Прошло несколько лет. Страна наша опустилась, основательно извалялась в грязи, чтобы начать по кусочкам подниматься вновь. Как и все государственные предприятия, рассыпалась и наша контора. Зато образовалось много частных компаний. Вот в одной из таких компаний, я и работал. Правда, пришлось немного переквалифицироваться. Теперь я командовал танкером.
Отпуск мой закончился. Побывав в офисе, я выяснил, что судно моё придёт в порт только через несколько дней. Так что, можно было ещё погулять. Выйдя на улицу, я полной грудью вдохнул свежего воздуха. Стоял чудный весенний день.
У меня в кармане зазвонил мобильник. Номер мне был незнаком. Странно. Но я ответил.
— Обернитесь, пожалуйста, — поздоровавшись и назвав меня по имени, попросил низкий женский голос, показавшийся мне очень знакомым:
— Видите большую стеклянную дверь напротив? Войдите туда, пожалуйста, — телефон отключился. Я перешёл улицу и остановился у яркой вывески «Нефтеналивная судоходная компания». Так уж повелось, что все учреждения, связанные с флотом, в нашем городе располагаются на одной улице. Нисколько не удивившись, я толкнул дверь и вошёл.
— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста. Вас хочет видеть президент компании, — подошёл ко мне охранник.
— Хорошо, — равнодушно пожал я плечами и пошёл с ним. Мы поднялись на лифте, и он уже в приёмной с рук на руки сдал меня секретарше. Та, поздоровавшись, распахнула передо мной дверь.
Я оказался в огромном кабинете. Правда, в таком огромном, что, осматриваясь, не сразу заметил, что кто-то сидит за столом.
Я сделал шаг вперёд и обомлел. Из-за стола, улыбаясь, поднялась мне навстречу Тамара Альбертовна.
Потом была радость встречи. Взаимные расспросы. Был коньяк по рюмочке. Секретарша принесла кофе.
Вообще-то Тамара изменилась. Стала солиднее что ли. Немного пополнела. Но это ей очень шло. Да этой женщине вообще шло всё на свете. Прическа тоже стала другой.
Она сделала стрижку. Но это, опять же, только подчёркивало правильные черты её лица. И ещё что-то. Ах да! Она никогда прежде не носила очки. Вот откуда эта солидность. Но и очки ей были тоже очень к лицу.
Мы беззаботно шутили. Мне стало очень легко. Я почувствовал себя на несколько лет моложе.
— Я с прошлого года замужем, и теперь комплименты от мужчин принимаю через раз, — с обворожительной улыбкой, мягко, но решительно поставила она меня на место.
— Теперь о деле, — лицо её стало серьёзным. Она прошлась по кабинету, раскачивая бёдрами на неизменных высоких каблуках, одернула жакет своего строгого делового костюма и повернулась ко мне:
— Я купила новый танкер в Германии. Мне нужен надёжный капитан.
— А откуда вы знаете, что я теперь работаю на танкерах? — было начал я.
— Я всё про вас знаю, — оборвала она меня.
— Но, поймите. У меня контракт с другой компанией. Переход повлечёт за собой кучу формальностей. И потом, какие расходы и затраты?
— Это не ваши проблемы! — села она за стол и сняла очки, давая этим понять, что разговор окончен. Как и прежде, когда она злилась, то была ещё красивее.
Уже в приёмной я, вдруг, остановился.
— Нет. Всё равно, что-то не то! А где же реверанс? — развёл я руками.
— Что с вами? — подскочила ко мне секретарша.
— Девушка, со мной всё в порядке. Вот у вас тут явно что-то случилось, — улыбнулся я.
— Не понимаю, — пожала она плечами:
— Вас ждут в отделе кадров. Это этажом ниже. Мне только что позвонили.
Уже в лифте меня пробил озноб:
— Какой отдел кадров? Какая Германия? Я же не давал ни на что согласия!
... Через два дня в Гамбурге я принимал новый танкер.
Спустя пару лет в одной жаркой стране, выходя из ворот порта, я нос к носу столкнулся с тем самым капитаном, у которого когда-то принимал пассажирское судно.
Мы обнялись и расцеловались со старым корешем. Так в обнимку и ввалились в таверну, которая располагалась здесь же на портовой площади.
Устроившись за столом и выпив по стаканчику местного вина, мы повели неспешную беседу. О чём могут говорить за стаканом русские мужики, даже если они находятся в другом полушарии? Разумеется, о работе. Мой танкер завтра должен был выходить
в море. Его танкер только вчера пришёл в порт. Вот об этом и пошёл разговор. О кораблях. О нашей компании. И, конечно, о хозяйке нашей компании.
— А ты знаешь, что у неё теперь новое прозвище? — налил по стакану мой коллега.
— Знаю. Это потому, что она недавно дочку родила? — мне уже была известна эта новость.
— Не только поэтому, — глаза моего друга лукаво засветились, ну, прямо как тогда, на пассажире, когда он не стал мне объяснять, почему её прозвали стальной леди.
— Давай за дочку, чтобы выросла такой же красивой, как мама, — поднял я стакан. Мы выпили за детей.
Обсуждая порядки в нашей компании. Делясь новостями. Вспоминая. Произнося тост за тостом, мы, вдруг, поняли, что перед нами вырисовывается очень ясная и чёткая картина.
