо мной, играя мускулами и словно наливаясь жизненной силой. Я держала его за бедра, облаченные в черную кожу и нежно стонала, сходя с ума от мощной пульсации во рту. Когда рот начала заполнять его сперма, я изо всех сил уперлась руками в ноги брата и попыталась отстраниться, потому что не ожидала, что ее будет так много. К горлу подступила тошнота, но он неистово стонал, закинув на спинку дивана голову и только сильнее прижимал меня к своему паху. Я жалобно замычала, все продолжая вырываться и вцепляясь острыми ногтями в его бока. Стоило ему ослабить захват, я вскочила, прижимая ладонь ко рту, и стремительно унеслась в ванную. Черт, кажется это было для меня как-то слишком, хотя, вспомнив практически нереально прекрасный образ мотогонщика в шлеме, я невольно усмехнулась, глядя на себя в зеркало и обмывая водой алые припухшие губки.
Когда я вышла из ванной, Митя оказался на кухне. Он заглянул в холодильник и обернулся ко мне, изображая на лице насмешливый упрек.
— Ты вообще что-нибудь ешь?
— Нууу, — кокетливо потянула я, — Я же танцами теперь занимаюсь — сижу на тысяче двухстах килокалориях в сутки. Если хочешь, разогрею тебе пиццу.
Он кивнул и проследил взглядом, как я прошла обратно в комнату, подняла с дивана его футболку, но поняв, что она влажная от пота, отбросила ее в сторону. Порывшись в шкафу, я надела короткую свободную черную тунику с изящным прозрачным кружевом вдоль длинного рукава и с тонким шнурком-пояском на уровне талии. Из широкого выреза тут же выскользнуло гладкое белое плечо. Его кожаные брюки все еще не были застегнуты, хотя в разрезе теперь был виден только красивый подтянутый живот и голова дракона. Я слегка прикусила губу, заставляя себя отвлечься от очередной пошлой фантазии.
— И сколько ты платишь за эту квартиру?
— Тридцать пять... И это только по счастливой случайности, потому что стоит она все шестьдесят. Раньше мы с Надей платили пополам, но когда она съехала, хозяйка решила, что лучше уж оставит тут того, кто хорошо относится к ее имуществу, — я самодовольно заулыбалась.
— А получаешь сколько?
— С чаевыми совсем неплохо, — снова гордо просияла я.
В его глазах промелькнула усмешка, но вместе с тем, кажется, еще и гордость.
— Ладно. Пойду в душ, — бросил он. Встретившись в дверном проеме, мы оба остановились и снова нежно прильнули друг к другу, кажется, только теперь осознав, как соскучились.
— Я тебя укусила и поцарапала, — виновато пролепетала я, когда он осыпал поцелуями мою шею.
— Не переживай. Это не сойдет тебе с рук, — его пальцы скользнули под тунику, ласково поглаживая голую попку.
— Ну, все. Иди.
— Иду.
— Полотенца там есть в ванной, в шкафчике, — поспешно кинула я ему вслед и с облегчением выдохнула. Сердце все еще билось где-то в горле, руки дрожали. Я подошла к креслу в прихожей и взяла в руки его шлем, растерянно глядя в черное стекло забрала, потом вдруг опомнилась, положила шлем на место и пошла разогревать пиццу.
Минут через двадцать мы сидели на кухне, и я молча смотрела, как он ел, а с его мокрых отяжелевших волос по шее и груди стекали тонкие бороздки воды. Понимая, что он действует на меня как наркотик, я встала, зашагала по кухне, совершая какие-то бессмысленные действия по хозяйству, и, наконец, остановилась у окна, наблюдая, как в стекла постукивают золотистые ветки деревьев.
— Я купил огромную виллу в Тауранге, — вдруг заметил он как бы между прочим.
— Что? — не сразу включившись, рассеянно пробормотала я.
Он обернулся ко мне с мечтательной улыбкой на губах.
— Я снова наладил бизнес. Старые связи помогли, ну и Витька помог. Помнишь Витьку?
Я ошарашенно помотала головой.
— Да не важно. В общем, я купил виллу в Тауранге. Ну, знаешь — океан, белый песок, пальмы и белая вилла. По-моему, круто.
Я впервые за последние годы увидела на его лице по-детски глупую самодовольную и счастливую улыбку, пожалуй, такую же, как когда он получил от меня на Новый Год вертолетик с видеокамерой.
— Тауранг?
— Тауранга. Новая Зеландия, — сияя все сильнее, пояснил он, откусывая очередной кусок пиццы белоснежными зубами.
