Меня пригласили билетным кассиром Трудиться на станции «Марьинский сад». Хотя я желал стать известным банкиром, Пошёл на работу за меньший оклад.
Народ, будто бурные воды весною, Сливался в подземку, тащился наверх. Я первые дни наблюдал за толпою, Напарницу трахнул — внезапный успех.
С тех пор она часто ко мне приставала, Призывно качала босою ногой, Ширинку на брюках, смеясь, раскрывала, Когда в вестибюле был полный покой.
А мне сильно нравилась девушка в белом. Она появлялась всё время в «час пик». Билет покупая, смотрела несмело. К визитам шатенки я вскоре привык.
По праздникам, в будни ждал, ёрзая, встречи. В мечтах незнакомку бесстыдно ласкал. Из кассы же видел покатые плечи, Да детского личика бледный овал.
Она была очень скромна и пуглива, Когда получала талон на проезд. Одета без шика, скорей сиротливо. Неловкая, точно неструганный шест.
Я стал ей оказывать знаки вниманья, Нарочно держал у окна пред собой. Но коротки были моменты свиданья, Гонимые жаждущей ехать толпой.
Когда появлялась богиня-виденье, Я долго банкноты рассматривал, мял. Она ковыряла ногтём объявленья, Пока медяки в стопки я собирал.
Кадрился я месяц, подобно эстету, Степенно считая оплату в рублях. От девушки робкой добился ответа. Она раз вспылила: «Ты что, на сносях?
В деньгах копошишься блохой на верёвке. Трясёшься над мелочью, чахлый абрек. Способностей, опыта нет и сноровки. По двадцать минут выдаёшь, сука, чек!
Дурила, тебе бы коробочки клеить, А ты сидишь в кассе, мурыжишь народ. Пытаешься глупость в окошко проблеять. Откуда такой тормознутый урод?».
Закончив меня покрывать матюгами, Она сгребла сдачу, билет на метро. «Таких раздолбаев пинала б ногами», — Добавила вслед, и одёрнув пальто,
Смешалась с толпою вблизи турникета. Высокой фигуры исчез силуэт. Сконфузясь, не дал я шатенке ответа. Пропала надежда на скорый минет.
Не видел я больше прелестную диву. Работаю шустро, даю встречный план. Сотрудницу шпарю — татарку Эльвиру. О юном создании грущу по ночам.