При прежней власти, по каким критериям нас оценивали? А принималось во внимание только два критерия. Это — лояльность режиму, попросту партийность и, так называемая, моральная устойчивость. А сколько было блатных? Для нашей мамочки всё это была
полная дрибидень. Вообще-то компания была успешная. Платили хорошо. Условия были приемлемые. Разумеется, попасть туда стремились. Человек собирал какие-то рекомендации. Стоял в очереди в отделе кадров. Ждал в резерве. Но всё в пустую. С другой стороны, к тебе могли подойти прямо на улице или разыскать даже на пляже,
и через пару дней ты был уже в море. Кстати, со мной и с моим собеседником произошло именно так. Мамочка отбирала людей по двум другим качествам. Первое — это высочайший профессионализм. И второе — личная преданность. Ну, с профессионализмом всё понятно. А вот про личную преданность я попробую объяснить.
Совсем недавно, когда немерено скакнули цены на нефть, вывел я судно из порта и вдогонку получил от мамочки категорический приказ. И я, зрелый, умный мужик погнал
танкер через океан. Именно погнал сквозь штормы, туманы, дождевые заряды, которые вскоре сменились снежными. Подойдя к кромке льдов, не стал дожидаться каравана с ледоколами, а, не задумываясь, врубился в лёд и повёл судно в режиме одиночного ледового плавания. Если бы что, помочь было бы некому. Любой моряк, тем более капитан обозвал бы меня дураком. И правильно бы сделал. А я сутками, не слезая с мостика, летел и летел вперёд. Но по приходу, даже не отоспавшись, как следует, в огромном кабинете был награждён обворожительной улыбкой и удостоен чести поцеловать мамочке ручку.
Когда я рассказал об этом коллеге, он даже не удивился.
— Я сам через подобное прошёл. И не один раз, — махнул он рукой. Мы выпили за личную преданность.
— И всё-таки, тебя она всегда выделяла из всех нас, — как-то грустно посмотрел на меня капитан. В голосе моего друга послышались нотки зависти.
— А тебе не кажется? — вновь поднял я стакан:
— Что мы все понемногу начинаем превращаться в тогдашних её девчонок, с которыми она делала, что хотела. А они за это её боготворили.
— Ну и что? А если меня это устраивает? — вызывающе уставился на меня мой коллега.
— О-го-го! — протянул я. Мне, вдруг, стало очевидно, что мой друг давно и безнадёжно любит эту женщину. Мы выпили за неразделённую любовь.
— Послушай, — обратился я к нему:
— По-английски здесь никто не понимает, а в испанском я не силён. Надо ещё заказать, а то разговор не клеится.
— Без проблем, — помахал он рукой хозяину таверны, который уже давно с восхищением смотрел на двух капитанов из далёкой и непонятной России. По его мнению, разговор был очень серьёзным, если они, выпив уже три бутылки, просили ещё.
— Послушайте, любезнейший, — обратился к нему мой коллега на чистейшем русском языке:
— В местных чернилах, несомненно, имеется свой шарм. Но градус явно понижен. Поэтому выкати-ка нам ещё пару пузырей.
Удивительно, но хозяин понял и тут же поставил на стол две бутылки.
— А ты слышал про украинский шум в прошлом году? — мой товарищ опять наполнил стаканы.
— Что-то слышал, но краем уха, — взял я свой стакан.
— А я там был, — кивнул он.
— Да, ты что?! Расскажи, — я чуть не расплескал вино.
— Так вот, — начал мой друг:
— Хохлы заупрямились, отказавшись грузить наш транзит. Да так, что начальник терминала и клешнёй пошевелить не может. К вечеру прилетела мамочка. С самолёта на машину и туда. Представляешь, выгружается из джипа, а у самой живот уже на нос лезет. Вот — вот рожать. И, как начала разборки устраивать. Не знали, куда от неё прятаться.
А потом собрала совещание, показывает пальцем себе на живот и говорит:
— Мне надо на пару дней в Москву по личным делам. Если за это время здесь порядок не наведёте, я прилечу. И тогда...
Мой друг сделал страшные глаза:
— Можешь себе такое представить?
— Да-а-а! — взялся я руками за голову.
Последнюю бутылку мы пили только за мамочку. Дальше продолжать беседу не имело смысла. Разговор медленно, но верно начинал перерастать в пьяный базар.
На следующий день, сидя на мостике в капитанском кресле, я с остервенением выжимал лимон в стакан с крепким чаем, пытаясь устроить себе хоть какую-нибудь реанимацию после вчерашних латиноамериканских чернил. Танкер, вздрагивая всем корпусом, карабкался на крутую океанскую волну.
— Может, обороты сбавим? — подошёл ко мне штурман.
— Следовать прежним ходом! — отмахнулся я, даже не взглянув на него. Он обиженно хмыкнул, повернулся и ушёл в штурманскую рубку.
Штурман, конечно, прав. Зачем насиловать и себя и судно? Да, вот только, что этот мальчишка может понимать в жизни? Ведь не ему после рейса придётся стоять в огромном кабинете с докладом.
Я отхлебнул из стакана чай и задумался:
— Всё нормально!... Вот только жаль!... Жаль, что не увижу я в этом огромном кабинете шикарный французский реверанс со скромно опущенными глазами, прикрытыми длиннющими ресницами!