Я неопределенно нахмурила брови, даже не зная, верить ему или нет.
— В следующий раз захвачу с собой ноут — покажу фотки. Тебе понравится.
— Новая Зеландия?! — запоздало выдала я.
Он рассмеялся и осушил бокал с красным вином.
— Еще там крупный порт и шикарные корабли у причала. Может, я и яхту когда-нибудь прикуплю.
— Господи, чем ты занимаешься в Новой Зеландии?!
— Торгую киви, — саркастически усмехнулся он, — Марин, не тормози! Занимаюсь тем же, чем и всегда — игровыми онлайновыми проектами. Мне все равно, откуда всем этим заправлять. По крайней мере теперь.
— Но почему Новая Зеландия?!
— Это риторический вопрос, — с деланной серьезностью задумался он, — Потому что это... нереально круто! — он снова рассмеялся, — Так и представляю тебя на этих пустынных пляжах... Обнаженной, конечно... Хотя с другой стороны, лучше не шокировать публику, а то нам с тобой в итоге совсем некуда будет податься с такой репутацией. И чтобы никаких мне лесбийских оргий! — он вдруг потянул меня за подол туники, потом поймал за кисть, но я тихонько вскрикнула.
— Что?
— Растянула запястье на танцах и снова забыла надеть повязку.
Я приблизилась к нему, и он, сидя, обнял меня за талию, прижавшись щекой к моему животу.
— Ты предохраняешься сейчас?
— Нет...
Он вздохнул.
— Поедешь со мной в Таурангу?
У меня перехватило дыхание.
— С ума сошел? — рассмеялась я нервно, — Конечно, поеду! Это же черт знает где! Как на другой планете!
Его руки уже проникли под мою тунику и гладили бедра, ягодицы, живот. Он приподнял спереди коротенький подол и, с жадностью изучив змейку, чувственно извивающуюся на моем лобке, нежно ее поцеловал.
— Жвачка есть?
— Наверное, найду.
— А большое зеркало?
— Что?
— Зеркало, дурочка.
— А... ну... в прихожей только...
Когда мы переместились на постель, большое прямоугольное зеркало было прислонено к шкафу под небольшим наклоном. Митя сидел на краю постели прямо перед зеркалом, а я снова опустилась перед ним на колени. Всего несколько чувственных движений, и он был уже на пределе, поэтому я взяла с тумбочки пачку с презервативом и, нетерпеливо надев его на член брата, скользнула к нему на руки. Не торопясь впускать его в себя, я терлась о его член животом и мокрой киской, красиво изгибая тело и жадно облизывая его шею, уши и щеки. Он смотрел на мои плавные движения в зеркале через мое плечо и только нежно водил теплыми ладонями вдоль моего изгибающегося за густым потоком волос тела. Я тоже оглянулась на наше отражение и на секунду встретилась с ним в зеркале глазами, тут же глупо заморгав.
— Поворачивайся давай, — нетерпеливо прошептал он, помогая мне пересесть спиной к нему. Его ноги были широко расставлены, и я зацепилась за них своими ногами, разведя их еще шире. Его мускулистые руки крепко сжимали меня в объятьях, словно свою законную добычу. Закинув голову назад и слегка набок, я подставила свои трепещущие пылающие губки для поцелуя. Он касался их короткими дразнящими ... движениями и лишь изредка задевал кончиком языка. Я закинула вверх руки, зарывшись пальцами в его густых волосах и притянула к себе его голову, жадно принимая в себя его язык и нетерпеливо ерзая на его коленях. Его пальцы сжимали мои соски, и когда я слегка приподнялась над ним, краем глаза следя за всем через зеркало, он направил свой член в мою истекающую киску, и на какое-то время мы забылись в экстазе хаотических ненасытных движений.
Немного утолив первый голод, я взяла себя в руки и стала легко приподниматься над ним, почти выпуская его член наружу, а потом, изгибаясь, опускалась до самого конца, тяжело вздыхая и ухватившись за его напряженные сильные руки. Доведя себя фактически до безумия, я извивалась словно пойманная за хвост змея, пытающаяся ужалить своего беспощадного мучителя. Я пыталась дотянуться до его губ, беспомощно хваталась разгоряченными пальцами за его шею, плечи, руки, с пылающими щеками завороженно наблюдая в отражении, как его мощный член медленно движется у меня между ног. Но он не целовал меня, а только взглядом самодовольного садиста внимательно следил через зеркало за моими пытками. Когда я потянулась рукой к клитору, Митя вдруг грубо перехватил обе мои руки, завел их за спину, заставляя меня наклониться вперед и соскользнуть с его ног. Последние невыносимые минуты, он неистово входил в меня сзади, пока я стояла перед ним, почти согнувшись пополам на дрожащих ногах. Когда он удовлетворенно застонал, слегка ослабив свою хватку, я вырвалась и чуть не набросилась на него с кулаками.
— Ты... Ты просто засранец! — вскричала я, толкая его назад на постель, — Вечно думаешь только о себе!
Брат расслабленно рассмеялся, снова поймав меня за руки и заставив упасть прямо на него.
— Не шуми ты, бешеная! Соседи сбегутся. Все-таки тебе здесь еще придется какое-то время пожить, — его бессовестный ироничный и надменный тон просто выводил меня из себя.
— Ты специально постоянно надо мной издеваешься! То уезжаешь, ничего не сказав, то зовешь меня к себе. Я рискую всем, а ты поступаешь со мной как подлый эгоист! Ты постоянно мной манипулируешь! Ты делал это с самого начала, как только прочел мой дневник и узнал о моих чувствах! — почему-то я вдруг вспомнила все, что так долго собиралась ему высказать.
Бороться с ним было совершенно бесполезно, хотя я барахталась изо всех сил, пока не оказалась крепко зажатой между ним и постелью с закинутыми за голову руками и разметавшимися по простыни волосами.
— Я бы не делал всего этого, если бы ты сама не тащилась от моих манипуляций. Собственно, чего ты вообще распсиховалась? — вызывающе весело спросил он, ни на секунду не выпуская из поля зрения мое лицо, — Можешь просто попросить меня сделать тебе приятно.
— Не буду я тебя ни о чем просить!
— Ладно. Спишу твою скромность на юность и неопытность.
Я хотела опять бросить ему что-нибудь обидное, но после некоторой борьбы, он, одной рукой все еще придерживая мои руки, другой рукой стал ласкать меня между ног, проникая двумя пальцами в мою до предела разгоряченную сочную щелку. Сама того не желая, я начала часто дышать и двигаться навстречу его руке. В какой-то момент он выпустил меня из-под себя и повернул на бок, пристроившись сзади, так что в зеркале мне стало снова видно наше отражение. Теперь я больше не отводила от него глаз, млея, кусая губы, теряя разум и изгибаясь в его объятьях, чувствуя, как моя щелка все крепче обхватывает его пальцы. Он наблюдал за мной с азартом ученого, поймавшего в сачок экзотическую бабочку, и под взглядом его беспристрастно испытующих глаз, я унеслась в мир безумных и оттого таких скрытных грез подсознания.
—
На конец этой и на всю следующую неделю я взяла отгул на работе, а в университете показывалась вымученная, как зомби, и даже свежий макияж не мог стереть следы физического и психического истощения на моем лице. Впрочем, я не жаловалась, просто все гадала, на сколько же еще нас хватит в этой бессмысленной гонке по кругу. Вся история наших взаимоотношений, казалось, научила нас, что нужно пользоваться каждой минутой отпущенного нам времени, иначе все может неожиданно прерваться в любой момент, как случалось уже не раз. И даже радужные перспективы будущего не убеждали нас в эфемерности наших опасений.
—
— Прокатишь меня на байке? — с заискивающим кокетством промурлыкала я в постели, целуя Митю в шею, прижимаясь к нему всем телом и обхватив его ногой.
— Нет. Это опасно, — холодно, как отрезал, ответил он.
— Что?! — капризно вскричала я и подскочила на постели, уставившись на него чуть ли не с ненавистью. Хроническая усталость и наши бесконечные состязания и игры сделали меня несколько более темпераментной, чем я была обычно, поэтому иногда даже шутливые препирательства перерастали у нас в настоящие ссоры, обычно заканчивающиеся моим полным подчинением в постели. Не то, чтобы мне это не нравилось, мое преклонение перед братом, пожалуй, ни во что иное и не могло вылиться, но все же часто мне во многом хотелось отстоять свою точку зрения, — Ты же сначала говорил, что покатаешь!
— Ты стала похожа на дикую кошку, — усмехнулся он, хватая меня за широкую прядь волос и притягивая за нее к себе, — Растрепанную и злую.
— Хватит тянуть меня за волосы и заговаривать мне зубы! Зачем вообще было изображать из себя крутого байкера, если ты не собирался меня катать?
— Дурочка. Я просто в последние два года только на байке и ездил, вот и вошло в привычку. Там город на двести тысяч человек, машин мало, поэтому это самый удобный и мобильный способ передвижения. Буду катать тебя там хоть каждый день — там нет такого движения как в Москве. Только шлем тебе купим.
— Но... Я ведь не скоро теперь смогу к тебе приехать...
— Почему же?
— Моя учеба... работа...
Он нежно погладил пальцами мою щеку, потеребил пальцем сосок.
— Ну... Работу вроде твоей там тоже попробуем тебе найти... Танцы — не проблема... а учеба... Я не подумал об этом, честно говоря... Но там есть представительства нескольких национальных вузов. Студентов полно.
— Но... Мить...
Он приподнялся, ловко ухватил меня за предплечья, потянул на себя и в следующую секунду резко повернулся, оказавшись сверху.
— Увезу тебя в Новую Зеландию и заточу в темницу, — насмешливо прошептал он мне в ухо, снова беспощадно распаляя мои инстинкты губами, языком, руками, всем телом. От этого просто голова шла кругом.
— Слушай! — попыталась высвободиться я, — Мы можем хоть раз поговорить обо всем серьезно! Я даже не представляю, как смогу взять и уехать жить в Новую Зеландию! Ты мог бы хотя бы спросить мое мнение, прежде чем все окончательно решать.
— Заткнись, — нежно зарычал он, впиваясь губами в мой сосок и крепко прижав мои запястья к постели, — Я твой старший брат. Ты должна меня слушаться.
— В данном случае я твоя девушка, а не сестра! Ты не можешь вечно так со мной поступать! Исчезаешь на два года, потом врываешься в мою жизнь как ураган и еще чего-то от меня смеешь требовать!
— Чего же ты от меня хочешь? Ты ведь хотела определенности? Теперь я могу тебе ее дать. Или тебя не устраивает мой новый статус? Я больше нравился тебе как столичный денди?
Его губы накрыли мой рот и я как всегда сдалась. Он отпустил одну мою руку и сильно надавил коленом на мои сомкнутые бедра, чтобы направить в меня свой член. Я попыталась его оттолкнуть, но он так и не отпустил мои губы, вошел в меня, а руки снова беспощадно скрутил. Несколько медленных томительных движений, и я ослабила сопротивление, нежно застонала и стала жадно впиваться в его губы.
— Нравится? — коварно прошептал он мне в лицо, входя в меня коротким мощным движением до самого конца и очень медленно выскальзывая наружу. Мне показалось, что после пятого или седьмого его движения мой разум отказался что-либо воспринимать. ...
Я только выгибалась и лепетала что-то бессвязное. Когда мы оба кончили, и он тяжело навалился на меня всем своим весом, нежно целуя лицо, шею и уши, у меня к горлу подкатил ком и из глаз брызнули слезы.
— Я не смогу с тобой поехать! Не смогу! Это вообще не нормально — жить так!
Он резко приподнялся надо мной, нахмурив брови.
— Как «так»? Я предлагаю тебе жить как парень с девушкой или как муж и жена там, где нас никто не будет знать. Чего еще ты хочешь? — в его голосе звучала сталь.
— А когда кто-нибудь все-таки узнает, нас снова начнут шантажировать?! Я больше никогда не хочу испытывать такое! Никогда! Мы даже не знаем, где этот мерзкий тип сейчас! Он ведь снова может нас найти! Может, он до сих пор донимает папу!
— Уже не донимает, — мрачно сцедил Митя и откатился с меня в сторону, — Насколько я знаю, отец с ним сразу же разобрался, так что в этой истории только я и пострадал.
— Про меня ты, конечно же, забыл! У меня же не было внушительных капиталов!
— Марин, я не это имел в виду. Конечно, ты тоже...
Я отвернулась, шокированная новостью про отца.
— Слушай, — вдруг снова вспылил он, — Ты прости меня... Я правда не мог тогда взять тебя с собой. У меня практически ни гроша не осталось. Мне все нужно было начинать с нуля. Я был уверен, что родители в любом случае тебя поддержат, да и в городе ты не пропадешь. Но сейчас... Мы ведь должны что-то решить...
— Ты уже все решил! — сцедила я обиженно.
— Может, хватит вести себя как маленькая? Когда трахалась с лесбиянкой, тебя ничего не смущало, а теперь вдруг наши с тобой отношения у тебя вызывают сомнения! Или трахаться со мной — это ничего, а стать моей девушкой — это ужасно?
— Да ты! — вскричала я, — Да ты просто придурок! Ничего не понимаешь! С ней — это было другое! Мне тогда, после тебя вообще никто не был нужен, а она просто рядом оказалась! И с тобой... Я не знаю, правда не знаю, Дим... Я просто очень боюсь! У меня только-только все начало налаживаться. И потом... Как же мы скажем родителям про то, что я уеду?
Брат тяжело вздохнул и провел рукой по лицу.
—
В ноябре, как всегда нежданно-негаданно началась зима. Наши страсти немного поутихли, и совместное существование стало больше походить на нормальные отношения. Нам даже удалось в итоге прийти ко взаимной договоренности. В конце ноября Митя должен был опять улететь в Новую Зеландию, но он собирался вернуться в Москву на Новый Год, а я собиралась приехать к нему на все следующие летние каникулы, заранее сменив фамилию и подготовив все документы. Он открыл здесь счет в банке на мое имя, так что никаких материальных затруднений в моей жизни, связанных с отъездом или непредвиденными обстоятельствами, не должно было возникнуть. Пока он был рядом, я металась между двумя разрывающими меня на части чувствами — страхом перед глобальными и необратимыми переменами и всепоглощающей страстью к нему, которую я не могла отделить от всей совокупности чувств, испытываемых к нему как к старшему брату и именуемых не иначе как любовь.
Когда же наконец настал день отъезда, мы оба как-то притихли, словно осознавая всю важность этого момента, так что не смели даже голосом выказать друг другу недовольство или неудачным жестом невольно испортить друг другу настроение. В аэропорту мы не выпускали друг друга из объятий и, сливаясь в последних прощальных поцелуях, вовсе не беспокоились о том, что кто-то может нас узнать и осудить. Когда он все же прошел за ограждение и последний раз махнул рукой, я обессиленно опустилась на ближайшее сидение, бессмысленно уставившись перед собой и прижав к губам, на которых все еще чувствовался вкус его поцелуев, дрожащие пальцы. По щекам потекли слезы. При нем я обещала не плакать и сдержала свое обещание, но теперь никакого смысла в этом не осталось.
Меня вдруг тронул за плечо кто-то сидящий рядом и я раздраженно обернулась. Мне в глаза смотрело улыбающееся лицо какой-то пожилой женщины в очках в тонкой золотистой оправе на золотой цепочке вокруг шеи. Из-за линз смотрели мутновато-голубые глаза с россыпью тонких морщинок в уголках. Ее светлые волосы были уложены аккуратными гладкими волнами и на вид казались мягкими как пух цыпленка.
— Не плачьте, девушка. Вы такая красивая пара, — вкрадчиво вымолвила она с ласковым восхищением, — Я все время вами любовалась, пока вы прощались. Уж простите мне мою нетактичность.
Я слабо улыбнулась.
— Вы надолго расстаетесь?
— Не знаю, — шмыгнула я вдруг, совсем заливаясь слезами и поспешно прикладывая к лицу салфетку, — Может быть, навсегда.
— Быть такого не может! — ошарашенно воскликнула она, — Неужели какие-то непреодолимые обстоятельства?
Я неопределенно пожала плечами.
— Ну... , — растерянно протянула она, но тут же снова улыбнулась с участливым энтузиазмом, — Не могу вмешиваться в чужие проблемы, но, если вдруг что-то зависит от вас, сделайте все возможное, чтобы быть с ним. Во-первых, он вас любит, а во-вторых, таких эффектных молодых людей пойти еще поискать. Всю жизнь потом жалеть будете, если не останетесь с ним.
Она многозначительно кивнула, приподняв смешные по-старчески прозрачные брови. Я устало скривила губы в подобии улыбки.
— Спасибо за совет, — стараясь придать своему голосу выражение искренней благодарности, пробормотала я.
— Все у вас будет хорошо! — снова как-то заговорщически улыбаясь, воскликнула она, похлопывая меня по плечу.
— Спасибо. Извините. Мне пора.
Я встала и побрела к выходу из зала отлета. Когда вышла на улицу в рано почерневший зимний вечер, на меня тут же накинулся ледяной вихрь метели, стегающий по обнаженным участкам кожи мелкой снежной крупой. Внутри была пустота, и когда я вдруг нащупала в кармане маленькую бархатную коробочку с кольцом, которое Митя подарил мне в такси по дороге в аэропорт, ритм сердца, кажется, совсем зашелся. Тауранга. Я исступленно выругалась про себя. Новая Зеландия. «Эффектный молодой человек!» Как будто я сама не знаю, что выхода у меня нет! Вся леденея от неистовствующей метели, я села в первое свободное такси и назвала свой адрес. Димка... Я почему-то вдруг вспомнила, как мама заставляла его, четырнадцатилетнего подростка, поиграть с его пятилетней сестрой, а он с деланым страданием закатывал глаза и выразительно мрачнел. Губы наконец-то тронула улыбка.